— Черт… — вполне искренне сказал я — он выживет? — Полагаем, что он вне опасности, но лечение потребуется длительное. Вы хотели что-то передать, какую-то информацию? — Да… теперь я знаю мотив. — Откуда вы его знаете? — От Лосева. Я достал телефон. — Я виделся с Лосевым. Немая сцена. — Когда? — В отеле, — сказал я, — он поджидал меня в номере — И вы ничего не сделали? — спросила комиссионер Рид. — А что я должен был сделать? У него был пистолет, а у меня — нет, по вашей милости. Что я. По-вашему, я должен был на пистолет броситься? Пистолет инструктора спецназа? Комиссионеру Рид потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение. — Нет, конечно же, нет, — сказала она, — мы не вправе ждать от вас чего-то подобного. — Поверьте, мне самому это не доставило ни малейшего удовольствия. Я не люблю, когда меня держат на мушке. И не люблю упускать преступников. — Вы должны поработать с нашим художником, — сказал Гастингс, — ваши сведения относительно того как он выглядит сейчас могут быть очень ценными. — С этим потом. У меня есть голос Лосева, записанная пленка, где он объясняет мотивацию того что он делает? — И какова же она? — Торговля детьми. … — У Лосева был друг. Сослуживец. Он умер, его сын остался с матерью, но она тоже умерла. Когда Лосев узнал обо всем, он пытался усыновить ребенка — но не смог, потому что у него не было полноценной семьи. Пока он продирался через бюрократические преграды, ребенка отдали на трансграничное усыновление. Ничего нельзя было сделать. Лосев долго искал его, но не нашел. Зато он выяснил, в конце концов, что ребенок не был усыновлен законным образом, он попал в руки высокопоставленных педофилов и скорее всего, был убит. Это произошло здесь, в Великобритании. И один из организаторов этого транзита — сэр Кристиан Донохью, он был начальником станции СИС в Москве в начале девяностых, скорее всего тогда же и вышел на русскую организованную преступность, на мафию. Лосев пытал Донохью чтобы получить ответы на вопросы и получил их — списки элитных групп педофилов со всего Соединенного королевства, виновных в многочисленных преступлениях против детей. Лосев назвал мне имена. Они здесь, на этой записи. Лосев так же передал запись допроса Донохью, на котором тот признается в тяжких преступлениях. Нужно возбуждать еще одно уголовное дело — по преступлениям против детей. Гастингс и Рид смотрели на меня. Потом комиссионер Рид осведомилась: — Вы шутите, полковник? — Это не шутки. Высокопоставленные британские полицейские молча смотрели на меня. Я бросил телефон на стол. — Это преступления против детей. Против детей, вы понимаете? Этому надо дать ход. — Это заявление человека, находящегося в розыске за жестокое убийство, — прервала молчание комиссионер Рид — ни один суд не примет такое заявление. — Какой суд? О каком суде мы говорим? У вас в стране действует банда педофилов. Пропадают дети. Это основание для возбуждения уголовного расследования. Британцы молчали — и с каждой секундой мне все было яснее и яснее. — У вас есть дети? — спросил я начальницу полиции Лондона И тут же вспомнил — ее досье, которое я смотрел еще в Москве. У нее нет детей. Ее партнершу зовут Хелен… Я перевел взгляд на коммандера Гастингса. А у вас есть дети, коммандер? Или вашего гражданского партнера зовут Пол или Том? И именно потому коммандер Боул в тяжелом состоянии в госпитале, а вы приняли на себя его обязанности? А, коммандер? Я вдруг понял, что нахожусь в логове упырей. Не людей. А именно упырей. Уродов, пьющих детские жизни. Или помогающих уродам пить детские жизни. — У меня нет детей — сказала мисс Рид — Ну, хорошо… Я сделал попытку забрать телефон, но коммандер Гастингс опередил меня. Улыбка у него была… ехидно-мерзкой, я бы сказал. — Это мой телефон. — Извините, сэр — заявил коммандер, пряча