* * * В половине девятого утра в мою дверь деликатно постучал Михаил Иванович Коновалов: — Сонечка, простите, — прошептал сосед в замочную скважину, — мне бы душик принять. Куда ваш тазик переставить? Под ванну, можно? — Конечно, Михаил Иванович, — хрипло крикнула я и начала просыпаться. Головы не было. На подушке лежало чугунное ядро с ушами и пыталось думать. Верхние веки намертво спаялись с нижними и, отказываясь подчиняться приказам, дарили глазам спасительную тьму. «Что там у меня по плану? — подумало ядро. — Кажется, стирка и посещение чердака?» Одеревеневшее, чужое тело ломалось под тяжестью ядра, шея не могла оторвать его от подушки, хотелось начать утро со слез и жалоб. «Ну, почему, почему я не могу уехать к маме?! Спрятаться у нее на груди или даже под фартуком, и отрыдаться вволю?! Ну почему я даже пореветь нормально не могу?!» Не можешь, шепнуло упрямство и придушило жалость. Вставай, работай, думай. Сегодня должен позвонить Назар Туполев, и ты обязана быть на месте. В своей коммуналке на диване, готовая к разговору и сосредоточенная, как никогда. Слабости это все для кисейных барышень, а ты у нас девушка трудящаяся, сама себе голова. Но вот головы-то, как раз и не было. Желудок был, кишечник был, дрожащие конечности и сведенная болью спина так же имелись в наличие. Имелись так же слабость и готовая пролиться слеза, но главное — вернулся неизживный и острый приступ комплекса вины. Он был всепоглощающий, зубастый, готовый крушить любые чугунные ядра. Комплекс вгрызся в чугун и раздробил его не хуже яичной скорлупы. Я бы предпочла заплакать, но крепилась. Я бы хотела сбежать, но оставалась на месте. Разницей в желаемом и действительном, пыталась выправить закомплексованное сознание и подарила ему смутный вопрос-намек — может эти муки и есть искупление всего? Может быть с меня достаточно? — Размечталась, — буркнула вслух и удивилась странному, каркающему звучанию голоса. — Все твои наказания еще впереди. Попытка поставить тело вертикально ни к чему не привела. Набор интеллигентских комплексов хоть и изничтожил чугунное ядро, взамен набросил на бедную голову столько всяческих тяжелых дум, что голова сломалась под их тяжестью и рухнула обратно на подушку. Я стыдливо натянула на лицо одеяло и мысленно завыла: «Боже, что я вчера выделывала?!» Судя по настроению и возрастающему отвращению к собственной персоне, день персона закончит, болтаясь в петле под люстрой. Вчерашний день казался страницей, вырванной из детективного романа. Или даже нет. В детективных романах главное — мысль. Там сидят тихонько за компьютером умные тети и логическим путем находят убийцу. Я попала в дикий Голливудский триллер. Погонь и битых автомобилей еще не было, но лиха беда начало. Если бы вовремя не погас фонарь во дворе магазина, не известно до чего бы я со страху додумалась, вдруг сошла бы с ума и отправилась расчленять труп в ванной? — Сонь, выйди на минуточку, — раздался вместе со стуком в дверь, хриплый голос. Гарик Лопата взывал к общению. Только что готовая скончаться от отвращения к себе, я буркнула из-под одеяла: — Чего тебе? — Открой, — проныл Лопата. — Дело есть. Как оказалось через секунду, от всепоглощающей псевдоинтеллигенской хандры, есть проверенное народное средство. Рекомендую: в случае, если некое лицо собралось от хандры удавиться, попробуйте его напугать. Не резким вскриком «ав!», это только от икоты избавляет, а изобретите что-нибудь поистине стимулирующее. Настоящее, многообещающее и жуткое. Лопата продела данную процедуру с блеском. Ужас смел меня с постели, как пушинку, и транспортировал к двери параллельно полу, я даже пола не коснулась. Помню только — секунда и я уже у двери, ухом к дверному зазору. — Чего тебе? — испуганным шепотом поинтересовалась в щелку. — Денег дашь? — таким же шепотом, но нагловатым, спросил Лопата. — Тьфу! — в сердцах я натурально плюнула на косяк. — Иди к черту! — Сонь. Если не дашь, пойду к его жене и скажу, к кому ее муж ходит. Я его узнал. Поковырявшись в замке дрожащими от ярости руками, я распахнула дверь и, — откуда только силы взялись!? — схватила Лопату за шиворот, втянула в комнату и стукнула спиной о шифоньер. Распяла по полированной деревяшке и: — Слушай, Гарик, — прошипела в лицо опешившего наглеца-шантажиста, — сегодня я очень злая. Если ты еще хоть раз заикнешься о деньгах или чужой жене… я порву тебя зубами. Грандиозно. Номинация на Оскар за роль второго плана в фильме «Невеста Франкенштейна разбушевалась очень сильно». Гарик даже съежился сантиметров на десять и пролепетал: — Ты чего, Сонь?! Я ж пошутил… — В следующий раз шутить не будешь, — стянутыми в нитку губами, прошипела и выпихнула Лопату за порог. — Истеричка!! — взвизгнул Гарик за дверью, и я бросилась за ним в погоню. Если бы благодушно настроенный по случаю визита бабушки Тарас Сухомятко нас не разнял, без реанимации дело бы не обошлось. С криком «убью, гад!», я носилась за Лопатой по коридору и кухне, потом загнула в угол и едва не прибила сковородой. — Стыдитесь, Софья, — учительским тоном произнес, вышедший на крики географ Кунцевич. Лена Кунцевич смазала царапины на лице Лопаты перекисью водорода, и я поняла, что потеряла репутацию в глазах соседей безвозвратно. Троцкисты косились в мою сторону, сообща жалели побитого Гарика, и только подошедшая сзади Таня Сухомятко, тихонько шепнула: — Давно следовало его отмутузить. Да руки никак не доходили. Я поблагодарила соседку взглядом за поддержку и пошла одеваться. Впав в раж, я носилась за Гариком по всей квартире в смешной фланелевой пижаме с желтыми утятами. Мишаня Коновалов давно освободил ванну. Он вообще был бесспорным рекордсменом среди троцкистов по скоростной помывке, так как боялся оставить свою комнату без присмотра, вернуться из ванной и обнаружить в комнате лукавого друга с бутылкой клофелина на водке и припрятанной долговой распиской в кармане. Стыдливо опустив глаза, я прошла к тазам и с остервенением отдраила замоченные джинсы и футболку. За полосканием немного успокоилась и решала, что побитый Гарик, не мытьем, так катаньем, заслужил на опохмелку два червонца. Не известно сколько бы еще продолжала валяться в кровати и ковырять пальцем в душе, не приди Лопата к двери с намереньем поживиться. Пока менялась вода для последнего полоскания с бельевым кондиционером, я быстро прошла к себе, достала из кошелька двадцать рублей на пиво, и постучала в лопатинскую дверь. — Открыто, — буркнул Гарик. Я вошла, и он тут же отвернулся. — Чего тебе? Все повторилось с точность до наоборот. — Вот. Возьми. — Извинений этот шантажист недоделанный все же не заслужил. Как и я благодарности не дождалась. Гарик молча сунул две десятки в карман треников и шмыгнул носом. С тазом, в котором лежал прикрытый сверху мокрой одеждой пакет с ноутбуком, я поднялась на чердак, закрыла дверь, прислушалась — все было тихо, никто за мной не крался, — и приступила к делу. Дыру в трубе закрывал лист пыльной фанеры. Прибивать его кирпичам троцкисты не стали, приперли для верности поленом и камнем, и дуть перестало. Я осторожно начала разбирать заградительное сооружение, — отодвинула камень, палку, — и убедилась, что в подпорках надобности не было. Сквозняк так присасывал к дыре фанерный лист, что едва я его отодвинула, в трубе завыл, загудел ветер. Оставалось только надеяться, что утром этот вой не привлечет особенного внимания. На кухне громко играло радио, по коридору носилась дошкольница Регина Кунцевич, кое-кто из троцкистов весь день с утра до вечера держал в комнате включенный телевизор, так что надежда на то, что новый, появившийся в квартире звук не привлечет внимания, была далеко не призрачной. Потрогав, пошевелив торчащую из кирпичной кладки ржавую скобу, я быстро привязала к ней конец бечевки