На четвертой неделе Этци и Каникла становятся нетерпеливыми, на пятой – когда их мать белеет лицом, как саван, и больше вообще ничего не хочет есть – девушек одолевает страх. – Она же… Она же не… – начинает Этци в присутствии врача. Она не может закончить фразу, потому что представление этого слишком ужасно для нее, но доктор понимает. Он поворачивается к Этци и Каникле и спокойно говорит: – Да. Она умрет. Когда мои сводные сестры пытаются излить свое отчаяние, я выгоняю обеих из комнаты. – Сможете войти сюда, только когда наберетесь мужества и перестанете выть! – рявкаю я. – Вам ясно? Они подчиняются мне. Словно, оставшись без матери, стали совершенно потерянными существами. Они искренне благодарны, что есть кто-то, кто говорит им, что делать. Они много плачут, но никогда не заходят в слезах в комнату больной. На восьмой неделе – замолкают. Они больше не критикуют, а только смотрят на меня, погруженные в свои мысли, все еще не веря в грядущий исход, но уже без слез. Наша мать умирает в ночь зимнего солнцестояния. Обычно праздничный день, когда все отмечают окончание самого темного времени. Но мы не празднуем: мы молча проводим вечер у постели больной женщины, которая тяжело дышит и, кажется, духом уже не с нами. За час до полуночи Этци и Каникла уходят спать, а я остаюсь бодрствовать, догадываясь, что до утра больная не доживет. Вскоре после полуночи женщина, которая никогда не была для меня матерью, открывает глаза. Она смотрит на меня. В этом взгляде много, так много недосказанностей. Я наклоняюсь к ней, чтобы она смогла разглядеть меня и верно разобрать мои слова. – Да, – говорю я. – Не волнуйся. Все хорошо. И тогда ее глаза становятся неподвижными и пустыми. Человека, которым она была, больше нет. 16 Могилу, как ей и хотелось, вырыли в саду, у ворот, через которые можно выйти к реке. Друзей у нее было мало, поэтому попрощаться пришли немногие. Сад покрыт снегом, и только там, где она похоронена, свежевырытая земля образует ничем не украшенный холмик. После того, как все гости ушли, а мои сестры отправились в дом, потому что «жутко замерзли», я осталась у могилы со своей доброй феей. – Осенью я видела туманную нимфу, – говорю я. – Я знала, что кто-то умрет. – Но ты ведь не веришь в древние приметы? – Что ж, в этом случае все оказалось правдой, но это не значит, что я должна серьезно относиться к каждому глупому предчувствию, касающемуся принцев и корон. – Принцы и короны в предчувствиях бывают очень редко. – А в твоих – постоянно! – Нет, – говорит моя фея. – Со мной это случилось только раз. Строго говоря, никакого принца там и не было, только за́мок и корона на твоей голове. И я знала, что ты спасешь нашу страну. – И где именно ты увидела это безобразие? – В паре. – Что это был за пар? – Это пар, выходящий из котелка, в котором я помешивала варево. – Гороховый суп? Картофельное пюре? Бульон с клецками? Из какой такой впечатляющей жидкости предстало тебе мое героическое будущее? Моя фея молчит, уставившись на могилу. – Скажи мне! – Варенье с виски. – Ты хочешь сказать, что в твоем вареве был виски? Фея кивает. – Ну, теперь я испытываю облегчение. Это все объясняет. Видимо, когда ты понемногу добавляла виски в котелок, то время от времени пробовала, хорош ли попался виски. Потому что недавно вернулась домой после нервного визита ко мне и терзалась в мыслях, чем закончатся наши отношения. Моя фея не отрывает взгляда от кучи земли в снегу, и я понимаю, что попала не в бровь, а в глаз. Тем лучше. Если видения явились фее, когда та была в алкогольном опьянении, тогда ничего из того, что она предсказывает, не может произойти. Мы благоговейно стоим перед могилой – в абсолютном безмолвии, и лишь слышно, как под тонким слоем льда тихо журчит река. – Мне совсем не нравилась твоя мачеха, – произносит моя фея после долгого молчания. – Но мне очень жаль, что сейчас она лежит там, под землей. – Мне тоже жаль. Знаешь, что утешает? Думаю, когда-то она была счастлива. Когда была замужем за моим отцом. А если ты, умирая, можешь оглянуться на несколько счастливо прожитых лет, это, по-моему, уже кое-что. – А на что бы оглянулась ты, Клэри? Что бы вспомнила? Я задумываюсь. О чем бы я вспомнила, если бы меня сегодня ударила молния, своего рода милосердная молния, которая даст мне пять минут благодати, прежде чем погаснут все огни в моем мозгу? – Мгновения, – говорю я. – Это было бы множество мгновений, которые вились бы вокруг меня, потому что им не хватает места в моей голове! Они не всегда солнечные: некоторые мрачные, как сегодняшний день. Я смотрю на снег и вижу, как восхитительно он переливается, хотя небо заволокло серой пеленой. Я могу затеряться в этом сиянии. Или ты видела белку, когда мы вскопали могилу, выпрыгнувшую откуда-то с орехом во рту и испуганно застопорившуюся, словно ударилась о невидимую стену, потому что мы тут стояли. Вот что я имею в виду, когда говорю о мгновениях. Моя жизнь состоит из – даже не знаю – миллионов таких мгновений! Они все пронеслись бы у меня в голове, и я бы подумала, что в эти минуты была действительно счастлива. – Как прекрасно ты сказала, Клэри. Начинается снег; снежинки покрывают нас и землю. Но только когда начинает смеркаться, мы наконец