Я до сих пор помню, хоть был еще очень мал, нашу с тварью первую встречу. Он долго на меня смотрел, а потом сказал, что к этому «рыжему уроду» он не имеет никакого отношения. Улыбаясь во весь рот, отдал команду «фас». На моих глазах, его псы избили мою мать. А потом избили меня. Через пару лет после того случая, мою мать, которая так и не поправилась, нашли мертвой в саду на заднем дворе. Меня практически силой оторвали от тела, бросили, как котенка, в багажник, и вывезли на какую-то свалку. Вот и все. — Мне очень жаль, — дрожащим голосом извиняется Анфиса, пока я сминаю в пепельнице уже которую по счету сигарету. Голова немного кружится, но во рту приятная имбирная горечь, которую я катаю на языке, словно лакомство. Во мне ужасно пусто. Пока рассказывал, думал, стошнит от злости. А потом как-то разом за секунду все схлынуло. Анфиса потихоньку, как пугливая кошка, обходит стол и сама, без принуждения, забирается ко мне на колени. Обнимает за шею, укладывает голову на плечо. Сжимаю ее талию одной рукой, и когда футболка снова сползает с ее плеча, осторожно притрагиваюсь губами к синюшной изуродованной коже. Моя маленькая слабая девчонка защищала нашу дочь. Я уверен, она бы умерла за нее, если бы Островский хотя бы попытался причинить Алексе вред. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Рэйн, — шмыгает носом и шепчет мокрыми от слез губами Анфиса. Пытаюсь немного отодвинуть ее, чтобы заглянуть в лицо, но она только крепче стискивает вокруг меня руки, жмется всем телом. Вроде взрослая — а повадки обезьянки-капуцина. — Пожалуйста, Рэйн, давай просто уедем. Подворотнями, полями, ползком через границу. Как угодно, хоть пешком и босыми, но просто уйдем от этого кошмара и начнем новую жизнь. Я понимаю, что она волнуется. Мне жжет душу ее забота. Реанимирует окаменевшее сто лет назад сердце тепло. Никто и никогда не жался ко мне так трепетно. Стыдно признаваться, но из всех возможных способов решения этой дилеммы, я выбираю самый трусливый — все-таки разворачиваю ее к себе и, схватив ладонью за затылок, притянуть ее голову для поцелуя. У нее соленые искусанные губы, и от этого вкуса почему-то безумно сильно кружится голова. Мы оба дрожим. Тяжело выдыхаем друг в друга слова любви на непонятном, только что придуманном нами языке. Сегодня вообще ни о чем больше не хочу думать. И поднимаю руки, когда Анфиса неловко, как в первый раз, тянет вверх мою футболку. Когда мы занимались сексом первый раз, я думал, что сплю и у меня не совсем нормальные, но в рамках возраста фантазии о женщине старше себя, которую я трахаю, как хочу, а она стонет и просит больше и глубже. Потом часто видел сны такого же содержания, пытался даже повторить в реальности, но всегда это было и близко не то. Потом мы занялись сексом «на эмоциях». Я вел себя как грубый ублюдок, Анфиса же просто отдавала себя. Нет, это все было наше — не напускное, живое, хоть и дурное. Но неправильное. А сейчас, раздевая меня, Анфиса словно вместе с одеждой стаскивает и кожу. Я громко и со свистом дышу, потому что сердце в груди колотится, словно брошенное на высоковольтные провода. Как в первый раз с ней. Словно еще и не пробовал мою Красотку вот такую — открытую, распахнутую, наизнанку всеми чувствами, уже без своих дебильных скорлупок и напускного пофигизма. Анфиса обнимает меня за шею, приподнимаясь на самые кончики пальцев. Хочется верить, что когда наступит утро и я открою глаза — она все равно будет рядом. Будет крепко спать у меня под боком, громко сопеть и уже ничего и никогда не испугается. Лишь бы не рехнуться, если все снова будет окажется сном. Хотя, лучше