Мне и вправду никогда прежде не приходилось слышать подобных слов от Марино. На душе снова стало тревожно. Люси переживала тяжелые времена, и это меня сильно пугало. Ее и раньше отличала психологическая нестабильность и стремление к саморазрушению. — Вряд ли у меня есть право ограждать ее от чего-либо, — ответила я, когда она вернулась в гостиную. — Надеюсь, вы здесь говорили не обо мне, — заметила моя племянница, вручая Марино портфель. — Так и есть, мы говорили о тебе, — ответил он, — и я не уверен, что тебе стоит на это смотреть. Замок щелкнул, и Марино открыл портфель. — Решай ты, — сказала Люси, остановив на мне спокойный взгляд. — Мне интересно, и я хотела бы хоть немного помочь в этом деле, если, конечно, смогу. Но могу и уйти, если ты решишь, что мне не следует на это смотреть. Странно, но я никак не могла найти выход из положения. Мое разрешение рассмотреть улику, пересилившее желание уберечь Люси от возможного негативного воздействия, было признанием профессиональных достижений девушки. Порывы ветра сотрясали оконные стекла, налетали на крышу и завывали, как бедные, неприкаянные души. Я подвинулась, освобождая место на диване. — Давай, садись рядом со мной. Мы посмотрим это вместе. Библия неосионистов называлась «Книга Хэнда», так как ее автор, по-видимому, почитался кем-то вроде бога и «скромно» назвал отпечатанный текст своим именем. Хорошо выделанная черная кожа переплета со следами капель, готический шрифт, китайская бумага… Больше часа, склонившись друг к другу, мы с Люси читали, пока Марино тревожно кружил по комнате, то подбрасывая дрова, то закуривая. Его беспокойство было таким же осязаемым, как и колеблющийся свет пламени. Подобно христианской Библии, в этой рукописи многое выражалось в иносказательной форме, в пророчествах и поговорках, благодаря которым текст приобретал более иллюстративный и самобытный характер. Из-за этого читать ее было довольно трудно. Ее страницы населяли персонажи и образы, проникавшие в самые отдаленные уголки мозга. «Книга», как мы начали называть ее в эти первые дни нового года, с непостижимой изысканностью описывала, как следует убивать и калечить, запугивать, промывать мозги и пытать. Отдельный раздел был посвящен обоснованию необходимости погромов и содержал иллюстрации, заставившие меня содрогнуться. Своей жестокостью все это напомнило мне времена инквизиции. И это вполне согласовалось с желанием неосионистов установить на земле эру новой инквизиции или что-то подобное. «Мы вступили в эпоху, когда все неверные должны быть изгнаны из наших рядов. Мы выполняем свою миссию, и наш голос должен звучать громко и ясно, подобно звону медных кимвал. Мы должны ощутить, как остывает на нашей обнаженной коже их жидкая кровь, когда искупаемся в ней, истребляя наших врагов. Мы должны следовать за нашим пророком к славе и даже к смерти», — писал Хэнд. Я читала и другие наставления, внимательно ознакомилась с главами, указывавшими на странную заинтересованность в ядерном и других видах топлива, способных изменить мировой баланс. Заканчивая читать Книгу, я ощутила ужасную тьму, окутавшую мое сознание и воцарившуюся в доме. Я чувствовала себя грязной и больной от одной лишь мысли о том, что среди нас могут оказаться люди, которым близки эти идеи. Больше часа в комнате царило полное молчание, которое наконец нарушила Люси. — Здесь говорится о пророке и преданности ему. Имеется в виду реальный человек или это что-то вроде божества? — Этот Хэнд, возможно, и считает себя кем-то вроде Иисуса Христа, но только с противоположным знаком, — ответил Марино, подливая шампанского. — Помнишь, мы видели его в суде? — спросил он, взглянув на меня. — Такое скоро не забудешь, — ответила я. — Он вошел со всей своей свитой, включая вашингтонского адвоката, у которого были большие золотые карманные часы и трость с серебряным набалдашником. Модный дизайнерский костюм, длинные светлые волосы собраны в хвост, и женщины толпами ждали его на улице перед зданием суда, лишь бы только взглянуть на него, словно это Майкл Болтон[14] или кто-то в этом роде. Невероятно. — Зачем его вызывали в суд? — спросила Люси, глядя на меня. — Он подал заявление о разглашении, которое было отклонено генеральным прокурором, поэтому дело слушалось в суде. — Чего он добивался? — Если говорить в общих чертах, то он пытался заставить меня отдать копии документов о смерти сенатора Лена Купера. — Зачем? — Он утверждал, что