– Вы не обидитесь, если я не угощу вас? Я обязательно испеку еще один такой пирог… просто этот для особенного человека. К щекам снова прилил румянец, и Дайна удивленно обнаружила, что девушки ободряюще улыбаются, глядя на нее. Карин погладила подругу по плечу и сказала, выразив общее мнение: – Пустяки! Главное, чтобы ему понравилось! – А сладкий пирог самое лучшее после таких ударов, – улыбнувшись, заметила Вильма. – Думаю, господин ректор обрадуется. Такого пирога и королю не подадут! – Как! – Дайна поразилась и растерялась. – Вы знаете, что… – Знаем, – ответила Мин Ю. – Вы так друг на друга смотрите, что сложно было не заметить. И все мы очень за вас рады, Дайна. Это редкость – найти такую любовь. «Мне повезло, подумала принцесса. – Мне очень-очень повезло». – Значит, сначала ты, потом Эжен. Валентин кивнул. Леон издал низкий ворчащий звук – знак крайнего раздражения. – Все так, – сказал Валентин. – Две рубашки были пропитаны соком млечника. Мучительная, но быстрая смерть. Причем без всякой возможности спастись. Он подумал, что уже много лет ничего не слышал о млечнике и знал о его действии только из книг. Растение с красивыми алыми бутонами и соком, уничтожающим человека за три минуты, росло в южных горах и считалось исчезнувшим. «Удивительные времена, – подумал Валентин. – Сперва дракон, потом млечник. Старые сказки поднимаются нам навстречу из травы». Леон посмотрел куда-то в сторону и заметил: – Да, интересный тип. Король был осунувшимся и мрачным, словно Саалия готовилась не к скорой свадьбе принца, а к всеобщему трауру. Валентин отправил отцу копию портрета, а сам нет-нет да и бросал взгляд на оставленный у себя экземпляр. Госпожа Эмилия так и не смогла рассказать, почему молодой мужчина показался ей знакомым. – Кстати, он аранвенец, – заметил Леон. – Это в их краях встречаются такие волосы, с рыжиной. Валентин усмехнулся. Прикрыл глаза. Аранвенец, вот оно что. Южанин – да, потому что откуда бы еще ему взять млечник, как не в родных местах, и знать все подробности о его свойствах? Но не аранвенец, это с гарантией. – В аранвенцах нет магии, – поучительно произнес Валентин. – И никогда не было. Они нанимали магов по всему материку. А этот просто глыба. Сильнее меня. Валентин вдруг понял, что в нем зарождается ярость. На Леона, который что-то знал и недоговаривал, на незнакомца с таким светлым и обаятельным лицом, который готов был бросить материк в пучину войны. Валентин сжал и разжал правый кулак, сбрасывая напряжение. Помогло. Лицо Леона дрогнуло в ухмылке. – Тебя это задевает, – сказал он. То ли задал вопрос, то ли констатировал факт. Валентин кивнул. – Я всегда знал, что придет тот, кто сильнее. Но не думал, что мы будем врагами. Я бы хотел подружиться с ними, а не сражаться. – У тебя несколько идеалистический взгляд на мир. – Тон Леона стал по-отечески заботливым и снисходительным. – Если кто-то имеет силу, то он обязательно будет воевать. Иного не дано. Валентин снова взглянул в сторону портрета. Незнакомец смотрел так, словно загадывал загадку. И от того, как быстро Валентин разгадает ее, зависела судьба очень многих. – Пусть так, – сказал он. – Объявляй международный розыск. И еще, Леон. Если ты что-то о нем знаешь, скажи. Он смотрел так, чтобы уловить малейшее движение в отцовском лице, но ничего не изменилось. Король лишь кивнул. – Хорошо, – ответил он. – Розыск будет. И грозовая туча, из которой смотрел король, раскатилась громом и стала таять. Разговор был закончен. Валентин откинулся на спинку кресла и устало прикрыл глаза. В нем крепло убеждение, что следующей жертвой Южанина – назовем его так, надо же его как-то звать – станет Дайна. Некромантка, которая несколько раз сорвала его планы. Допустим, в случае с бомбой под матрасами ее могло поднять обостренное магическое чутье, а остальное сделала совесть. Но Южанин прекрасно знал, что убил Валентина, отразив его заклинания, и то, как ловко бывший ректор восстал из мертвых, уже было заслугой некроманта. Они обманули всех, сказав, что Валентин просто оказался тяжело ранен, а не убит. Но они не обманули Южанина, который видел смерть своего врага и торжествовал. В дверь постучали, и Валентин услышал голос крысы-слуги: – Господин ректор, к вам Дайна Девлет. Надо же, он ушел со своего поста, а его все еще называют «господин ректор». Валентин поднялся, убрал портрет Южанина под папку с бумагами. Дайна здесь, с ней ничего не случилось, незачем портить ей настроение. В руках Дайны был поднос с фарфоровым блюдом, аккуратно прикрытым салфеткой. Запах разносился просто умопомрачительный: нежный, свежий – и словно бы сами по себе пришли мысли о далеком юге, теплом ласковом море, маленьком трактире прямо на пляже, где готовят рыбу, выловленную с причала, и такие вот десерты, тающие во рту. – Что это? – поинтересовался Валентин, хотя и так знал ответ. Манговый пирог – такой, как готовили у его родителей, когда во дворце была повариха с Банколийского архипелага. Дайна смущенно улыбнулась и подняла салфетку. – Пирог, – ответила