и бережно, стараясь не стучать углами ноутбука по стенкам, спустила пакет на полтора метра вниз. Яркий прямоугольник фирменного пакета скрылся в темноте и если не присматриваться специально и не знать, что в трубе что-то спрятано, то разглядеть пакет и тонкую серую нить, практически невозможно. Для этого надо просунуть голову в дыру и осветить трубу фонариком. Все. Теперь мне оставалось только ждать. «Или я веду ее в ЗАГС, или она ведет меня к прокурору», — почему-то вспомнилась фраза из «Кавказской пленницы». Подумав секунду, решила, что ассоциация возникла не случайно — в моем случае тоже шла война нервов, кто кого. Или товарищ Саахов девушку, или девушка товарища Саахова. На этой неделе Тушкоев выдал своим продавщицам зарплату. Я привычно (бухгалтер, что с меня возьмешь) разделила ее на части — еда, развлечения, коммунальные услуги и сбережения, — и привычно крутилась в означенных пределах. События последних суток показали на сколько эфемерны могут быть мечты. Кому на фиг, могут понадобиться пенсионные отложения при такой жизни?! Оступился чуть-чуть и все коту под хвост. Обои в новую квартиру? Шторки и подушечки? Ты сначала доживи до этих штор. Я выгребла заначку из-под стопки учебников, позвонила в сауну и заказала баню на одну себя на три часа. К чертям собачьим здравомыслие, да здравствуют безумные траты в восемьсот рублей и три часа (не исключено, что последних) спокойной жизни! Тем более, что стычка с Гариком наглядно показала — нервы у вас девушка, не к черту. Требуется релаксация и духовно-телесное очищение. Я собрала чистое исподнее, нагрузилась шампунями, кремами и полотенцами и побрела в сауну. Положа руку на сердце, можно было порелаксировать и в общественной парной. Но я так боялась расстаться с сотовым телефоном и пропустить звонок Туполева, что и мысленно не могла сдать телефон в гардероб общественных бань. Если мобильника не будет под рукой хотя бы пять минут, об оздоровлении духа можно забыть. Начну бегать из парилки в гардероб и обратно, и свалюсь с воспалением легких или мозга. Горячий сухой воздух выжимал из тела все яды. Я распласталась по раскаленному дереву полки и превратилась в желе. Как хорошо! Неугомонная внутренняя дрожь исчезла, руки висели мокрыми плетями, испепеляющий душу страх сравнялся температурой с окружающей средой. Я бы уснула в этой печи, обуглилась и поменяла кожу. Как заново родилась… Да грехи не пускали. Не думать, Софья, не думать… Вспомни о чем-нибудь хорошем из детства. Вызови воспоминания теплого моря и обжигающего песка, увидь белесое марево, скрывающее горизонт. — Девушка! Ваше время закончилось! Да. Мое время закончилось вчера в семь часов вечера. Горячее тело приняло холодную, шумную улицу, как пытку. Все куда-то спешили, толкались, кондуктор троллейбуса призывно вопил «граждане, оплачивайте проезд, на линии контроль!», из-за серых туч выглянуло солнце и ослепило сквозь стекла пассажиров. Завтра в двенадцать дня наступит моя смена в субмарине. Как будто где-то осталась нормальная жизнь. Завтра я сяду на табурет у прилавка, сгрызу последнюю «Рафаэллу»… Сегодня о табурете и просроченной конфете можно только мечтать. Закрыть глаза и представит, что ничего не было… В кармане запиликал джазом сотовый телефон. Неловко перебрасывая пакеты из одной руки в другую, я засуетилась, замандражировала и вызвала усмешку стоящей рядом женщины. Она решила, что я жду звонка от любимого. Номер, высветившийся на табло определителя, ни о чем мне не говорил. Я прижала трубку к уху, пискнула «алло» и услышала требовательный и властный мужской голос: — Кто вы? Я отвернулась от улыбающейся женщины и прошептала: — Софья Иванова. — Я знаю, что вы Софья Иванова. Кто вы? — Я друг. Друг вашего брата. — Что с ним? — Плохо. — Вы не можете говорить? — Да! — крикнула я и выскочила на остановку. — Подождите! Теперь я могу разговаривать. — Что с Кириллом?