— Прости, мама, — говорю голосом правильной послушной дочери, которой была всегда, сколько себя помню. Я с самого детства, с момента, как научилась себя осознавать, слышала, что должна приносить пользу семье. И раз природа не дала мне красоту женщин из семьи Некрасовых, то тогда со мной хотя бы не должно быть хлопот. Если бы Света не сбежала от «предназначения», мне была уготована участь няньки их с Островским будущих детей. Наверное, мне нужно быть благодарной за такой ее поступок. Но… Мать берет меня за плечи и сдавливает до моего окрика. — Ты будешь женой Островского, Анфиса. Ты понимаешь, что это значит? — Она заглядывает мне в лицо, и я с трудом сдерживаю дрожь. Это ненормально — так трястись от вида собственной матери, но я не знаю, как еще к ней относиться. Любви между нами никогда не было. — Я жду ответ, Анфиса. — Да, мама, — отвечаю как перед инквизицией. — Я должна быть примерной женой, исполнять все его прихоти и родить наследника. — И? — не унимается она. — Не забывать о его детях от предыдущих браков. — Иииии? — все еще не унимается мать. Это — самое ужасное. То, о чем мне противно даже думать, не то, что произнести вслух, а тем более — сделать. — Анфиса, не заставляй меня… — тихо говорит мать, и я инстинктивно втягиваю голову в плечи. Обычно после таких слов меня либо на несколько дней запирали в комнате, либо пороли. Чаще второе. — Я должна сделать так, чтобы он оставил все свое состояние нашим общим детям. — повторяю сухими губами. Вот теперь она довольна. И даже почти улыбается, набрасывая мне на лицо длинную и тонкую, как паутинка, вуаль. Расправляет складки, отходит, чтобы оценить общий вид и снова командует: — Теперь ты готова исполнить свой долг перед семьей. И упаси тебя бог разочаровать меня. Островский присылает за нами целый «Майбах», украшенный белыми розетками и лентами — немного, но со вкусом. Сначала — в церковь. Там пройдет основная церемония — венчание, брачные клятвы и обмен кольцами. Роспись в ЗАГСе — просто формальность, еще утром я уже подписала все документы, которые привез адвокат моего будущего мужа. То есть, официально, я стала Островской еще несколько часов назад. За окном — серая и какая-то грязная зима. Точно не вид с открытки. Но она идеально соответствует моему настроению. Я снова тянусь пальцами к губам, пользуясь тем, что мать с кем-то говорит по телефону и хотя бы пару минут ей точно не до меня. Тот поцелуй… Он был гадким, противным и грязным, как и пальцы того парня. Но у меня сводит колени от одного воспоминания о языке между моих губ, о словах, которые словно проникли мне под одежду, под джинсы, под белье… Нужно остановиться. Прямо сейчас разрубить веревки и дать мосту рухнуть до того, как я нашла повод сбежать на другую сторону. У этих чувств есть логическое объяснение, и оно лежит прямо на поверхности. Я не хочу становиться женой человека, чьи дети почти одного со мной возраста. Я не хочу отдавать свою девственность мужчине, которого не люблю. Я просто хочу… хотя один единственный раз почувствовать желание, страсть, нежность, похоть… Но когда автомобиль останавливается, в моей голове остаются только мысли о долге и обязанностях. Не каждая женщина рождается для счастья. Но, по крайней мере, я буду богата. Отец помогает мне выйти из машины, укладывает мою руку себе на локоть и участливо похлопывает по пальцам. Он хороший незлобливый и абсолютно лишенный амбиций человек. Наверное, потому что не Некрасов. В материнских планах он не фигурирует нигде. Он просто есть, как данность, как необходимый для деторождения элемент. Но по крайней мере хотя бы одна живая душа улыбается мне с искренним сочувствием. В церкви яблоку негде упасть, и наше появление встречают аплодисментами, словно начало представления. Квартет музыкантов со скрипками задает свадебный марш. Я выдыхаю, пытаюсь успокоить дыхание, но тщетно. Трясет где-то внутри. Хорошо, что можно опереться на руку отца и вот так, мелкими шажками, идти по узкому проходу навстречу человеку, который милостиво согласился взять меня в качестве компенсации за нанесенное моей сестрой оскорбление. И только потому, что я оказалась невинной. Когда