сенатор был отравлен политическими врагами. На самом деле причиной смерти явилось обильное кровоизлияние, связанное с опухолью головного мозга. Судья оставил Хэнда ни с чем. — Думаю, после этого Джоэл Хэнд не питает к тебе теплых чувств, — предположила Люси. — Мне тоже так кажется, — согласилась я, глядя на Книгу, которая лежала на кофейном столике. — Ты знаешь, кто такой этот Дэвид Шапиро, имя которого указано на переплете? — Я к этому как раз и подходил. Вот что нам удалось вытянуть из компьютера. Он жил в поселении неосионистов в Саффолке вплоть до конца прошлого года. В самом начале этого года погиб при вооруженном нападении с целью угона автомобиля в Мэриленде. Некоторое время мы снова молчали. Большие темные окна дома, словно большие квадратные глаза, наблюдали за нами. — Есть подозреваемые или очевидцы? — поинтересовалась я. — Никого и ничего. — Как могла библия, принадлежащая Шапиро, оказаться у Эддингса? — спросила Люси. — Вопрос на двадцать тысяч долларов, — откликнулся Марино. — Может, Эддингсу удалось как-то договориться с ним или с кем-то из его родственников. Эта книга — не фотокопия. Кроме того, передача Книги в другие руки не допускается. А тот, кто прихватит чужую Книгу, может послать своей заднице прощальный поцелуй. — Да, Эддингс здорово за это поплатился, — согласилась Люси. В этот момент мне совсем не хотелось, чтобы эта проклятая Книга находилась где-то поблизости. Лучше всего было бы спалить ее в огне. — Мне все это не нравится, — сказала я. — Совсем не нравится. Люси с удивлением посмотрела на меня. — Ты же не веришь во всякие суеверия и несчастья, которые Книга может навлечь на нас? — Эти люди общаются с дьяволом. А я вполне уверена в том, что зло в мире действительно существует, и нельзя относиться к этому несерьезно. Где именно в доме Эддингса ты нашел эту Богом проклятую Книгу? — спросила я у Марино. — Под кроватью. — Серьезно? — Совершенно серьезно. — А мы можем быть уверены в том, что Эддингс жил один? — Похоже, что так. — А что известно о его семье? — Отец уже умер, брат живет в Мэне, а мать — в Ричмонде. Между прочим, недалеко от тебя. — Ты с ней уже разговаривал? — Заезжал, сообщил плохие новости. Еще попросил разрешения на осмотр дома сына. Проведем его завтра. — Марино взглянул на часы. — Хотя нет, уже сегодня. Люси встала и подошла к очагу. Усевшись в кресло, оперлась локтем о колено и положила подбородок на руку. Позади нее в ложе из серого пепла мягко светились угли. — Откуда ты знаешь, что это оригинал, принадлежащий неосионистам? — спросила она. — По-моему, нам известно только то, что Книга принадлежала Шапиро. Но как она попала к нему? — Шапиро сам был неосионистом всего три месяца тому назад. Я слышал, что Хэнд не прощает тех, кто отрекается от его учения. Позвольте-ка спросить: сколько бывших неосионистов вы знаете? Люси не смогла назвать ни одного. Собственно, и я тоже. — Это течение существует уже около десяти лет. А мы когда-нибудь слышали о тех, кто решил покинуть его ряды? — продолжал Марино. — Кто, черт возьми, нам расскажет, сколько человек он уже похоронил там, на своей ферме? — Как же так получилось, что мы практически ничего о нем не знаем? Марино заткнул шампанское пробкой. — Потому что про таких не рассказывают ни в Массачусетском технологическом институте, ни в Вирджинском университете. 5 Я лежала в постели и смотрела в окно на задний двор доктора Манта. За ночь навалило столько снега, но ветер смел его к стене. Вдалеке, за дюной, солнце полировало поверхность моря. Я ненадолго закрыла глаза, позволив себе подумать о Бентоне Уэсли. Что он скажет, когда узнает, где я теперь живу? И что мы оба скажем друг другу, когда встретимся сегодня? Мы уже долго не разговаривали, со второй недели декабря. Тогда мы договорились прекратить наши отношения. Я повернулась на бок, натянула повыше одеяло и тут же услышала тихие шаги. Люси опустилась на край моей кровати. — Доброе утро, моя самая любимая племянница, — пробормотала я. — Я у тебя единственная племянница, — ответила она, как говорила всегда, — это был наш ритуал. — И как ты узнала, что это я? — Это было нетрудно. Ты лучше, чем кто-то еще — ему бы не поздоровилось. — Принесла тебе кофе. — Ты — ангел. — Мне все так и говорят. Она наклонилась, обняла меня, и я уловила запах английского мыла, которое положила в ее ванную. Я ощутила ее силу, упругую твердость тела и неожиданно почувствовала себя старой.