Но после короткого обмена взглядами, Рэйн просто захлопывает дверь, и его фигура за окном мгновенно размывается потоками дождя. — Мамочка, куда он? — волнуется Капитошка. — Все будет хорошо, — повторяю как мантру, обнимая дочь и приглаживая ее растрепанные волосы. На Капитошке ее любимая пижама — белая единорогах. Я притягиваю дочь к себе, вдыхаю ее запах и обещаю, что мы больше никогда не расстанемся. Что бы ни случилось — всегда будем вместе. Проходит несколько долгих минут, прежде чем дверь снова открывается — на этот раз рядом с водителем — и Рэйн усаживается на сиденье, ероша мокрые и прилипшие ко лбу волосы. Сейчас они кажутся почти красными, как будто реагируют на его настроение. Он не произносит ни звука, но водитель заводит мотор, и машина резко стартует с места. Еще ничего не ясно, но Капитошка рядом со мной, я подписала документы о разводе, и мы едем прочь от того места, где я провела четыре самых ужасных года в моей жизни. Марат не оставит все это просто так, он сам любит говорить, что «проглатывают» только бляди, а он — мужик, и он будет гнуть и нагибать всех, кто попытается его поиметь. Что бы ни сделал Рэйн — вряд ли он сделал это вежливо и культурно. А значит, наше с Островским «общение» еще не закончено. И не будет закончено до тех пор, пока мы не выедем из страны. — Я есть хочу, — тихонько шепчет мне на ухо Капитошка, и я успеваю заметить взгляд Рэйна в зеркале заднего вида. — И шоколад с белыми… белым… — С маршмеллоу? — подсказывает Дьявол, и дочка энергично кивает. Рэйн что-то говорит водителю и когда машина въезжает в город, он притормаживает у первого же кафе с фастфудом на вынос. Капитошка радостно хлопает в ладоши, когда получает свою порцию жареной картошки, гигантский бургер и стаканчик с шоколадом. Еще пару запечатанных бумажных пакетов и стаканов Рэйн передает мне. — Домой. Я выдыхаю с облегчением. По крайней мере сегодня мы будем в безопасности. Глава 53: Анфиса Я даже не помню, когда в последний раз ела фастфуд, а для Капитошки это все — еда из телевизора, которую она все время клянчила, а я все время отказывала. Мы возвращаемся в квартиру, как-то не сговариваясь хором тянем с кровати покрывала, одеяло и подушки и устраиваемся на полу. Я снимаю с Капитошки мокрую одежду, заворачиваю в теплый плед и она, изображая самого голодного в мире человека, яростно вгрызается в бургер. Я была уверена, что в нее не влезет и половина, но теперь сомневаюсь, что она не попросит добавки. Рэйн сидит рядом: согнув ногу в колени, сосредоточено потягивает кофе из стаканчика. У него очень сосредоточенное лицо, но когда Капитошка начинает щебетать что-то о своих игрушках, о том, что медведь не слушается и не хочет есть кашу, улыбается и тихо посмеивается. Я незаметно щипаю себя за бедро, чтобы еще раз убедиться, что все это — не сон. — Тебе нужно поесть, — Рэйн кивает на стоящий передо мной пакет. — Даже через силу. На тебя смотреть больно, Анфиса. — Да, мама, — подхватывает его Капитошка. После всех волнений я даже думать о еде не могу, но ради дочери сую в рот пару ломтиков картошки и запиваю все это порцией кофе. Когда Капитошка, наевшись, жмется ко мне и почти мгновенно засыпает, Рэйн хочет переложить ее на кровать. — Пусть полежит так, — прошу я, и мой рыжий Дьявол поправляет одеяло на ее плече. Между нами висит так много вопросов, что даже непонятно, с чего начинать. — Спасибо, что… не ушел. Рэйн молчит. — Спасибо, что забрал нас у Островского. Он пьет кофе и все так же молча смотрит на дочь. Я, незаметно для себя самой, рассказываю обо всем: и что подписала документы на отказ, которые до сих пор у Островского, и что подписала развод. Обо всех угрозах, о планах Светланы стать новой женой Марата, о том, что все наследники Островского спелись у него за спиной, чтобы разделить наследство между собой, и что в их планах нам — мне, Капитошке и Рэйну — нет места. Рэйн зло и мрачно усмехается. — Может… — пытаюсь подвести к тому, что нам лучше просто поскорее уехать и оставить пауков в банке жрать друг друга. — Анфиса, — на этот раз он смотрит прямо мне в глаза, — есть вещи, которые я никогда никому не прощу. — Иногда лучше отступить, чтобы не начинать новую войну. — Нет, Красотка, это философия трусов и слабаков. Любому, кто тронет моих женщины, я с особой жестокостью отрежу яйца. Все, — пресекает мои попытки снова сказать что-то наперекор, — я сам знаю, что мне делать. У меня предательски дрожат губы, и чтобы не реветь, приходится сжать кулаки так сильно, чтобы ногти врезались в кожу и боль немного привела в чувство. Сколько лет я ждала таких слов? Сказанных не потому, что я купленная вещь и у нас договор, и не для того, чтобы затащить меня в постель. Сказанных вот как сейчас: скупо, без улыбки и красивой обертки, но по-настоящему. Сказанных так, словно мужчина уже все для себя решил и не собирается размениваться на полумеры. — Ешь, Анфиса, — снова командует Рэйн, и на этот раз это именно та сила, которая мягко покоряет женщину, а не ломает ей кости, чтобы поставить на колени. — И договоримся сразу: из дома ты без меня никуда не выходишь. Возможно, придется посидеть затворницами какое-то время, но это ради вашей с Капитошкой безопасности. И для моей работоспособности, потому что я хрен смогу нормально шевелить мозгами, если буду названивать тебе через каждых пять минут чтобы убедиться, что моя женщина и дочь в безопасности. «Моя женщина… — эхом у меня в голове. — Моя дочь…» — Что? — Рэйн озадаченно хмурится и трогает себя за подбородок. — У меня что-то на лице? — Нет, — мотаю головой. — Просто… Давно хотела спросить — почему Островский так… Как будто ты ему не сын. Я знаю, что у Рэйна характер совсем не подарок, и что тема их с Маратом отношений — это запретная территория, на которую лучше без спроса не заходить, но мне хочется знать. Чтобы лучше понимать этого рыжего психа, который уже давно стал мужчиной больше, чем хоть когда либо был его взрослый отец. Рэйн на удивление спокойно относится к моему вопросу. Предлагает только уложить Алексу спать и поговорить за дверью. Подозреваю, что он снова будет много курить и может крепко выражаться. Так что соглашаюсь и осторожно, чтобы не разбудить, передаю ему Капитошку. Мы возвращаемся на кухню, делаем себе по большой чашке чая с имбирем и лимоном, и когда Рэйн поджигает сигарету, я мысленно готовлюсь услышать ту правду, которая, надеюсь, поможет мне понять его израненную душу, и все расставит по своим местам. Глава 54: Рэйн Наверное, Монашка будет немного разочарована тем, что моя история не размером с «Войну и Мир». Она банальна, проста, жестока, без счастливого конца, и без Доброго волшебника, который однажды прилетел, чтобы взять никому не нужного мальчишку за руку и забрать его в мир сиропа, молочного шоколада и кофе с зефирками. Мать никогда не рассказывала мне, как познакомилась с Островским. Знаю только, что через агентство по найму персонала утроилась горничной к нему в дом. Тогда он еще был женат на матери Лизы. Как получилось, что моя мать влюбилась в эту скотину — я не знаю. И даже не пытаюсь копать в эту сторону, потому что в моей памяти мать осталась единственным светлым пятном из прошлого. Не хочу омрачать его глупостью, одержимостью, больной покорностью или чем там еще богатый моральный урод мог «впечатлить» молодую женщину. Островский был ее первым мужчиной. Что-то такое она пару раз бросал мне в лицо. В придачу к тому, что она всегда была просто мусором и ничтожеством, и он взял ее просто так, даже не спрашивая согласия. Видимо, в какой-то из тех раз, когда Островскому было мало собственной жены и он насиловал мою мать, она и забеременела. Знала, что эта новость не принесет ему радости, поэтому, как могла, скрывала до последнего, пока живот уже было не спрятать. Островский пришел в ярость. Избил ее, орал, что если она не избавится от ребенка, он собственными руками разрежет ее пополам и избавится от зародыша. Мать попала в больницу. И только чудом сохранила беременность. И через полгода вернулась в дом Островского. Вернулась к своей больной одержимой любви. Вот только о ребенке Островскому ничего не сказала. Обо мне он узнал от Паучихи — большой любительницы совать нос в чужую жизнь и все разнюхивать. Мне тогда было почти три, и Островский неожиданно пожелал видеть сына. Наверное, мать действительно очень его любила, раз после всего случившегося не допустила даже мысли, что он хотел этого не от избытка внезапных нежных чувств.