телефон в карман, — теперь это доказательство по делу об убийстве. Я сделал шаг — всего лишь один шаг к двери — и коммандер тут же сделал два, преграждая мне путь. На его лице была та же самая, ехидно-мерзкая улыбка, которую хотелось стереть хорошим ударом кулака. Даже так… — Хотите мне сказать, что я теперь кто-то вроде подозреваемого в соучастии в убийстве? — вежливо осведомился я. — Примерно так, сэр, — подтвердил коммандер. Напряжение в кабинете сгущалось как воздух перед грозой. Я вспомнил — коридор, сколько метров до лифта, где стоит телохранитель, охраняющий Рид — в здании он находился на этаже, там ему ставили стул, рядом с автоматом для кофе. Сколько этажей вниз, сколько людей на входе на контроле… В общем… я все вспомнил. Что было нужно. — У вас есть пистолет, коммандер? — спросил я Коммандер смотрел на меня, но уже не улыбался. — Скорее всего, есть. Но не Глок. Скорее всего, что-то вроде Вальтера. Для старшего командного состава. Не думаю, что вы будете обременять себя постоянным ношением Глока. … — А вот у мисс Рид оружия нет. Она его не носит. Считает не нужным при своей должности и при том, что она предпочитает работать головой, а не пистолетом. В Оксфорде, где она начинала службу начальником полицейского участка, учат работать головой. А теперь уже и улыбка мадам Рид сползала с ее мерзкого лица подобно снегу, быстро тающему под яростным весенним солнцем. — Именно потому — продолжил я — вы умрете первым, коммандер. Пистолетом вы воспользоваться не успеете. Критическая дистанция для пистолета даже для лучших стрелков семь с половиной ярдов. А между нами три. … — А вы — второй, мисс Рид. Против вас я не имею ничего, за исключением того что так сложились обстоятельства. Вы или я. По крайней мере, в спецназе, где я проходил службу — нас учили именно так. Убивай — или будешь убит сам. Это и был мой единственный козырь на данный момент. Я понимал, что по-хорошему из здания не выйду. Меня арестуют — у них и основания есть, если уж на то пошло, попробуют меня расколоть, а потом со мной случится несчастный случай. У меня нет даже дипломатической неприкосновенности. И никто, ни газеты, ни общественность, ни одна живая душа в Лондоне за меня не вступится. Потому что я ужасный русский из ФСБ. Отравитель людей. Почти что маниак. Но в этом же и заключается мое спасение. Истерическая кампания против русских в Лондоне зашла так далеко, что теперь русские представляются чуть не исчадиями ада, готовыми на все. А ГРУ или ФСБ — это контора для убийств, почище бондовской. Британцы так долго убеждали в этом себя и весь мир, что сами в это поверили. И потому — они должны сейчас испугаться меня. Настолько, что выпустить из здания. Или я в заднице. У телохранителя скорее всего МР7. И я никак не смогу убить этих двоих быстрее, чем отреагирует телохранитель. А бежать ему секунд семь — восемь, и против него я, скорее всего — не справлюсь. … — Или вы сейчас поднимете трубку, мисс Рид и объявите о срочной эвакуации здания. Потом скажете, что это была учебная тревога. Антитеррористическая, отработка эвакуации скажем. И мы втроем выйдем из здания, после чего расстанемся. Я видел, как колеблется Рид. Гастингс сделал еще шаг к двери… небольшой такой. — Будьте мужчиной, коммандер, — укорил его я, — хотя бы сейчас. Не оставляйте даму в беде. Судя по тому, как он покраснел… кажется я в точку попал. Ну и зоопарк… — Вам придется покинуть Лондон, — сказала мисс Рид, — и как можно быстрее — Не хочу ничего больше, чем этого. Лондон мне… осточертел. Она еще размышляла… но недолго. Потом — протянула руку, подчеркнуто медленно сняла трубку, набрала номер. — Филипп… это я. Объяви эвакуацию всего здания. Учебная тревога… да, я знаю. Сделай это немедленно. Мы стояли и смотрели друг на друга, пока не зазвенел звонок. * * *