останавливаюсь перед ним, сердце уходит в пятки. Марат Островский. По телевизору я видела его чаще, чем вживую. Он был у нас трижды: первый раз, когда приехал посмотреть на Свету, второй — чтобы сообщить о своем согласии взять ее в жены. А третий — два дня назад, чтобы посмотреть на ту, о чьем существовании даже не догадывался — меня. Он высокий и крепкий, и, несмотря на разменянный сорок седьмой год, у него практически нет седины. Но достаточно морщин на лбу и вокруг глаз. Он хорош собой — невозможно это отрицать, даже если пропасть возраста между нами мешает мне разглядеть в нем мужчину. У него темно-синие глаза, темно-русые волосы, ухоженная небольшая бородка обрамляет тяжелую квадратную челюсть. Костюм сшит идеально, сидит на широких плечах как влитой. Рядом с ним я просто коротышка. Он снова, как несколько дней назад, пристально изучает мое лицо. Я привыкла, что на меня обычно смотрят сквозь пальцы, не задерживая взгляд, как будто мое несовершенство — это грязная лужа, которую лучше поскорее и безопаснее обойти. Но у Марата взгляд покупателя. Он даже не скрывает, и плевать на гостей, которые пришли насладиться зрелищем самой богатой свадьбы года, а вместо этого томятся в ожидании. Между широкими темными бровями мужа пролегает глубокая складка. — Улыбайся, — приказным тоном, словно понукает лошадь. — Раз уж твоя семейка меня поимела и на фотографиях будет не красивая жена, то пусть тогда она хотя бы выглядит счастливой. Или ты не рада, что станешь Островской? — Рада, — еле ворочаю языком я. — Спасибо… вам. Он даже не пытается перевести нас на «ты». И слава богу, потому что меня выкручивает от одной мысли, что сегодня ночью придется разделить постель с человеком, который всего на пару лет младше моего отца. И этот человек не будет расшаркиваться, чтобы наша первая брачная ночь стала для меня чем-то особенным. Ему вообще плевать на то, что сегодня — второй раз, когда мы видимся лицом к лицу. Священник начинает произносить слова церемониальной речи. Много красивых и правильных слов о любви и браке, о семейном очаге, верности и поддержке. В некоторых местах меня начинают душить слезы, потому что ничего такого в моей жизни уже никогда не случится. Но я держусь и, помня приказ мужа, даже улыбаюсь. Когда приходит моя очередь произносить брачную клятву, я, как отличница на экзамене, повторяю ее слово в слово: пустую, фальшивую, но идеально прилизанную. Неудивительно, что где-то в рядах гостей слышно шмыганье носом и шорох бумажных салфеток. А где-то совсем рядом — как будто у меня за спиной, там, где стоят наряженные в одинаковые платья подружки невесты — выразительная ухмылка со всеми оттенками иронии. По правилам католического обряда венчания, с моей стороны должны быть три подружки невесты. Но у меня всегда была только одна подруга — Света. И если бы она думала о семье, то сейчас я бы стояла в розовом, а не белом платье, держа в руках корзинку с лепестками роз и перевязанных ленточками монеток. Я не знаю двоих из своих «подружек», но третья — дочь Островского, Лиза. Известная возмутительница спокойствия. Светская львица с кукольным лицом. Даже спиной я чувствую ее презрительный взгляд. Когда приходит очередь клятв Островского, он лаконичен и сдержан. Пара слов о том, что семья — это очаг, и я должна следить за тем, чтобы в нем никогда не угасал огонь. Не очень-то похоже на клятву, скорее — первый пункт длинного списка обязанностей, которые войдут в мою жизнь сразу после того, как он окольцует мою левую руку обручальным кольцом. Почему на нас прямо сейчас не упадет метеорит? Не нападут пришельцы? Не разверзнуться небеса, в конце концов?! Я не хочу всего этого. Словно чувствуя мой немой протест, Островский сильнее сжимает мою ладонь, и практически навинчивает мне на палец кольцо из белого золота, шириной почти во всю фалангу. Бриллиантов так много, что в лучах солнечного света, который пробивается сквозь витражи, они буквально разрывают пастельное убранство церкви мириадами радужных брызг. Дело сделано. Священник называет нас мужем и женой, а мне остается только терпеливо и покорно принять холодный сухой поцелуй супруга.