прощаемся с могилой. На следующее утро я натягиваю свое лучшее зимнее платье и – с согласия сестер – надеваю пальто мачехи. Обычно хожу в плаще, который залатан и перелатан столь же часто, что и моя одежда, но поскольку я собираюсь пойти в банк, а люди там всегда такие изысканные, мне хочется выглядеть хотя бы достаточно опрятно. Банковский служащий, похожий на переодетого тюремного надзирателя, ведет меня в одни ворота через другие, и это весьма пугает. Однажды, еще будучи ребенком, я была здесь со своим отцом, но отчетливо все помню: потому что идти в темноте по замковой горе за банковским служащим, маячившим впереди с лампой, мимо бесчисленных дверей в темницы, было очень страшно. Конечно, за этими дверями нет темниц, а в дверях нет окон или пазов – только номера и замочные скважины. Первым делом мы открываем хранилище, которое отец арендовал для моего сундука с золотыми монетами. Служащий освещает помещение своей лампой изнутри, и, признаюсь, при виде своего сундука я испытываю разочарование. Он такой маленький! Помню, смотрела, как отец насыпал в него золотые монеты, и сундук казался мне просто огромным! Сколько ночей я провела, придумывая, что смогу купить на свое золото: собственный остров, ручного белого медведя, летающий корабль, стеклянный замок и кучу всего еще. Безусловно, я понимала, что мой отец представлял себе что-то гораздо более практичное, когда откладывал для меня эти монеты, но я и подумать не могла, что эти деньги мне будут нужны для того, чтобы выжить. Просто на еду. Когда я была маленькой, у меня всего было вдосталь. Сегодня этот ящик, мой сундук, полный снов и мечтаний, маленький и потерянный, стоит в углу хранилища. Я подхожу и поднимаю его. Он удивительно легкий. Что это за золото? Из воздуха? Я ставлю сундук на маленький выступ у каменной стены и беру ключ, который протягивает банковский служащий. И когда открываю сундук, почти не удивляюсь содержимому: он пуст. Осталась всего одна золотая монета. – Как такое может быть? – спрашиваю я мужчину, стоящего позади меня. – Золото ведь не украли? Он вытаскивает папку, которую все это время зажимал под левой рукой, и открывает ее. Его палец водит по записям и датам и останавливается на последней. – Ваш уважаемый отец был здесь шесть лет назад. Я захлопываю пустой сундук и смотрю на бумагу, которую показывает банковский служащий. Я знаю эту дату! В тот день мой отец отбыл в свое последнее плавание. Ему не хватало денег, и он одолжил золотые монеты с твердым намерением снова наполнить ящик, как только вернется с кораблями, полными товаров, и продаст их. Кто знает, сколько раз он так делал – может, перед каждой поездкой. Но на этот раз отец не вернулся – и сундук остался пустым. За исключением одной золотой монеты, которую он оставил. – Ну, – говорю я, – в конце концов, это были его деньги. Он мог делать с ними все, что хотел. Банковский служащий кивает. Вся эта ситуация ему явно неприятна. – Пойдемте в следующее хранилище! – прошу я его. – Вот ключ к нему! Я показываю ключ, служащий проверяет номер и снова ведет меня сквозь темноту замковой горы. Пока несу перед собой почти пустой сундук, я все думаю, насколько важен для меня был сундук, полный воздуха, всю жизнь. Пережила бы я все эти годы без веры в небольшое состояние, которое подарит мне свободу и независимость в день моего совершеннолетия? В самое тяжелое время после смерти отца ящик сделал меня сильной, воодушевил стать стойкой, утешил. Я всегда чувствовала, что никто не может причинить мне вреда, потому что существует сундук золота, принадлежащий только мне, – неприкосновенный, надежно хранящийся, запертый от всех врагов, глубоко внутри замковой горы под королевской резиденцией. Какая ирония! Он выполнил свое предназначение, этот ящик с пустотой. Верить в то, что он существует, было для меня гораздо важнее, чем владеть им и тратить золото теперь, когда выросла. Я справлюсь, обо мне заботятся. Даже начинает казаться, что мужчины в моей жизни, которые что-то для меня значат, всегда в знак своей любви оставляют золотую монету. Но я должна справляться без них, в одиночку. И у меня получается. – Это здесь! – говорит человек с лампой. – Хотите освободить хранилище? – Да, оба хранилища. – В знак любезности вы получите часть арендной платы обратно. Прошлой весной ваша мать оплатила год аренды вперед. Любезность! Я тихо смеюсь про себя. Наверно, служащий увидел, как у меня вытянулось лицо, и ему стало меня жаль. А может, он думает, что перед ним – будущая королева. – И сколько это будет? – Сначала нужно рассчитать. Но, думаю, где-то около двадцати серебряных монет. – Отлично, как раз хватит на праздничный штоллен и пару новых перчаток. Он пристально смотрит на меня, думая, будто я отпустила циничное замечание. Но я и в самом деле с нетерпением предвкушаю штоллен и покупку новых перчаток! Я улыбаюсь, стараясь дать ему понять, что очень ценю его щедрость, и тогда он открывает хранилище моей мачехи. Там пусто, как она и говорила. И только в нише на стене лежит письмо. Мои руки дрожат, когда я беру его. Кладу запечатанную бумагу в сундук с золотой монетой, выхожу из комнаты с банковским служащим и очень боюсь правды, что скрывается внутри письма. 17