она. – Только… обещай, что не будешь смеяться. – Обещаю, – сказал Валентин. Взяв поднос из рук девушки, он поставил его на стол и нырнул в один из шкафов за посудой. Можно было бы, конечно, позвать крыс, чтобы они все сервировали, но Валентину не хотелось никого лишнего. – Никакого смеха. Что случилось? Нож мягко вошел в пирог. Валентин отрезал кусок, положил на тарелку, потянул носом тонкую ленту аромата. Да, все как в детстве. – Я сама его испекла, – призналась Дайна. Валентин не сразу понял, что здесь не так. Ах да! Благородная дама, принцесса крови не должна и близко подходить к кухне. Для этого у нее есть отряд верных слуг. Муженек Дайны сейчас стоял бы с открытым от удивления ртом и выпученными глазами. Пирог был нежным и сладким. Валентин закрыл глаза, блаженно улыбнулся. В детстве, наевшись такого вот пирога, они с Эженом убегали в сад и, лежа под деревьями, смотрели в небо и мечтали, как однажды вырастут и станут великими героями. Они выросли. Насчет героизма судить было пока еще рано. – Прекрасный пирог, – признался Валентин. – Такие пекла наша повариха, когда я еще был маленьким. Кто тебя научил? – Женевьев, – ответила Дайна. Валентин отрезал ей пирога, и принцесса осторожно отломила кусочек. – Она была кухаркой в доме одного из моих родственников. Я тогда была маленькая, все время толклась на кухне. Женевьев меня очень любила и жалела. На мгновение Валентину показалось, что от лица и по-детски смущенной улыбки Дайны сейчас веет теплым светом. Девушка, как и он несколько минут назад, тоже унеслась в свое прошлое, где добрая женщина относилась к ней с той заботой и нежностью, что была для Дайны подлинным сокровищем. Он знал, что мать Дайны умерла при родах. Возможно, та Женевьев дарила тепло, ставшее для Дайны чем-то вроде материнской любви. Щита, который закрывает человека от бед и горя. – Если хочешь, я найду ее, – сказал Валентин, понимая, что говорит не то и не так. Но что еще тут можно сказать? – Она умерла, – ответила Дайна, и ее лицо дрогнуло. – Я хотела выкупить ее из рабства, когда вышла замуж за Кендрика. Валентин обнял девушку – так крепко, как только мог. Бывают минуты, когда человеку нельзя оставаться одному: они быстро проходят, но надо, чтобы рядом был кто-то любящий, кто-то, способный обнять. Так они и стояли в обнимку. Пирог остывал, за окнами медленно сгущался вечер. Лето уходило – впереди были долгие дожди, золото и медь осенних листьев, тепло очага. А потом минута томительной тоски миновала, и Валентин, подхватив Дайну на руки, понес к кровати. То, что остается после тоски, лучше всего заполнить любовью. Когда он проснулся ранним утром, Дайна уже успела уйти. Она выскользнула отсюда несколько минут назад – в воздухе еще остался тихий след ее дыхания. Валентин вздохнул и стал одеваться. Четыре хлебные жабы торжественно разлеглись на серебряных подносах. Глядя, как Эжен пробует выпечку, отламывая лапку, Валентин подумал, что Южанин мог отравить этих жаб, несмотря на то что они провели ночь под личной охраной Кристиана и Александра. Но защитные артефакты, которые невозможно было обмануть, горели тихо и ровно, а Эжен принял столько лекарств на всякий случай, что сейчас мог бы выпить все зелья господина Бундо и даже не ахнуть. Дегустацию решили провести в саду. Зеваки столпились на балконах, высовывались из окон, и Валентин заметил Дайну среди первокурсников – она стояла рядом с шаннийским принцем и, поймав взгляд Валентина, улыбнулась ему. Он улыбнулся в ответ. Девушка выглядела спокойной. Значит, все в порядке – смерти рядом нет. – Хорошая жаба! – весело заметил Эжен, и сквозь слой пудры на щеках Мин Ю проступил румянец. – А что с ними будет потом, с этими жабами? – поинтересовалась она. – Традиционно их раздают бедным вместе с деньгами, – ответил Эжен. – А я хочу отдать на кухню, нашим крысам-поварам, если вы не против. – Мы не против! – хором воскликнули девушки, и принц пошел к следующей жабе. С трудом сдерживая волнение, Иви протянула ему поднос, и над садом вдруг раздалось возмущенное: – Ква-а! Ква! Жаба содрогнулась всем телом, стряхивая с себя муку. Теперь это был не забавный пирожок, а, как мог судить Валентин, кто-то вроде лягушки-быка, которая выглядела настолько сердито, словно собиралась пойти и задать кому-нибудь знатную взбучку. Жаба посмотрела на Эжена с таким забавным удивлением, что он расхохотался на весь сад. Иви побледнела, ее рыжие волосы сделались еще ярче. – Святые мученики, – прошептала девушка, едва не выронив поднос. – Она живая! Жаба посмотрела на участницу отбора так, словно хотела ответить: «Да, живая, а ты что думала?» В следующий миг она снова разразилась громогласным кваканьем и, спрыгнув с подноса, проворно поскакала к деревьям. Эжен машинально попытался ухватить ее, но не успел. – Невероятно! – воскликнул он. – Вы обладаете огромными силами, Иви! Иви смущенно наклонила голову. Всем было ясно, что она прошла в новый этап отбора невест. Хлебная жаба Вильмы оказалась самой обычной белой булкой. Эжен отломил лапку, съел и от души похвалил: