Черт, идея о том, что он мог бы рассказать мне больше о специфической связи между Эйданом и мной, пронзает мою голову быстрее, чем я успеваю подавить эту мысль, и Фарран улыбается. «Потом узнаешь. Я обещаю. Но, пожалуйста, подпиши бумаги, Эмма». Эйдан поймет. Я встаю, беру ручку и свидетельские показания у мистера Пайка. Темно-синие чернила теперь украшают бумагу. Джеймс выхватывает документ у меня, складывает и засовывает в карман пиджака. Затем он опускает пистолет на стол и тянется к ручке. * * * Пока Каллахан и Фарран подписывают остальное, я сажусь в кресло и думаю, какие вопросы подготовить для Фаррана. Это отвлекает меня от происходящего. Я снова обращаю внимание на мужчин, когда Фион расспрашивает нотариуса о договоре на пожертвования, который он подписал в самом конце. И вдруг замечаю краем глаза, как сильно потеет Пайк. Он смотрит в мою сторону несколько раз. Джонатан открывает ящик стола, достает сургуч и печать и начинает скреплять документ, снова поворачиваясь ко мне. Возникает странное чувство, и я осторожно погружаюсь в его эмоции. Паника обрушивается на меня, как водопад, забирает и выталкивает воздух из легких. Я пытаюсь понять, в чем дело, ему неудобно или он не хочет этого делать. Ныряю все глубже и глубже и вдруг натыкаюсь на новое чувство. Решимость. Она изо всех сил вырывается из его недр, как росток, стремящийся к солнцу. Но страх усугубляет положение. И алчность. Погодите-ка, алчность? Какого черта он задумал? Я вырываюсь из его чувств слишком поздно. Но все же успеваю, чтобы увидеть, как он откладывает сургуч и штамп и вдруг выхватывает из ящика пистолет и направляет его в мою сторону. В следующее мгновение я падаю с кресла на пол. Звук удара сопровождается хлопком нескольких пистолетных выстрелов и грохотом. Затем звон стекла перекрывает все звуки, и я слышу только собственное дыхание. Стремительно перекатываюсь в сторону и натыкаюсь на тело. Фарран. Он лежит на спине, и синий халат на уровне груди пропитан кровью. В ужасе я трясу его за плечи. Он защитил меня? С другой стороны, под столом, сверкают мертвые глаза Джонатана Пайка, который валяется среди осколков настольных часов, рука с пистолетом по-прежнему обращена в мою сторону. Каллахан! Мысль о том, что мне следует немедленно спрятаться от него, проносится в голове, как молния. Но Джеймса уже нет по ту сторону стола, он точно испарился. Сердце сильно стучит о грудную клетку, когда я осторожно пробираюсь за кресло, опрокинувшееся от моего падения, и осматриваю пространство вокруг стола. Джеймс Каллахан неподалеку, перед стеллажом нотариуса. Должно быть, он наткнулся на него, потому что несколько увесистых кожаных переплетов окружили неподвижное тело. Я перевожу взгляд с его руки, в которой все еще зажат пистолет, на лицо. На нем застыло выражение мрачной решимости, но в центре лба сияет темная дыра, из которой кровь бежит по переносице ко лбу. Господи! Я вскакиваю, спешу обратно к наставнику и падаю перед ним на колени. – Фион! – кричу я и щупаю пульс, но ничего не чувствую. Его глаза закрыты, и на губах умиротворенная улыбка, словно он сделал последний вздох долгой и насыщенной жизни, а не умер насильственной смертью. И в этот момент до меня доходит, что Фарран все подстроил с самого начала. Затуманенный слезами взгляд направляется к столу, где находится только что запечатанный документ. – Нечестно! – рыдаю я и бью его в грудь. – Мне не справиться одной! Как ты мог так поступить! Я хватаюсь за его руки, трясу их, словно мертвеца можно вернуть к жизни, и вдруг слышу тихий щелчок. Рядом с пальцами его правой руки лежит серебряная флешка. Вытерев рукавом слезы с глаз, я читаю надпись. Эмма Макэнгус. * * * Не знаю, сколько времени я просидела рядом с ним на ковре, который темнел от крови. Но тело чувствует холод и онемение, а в глазах нет больше слез, когда я слышу полицейские сирены, за которыми следует торопливый топот шагов по ступеням лестницы. Когда дверь в нотариальную контору Джонатана Пайка распахивается, я засовываю флешку, зажатую в кулаке, в карман джинсов. Потом кто-то подходит ко мне, называет по имени и обхватывает мое лицо ладонями, раскалывая лед прошлого теплыми губами и даря надежду на новое будущее. Эпилог Баллистические расследования, проведенные полицией, показали, что пуля из оружия нотариуса попала в лоб Джеймса. Каллахан, должно быть, застрелил Фаррана почти одновременно. Однако почему Джонатан Пайк врезался в край серванта и сломал себе шею, остается для них загадкой. Если верить предположениям, он просто споткнулся. Я промолчала по поводу этой официальной версии, утверждая, что помню только ссору мужчин после того, как вооруженный Каллахан заставил меня подписать ложные показания. От страха я спряталась за креслом и ничего не увидела. Даже папа, который, по словам Эйдана, напридумывал тысячу вариаций моей смерти, когда я исчезла, был вынужден признать своего сводного брата за то, что он телекинезом направил предназначенную мне пулю Каллахану и одновременно отшвырнул нотариуса к шкафу. Но в тот же миг Каллахан выстрелил и в него. Не по своей воле, как мне теперь известно. Долгое время я раздумывала, стоит ли говорить папе о секретных данных Фиона. Но помимо его поисков редких даров, которые я зашифровала на внешнем жестком диске, папка содержала еще и дневник, который он вел с детства. Многое из того, что я прочитала в нем, настолько шокировало меня, что это очень хотелось сразу же забыть, а некоторые вещи касались моей семьи. Молодой Фион изначально хотел отыскать и убить сводного брата Якоба, которого отец ценил больше него, в Ирландии, ведь по вине Якоба Кейран желал избавиться от «провального эксперимента». Но когда Фион наконец нашел моего шестилетнего отца, он стоял у реки Дроу, отчаянно пытаясь поймать рыбу с помощью телекинеза. Должно быть, перед Фарраном предстала забавная картина, задевшая его за живое. Именно этот поворотный момент заставил его отомстить отцу, поощряя людей с дарами и обеспечивая их выживание. Якоб, любимый сын Хипа, должен был стать его инструментом. Долгое время он отрицал братские чувства к папе, не желая сближаться с ним. Не вышло. Слишком жестоко читать записи о маме. Благодаря дару усиления эмоций Фион принудил ее чувствовать себя настолько виноватой в предательстве собственной дочери, что она покончила с собой. Мама, должно быть, написала прощальное письмо в отчаянном желании защитить отца. После ее смерти Фион сначала почувствовал, что его мечта исполнилась. Мой отец твердо держался на его стороне в борьбе против всех противников, особенно соколов. Но затем Овенс донес ему, что у Якоба и Катарины есть дочь. Читать о том, как он манипулировал мной, внушая привязанность, и про его панику, когда я узнала о причине смерти матери, хуже всего. Последние записи относятся ко времени его побега. Они с Каллаханом разошлись после сильной ссоры и решили не видеться друг с другом до начала нового года, чтобы отстраниться от событий и мыслить здраво. Уже тогда Фион осознал, что моя кандидатура в качестве наследницы наиболее подходящая. Однако отец Эйдана представлял для меня серьезную угрозу, которую нужно было устранить. Фион намеревался помешать Джеймсу вмешиваться в мои дела. Поэтому убедил его встретиться с нотариусом, зная, что Пайк – бывший коллега и друг Каллахана. Последние строки его дневника – обращение ко мне. * * * Отношения между тобой и Эйданом отличаются не только бескрайней любовью и выдающимися дарами. Я убежден, что ваши гены имеют ту же связь, что и мои с Каллаханом, ведь ты – моя племянница, а Эйдан – сын Джеймса. Вы сможете изменять сознание людей, как бы то ни было противно. Я отдаю все, чем владею, в твое распоряжение и верю, что вы продолжите дело моей жизни, и судьба воронов не падет на одинокие плечи Монтгомери. Эмма, твое дело, показывать ли записи отцу. Якоб никогда не простит меня, но, по крайней мере, я избавлю его от обязанности преследовать меня. Завтра мы увидимся в последний раз. Я с нетерпением жду этого. * * * Вздохнув, я вытаскиваю флешку с данными из джинсов и рассматриваю ее. Такая маленькая и легкая, но ее вес давит на меня тяжестью сотен килограммов. Со дня восемнадцатилетия – она моя постоянная тайная спутница. Ветер дует в лицо, и слезы капают на мою одежду. Гул людей, спешащих куда-то, смешивается с шумом моря. Белые брызги разлетаются подо мной на фоне массивных темных каменных башен. Чайки кружатся вокруг скал. Мы выбрали не лучшую погоду для поездки на утесы Мохер. – Эмц! Я поворачиваю голову к тропинке, которая вьется вдоль пропасти и ведет к парковке. Фай и Лиц машут мне обеими руками, парни уже идут впереди них и почти добрались до машин. Я осторожно подкрадываюсь ближе к краю обрыва. Сжимая руку в кулак, я широко распахиваю глаза и снова раскрываю его, когда он указывает на узкий промежуток, где серебристые облака опускаются на просторы Атлантики. Полетим! * * *