Ноги подкашиваются и это куда больнее, чем удар и все его привычные избиения, потому что я не хочу дать этой мрази удовольствием видеть меня, упавшим на колени. Так что держусь из последних сил, хоть уже почти ничего не вижу и совсем ничего не чувствую. Только досаду. Островский хватает меня за волосы задирает голову так, чтобы я смотрел ему в лицо. — Появишься здесь еще раз — я тебя лично в гроб уложу, живым, — обещает с явным предвкушением. И выразительно добавляет: — Живым. Только после этого, наконец, дает команду вышвырнуть меня вон. Меня выволакивают из дому, бросают в машину и куда-то везут. Вышвыривают на обочине дороги под маленьким ночным магазином. Только спустя несколько минут, которые я провожу, валясь в грязном снегу, до меня доходит звук звонящего в кармане куртки телефона. Подношу его к ушу, но говорю еле-еле. Челюсть болит. Ничего, через недельку все заживет как на собаке. — Рэйн? — Это Анжела, одна из моих подружек. Одна из тех, которые не догадываются, что существуют не в единичном экземпляре. Потому что у меня есть еще и те, которым плевать, где я и с кем, пока со мной можно оторваться и потрахаться в удовольствие. — Что с тобой? Ты снова на сутки пропадаешь! Я не знаю, что с ней не так, но при всех своих охуенных внешних данных, возможностях и отсутствию мозгов, Анжела не тварь. Тупая как пробка, но из тех, кто любит пускать слезки над грязным котенком. Поэтому любит говорить, что если она меня бросит, то я совсем пропаду. Может быть, не так уж она и не права. — Ангелочек, приедешь за мной? — говорю на последнем вдохе, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание. — Рэйн?! — обеспокоенно кричит она, но ее голос тонет где-то на поверхности той бездны, в которую я медленно погружаюсь. — Рэйн?! Я успеваю отправить ей сообщение с координатами геолокации. И надеюсь, что человечество не стало в друг белым и пушистым, и никакой «доброй душе» не взбредет в голову проникнуться состраданием к валяющемуся в луже малолетнему долбоебу. Будет обидно открыть глаза и увидеть вместо сисястой телочки, рыдающей над моими ранами, злую санитарку. Глава 8: Анфиса Я не могу понять и переварить произошедшее даже когда полчаса спустя оказываюсь в ванной и самостоятельно, нервно и со злостью буквально сдираю с себя свадебное платье. Папочка, мамочка… Рэйн — его сын? Пытаюсь вспомнить все, что Света рассказывала мне о детях Островского, но она ни разу даже не заикалась о том, что у него есть третий ребенок. Только эти двое — Ян и Лиза, которые всегда на виду и о которых все знают. Я бы точно запомнила человека с таким странным именем. Что это за семейные тайны? Когда платье оказывается на полу испачканной дорогой тряпкой, я испытываю облегчение, что, наконец, избавилась от обременительной ноши статусной невесты. По крайней мере пока моим гардеробом не занялся нанятый стилист — такое пожелание Островский тоже озвучил — я могу еще хоть ненадолго остаться сама собой. В зеркале у меня не то, чтобы счастливый вид. Точнее говоря — абсолютно дохлый. Волосы растрепались, часть шпилек приходится доставать чуть ли не с болью и слезами. Макияж поплыл, помада растерлась на сторону. Для симметрии и образа Джокера не хватает буквально пары штрихов. Я нарочно делаю воду в душе похолоднее. Совсем ледяную не люблю, потому что от нее у меня болит кожа, как после наждачной бумаги. Захожу внутрь душевой кабинки, долго моюсь, пока кожа не начинает скрипеть под пальцами как отполированная. Поворачиваюсь и разглядываю дорогой зеленый с золотом мрамор отделки, бронзовые вентили кранов, раму зеркала. В этой ванной можно жить — настолько она огромна. Есть даже бамбуковый лежак и зеленый уголок. Понятия не имею, чем подкармливают всех этих крупнолистных монстров, но они выглядят так, словно их только что привезли из влажных тропических джунглей. Стук в дверь заставляет меня отвлечься от разглядывания роскоши своего нового дома. И вспомнить, почему я вдруг решила заняться этим прямо посреди гигиенической процедуры. Чтобы забыть увиденное и услышанное. — Анфиса? — Голос Островского ничуть не изменился. Он такой же бешенный, как и когда орал на того мальчишку. Даже в мыслях не могу назвать его сыном Островского. Господи, что будет, если когда-нибудь мой муж узнает, что накануне свадьбы, мы с Рэйном… Я закрываю рот ладонью. — Анфиса, твою мать? — Я… — Заикаюсь, но кое как беру себя в руки, чтобы ответить, пока он не вышиб дверь. Она кажется тяжелой и дубовой, но что-то подсказывает, что у моего будущего мужа достаточно сил, чтобы превратить ее в щепки. — Мне нужно еще пятнадцать минут. Он сопит, что-то бормочет сквозь зубы и бьет по двери кулаком. Звук удара заставляет меня сжаться от страха. — Пять минут, Анфиса. И больше никогда не закрывай дверь, поняла?! Я просто киваю, а потом несколько раз торопливо повторяю: «Да». Он снова бьет по двери и, судя по тяжелым шагам, наконец, уходит. Быстро вытираюсь, подсушиваю волосы и заворачиваюсь в пушистый банный халат белого цвета. Он мне так же велик, как и платье. Должно быть, тоже подбирался под размер Светы. Что будет, когда выйду, я знаю. Нужно как-то подготовиться к неизбежному, но я не знаю как это сделать. Молилась всю ночь, но молитва не помогает справиться с дрожью и страхом неизбежного. Он меня не любит и не будет нежным. Ему плевать на то, что для меня это впервые, кроме, конечно, того факта, что для выведения его чистой родословной это чуть ли не самое важное условие. Чистая кровь. Даже смешно, что в нашем современном мире есть еще люди, которые верят в телегонию [1]. Хотя только благодаря этой вере и устроился наш брак. Надеюсь, мама, ты получишь все, что так хотела. Будет жаль оказаться проданной задаром. Я с силой унимаю дрожь в руках, проворачиваю защелку и выхожу из ванной. Прямо в смежную с ней огромную комнату. Наверное, она очень дорого обставлена и представляет собой вершину дизайнерского мастерства, но я замечаю только кровать: огромную, стоящую на пьедестале, застеленную черным стеганым бельем. Ни лепестков, ни свечей, ни бутылки шампанского во льду. Островский сидит на краю. Подзывает меня пальцем, словно продажную девку. А когда похожу — тычет куда-то вниз, себе под ноги. Разводит колени, чтобы я точно видела, что он абсолютно голый и его огромный член налит кровью так сильно, что кожа натянулась до блеска. — На колени и помоги мне расслабиться, — говорит лениво, а когда я мотаю головой, хватает за запястье и с силой толкает вниз. Приходится опуститься как он хочет, иначе у меня просто сломаются ноги. Зажмуриваюсь и уговариваю себя представить, что все это происходит только в моем страшном сне, а не в действительности. — Пожалуйста, Марат… — Мне не унять дрожь в голосе. — Мне нужно… несколько дней, чтобы привыкнуть к вам. Он кладет одну ладонь мне на затылок, надавливает. Второй до боли сдавливает щеки, чтобы мой рот распахнулся сам собой как у рыбины. — Я давал тебе тридцать минут, Анфиса. Не моя проблема, если ты просрала это время.