уж двинуться, чем остаток жизни прожить без нее. Красотка сама жадно меня целует. Выпивает, как отраву — дерзко, без тормозов. Слизывает с моего языка, словно у нее тоже есть страх, что и я могу уйти в закат. Нас тянет друг к другу, как психов с одинаковым заболеванием. И, хоть я дико, до боли в напряженном члене, хочу ее, мне уже не нужен этот секс, чтобы понять, что без нее жизнь вообще не имеет смысла. И пусть я буду херовым романтичным Вертером с такой вот ватой в башке, но по крайней мере, я буду настоящим. И с моей Анфисой. Я чуть не силой отрываюсь от ее губ, завожу пятерню ей в волосы и оттягиваю голову назад, открывая острый угол челюсти и напряженную шею. Кусаю там, где кожа натянута до четкого контура вен. Анфиса вздрагивает, но сама же прижимает мою голову, еле слышно просит не останавливаться. Как будто я бы смог, даже если бы захотел. Ее кожа под моими губами и языком — как сладкий десерт, которого мне всегда будет мало. Так стараюсь не слишком сильно сжимать зубы, что в итоге резко отстраняюсь и до крови прикусываю губу, чтобы хоть немного протрезветь. Опускаю ладони ей на грудь, сдавливаю, пусть даже это слишком грубо. Ее глаза превращаются в туман из желания и похоти, и а из горла тянется долгий животный стон. Но ей все равно мало. Берет мою руку, смело и открыто, не стесняясь своих желаний, толкает ее вниз по своему животу, откидываясь назад, мне на плечо. Широко разводит ноги. Я знаю, что ей нужно, но на мгновение крепко торможу, потому что ее бедра вертятся на моей вставшем и болезненно сдавленном джинсами члене. Еще десяток па такой ламбады — и я не выдержу, обкончаюсь к хренам собачьим, словно мальчик с поллюциями. Приходится дернуть ее на себя, пригвоздить задницу к своему стояку, и забрать инициативу, накрывая промежность ладонью. Горячая. Анфиса мотает головой, сперва сводит ноги, но я жестко развожу их в стороны, фиксируя своим коленом и рукой. — Рэйн… — Дышит мне в ухо. — Мне… нужно. Я прикусываю ее плечо, затыкаю себе рот, чтобы не высказаться. Как нужно мне — приличными словами не сказать. Зато это теперь видно на ее коже: отчетливый красный след укуса, прямо в россыпи ее веснушек. Хоть сейчас в омут вместе с ней, и пусть весь встанет на паузу и ждет, пока нам хватит. — Рэйн, — голодной вибрацией горла, очередным призывом поторопиться. Запускаю пальцы ей в трусики. Сразу в горячую густую влагу. Окунаюсь в нее, размазываю по пальцам. Нырыю между складками, надавливаю на клитор. Анфиса с трудом проглатывает слишком громкий стон. Я ругаюсь, и снова помечаю ее своими зубами. Она пахнет моей женщиной. И это обладание рвет на куски. Я как будто завладел неприступным королевством, но чувствую триумф только когда неприступная королева обращает на меня свой взгляд. Я за секунду перекладываю Анфису на пол, сажусь между ее разведенными коленями и с силой тяну на себя. Забрасываю ноги себе на бедра, разрываю трусики по шву и чуть не кончаю, когда вижу ее перед собой — раскрытую, текущую. — Держи меня ногами, — командую ей. Она, как прилежная девочка, тут же исполняет, скрещивая пятки у меня за спиной. Разрываю последнее, что есть на ней из одежды, и грудь Анфисы моментально твердеет, покрывается россыпью мурашек. Я провожу пальцами по соскам, сжимаю нарочно сильно, заставляя Анфису прогнуться в спине, сделать «мостик». Надавливаю ей на живот, фиксируя спину на полу. Хочу любоваться ей, даже если это будет стоить Красотке терпения и болезненной судороги. Второй рукой снова глазу между ног, набираю влагу, растираю между двумя пальцами и медленно вставляю их в нее. Анфиса мотает головой, просит: