Потому что для него она точно такая же грязь под ногами, как и я. Разве что я, по какой-то причине интереснее, раз меня до сих пор не превратили в «неприятное воспоминание». — Марат! — визгливо вскрикивает Алекс. Вот еще одна самая главная ошибка в ее безупречной стратегии и линии поведения: она не умеет держать удар. Пока все в рамках мирных цивилизованных переговоров — ей нет равных. Но как только ровная накатанная трасса превращается в серпантин — Алекс сносит на первом же вираже. Отключаются тормоза и мозги. И вместо того, чтобы позволить Марату сыграть в заступника — хоть он этого все равно не сделает — она наседает на него всей своей обидой. — Закройте ей рот, — приказывает Островский, и кто-то из детин за моей спиной хватает Алекс за руки, чтобы согнуть и усадить в кресло. Ей только и остается что вращать глазами и пытаться понять, почему мне до сих пор не отрубили руки. — Я хочу видеть дочь, Марат, — стараюсь говорить максимально спокойно, чтобы выглядеть эффектнее на фоне устроенной Алекс истерики. — Хочу убедиться, что с ней все в порядке. Это ничего не стоит для тебя, а для меня решает все. Даже странно, что он почти сразу соглашается и по его кивку через минуту приводят мою Капитошку. У нее огромные заплаканные глаза и когда мы притягиваемся друг к другу, словно два бесконечных магнита, я душой чувствую, как плачет моя дочь. Если бы у меня был хоть один шанс выиграть в этой войне — я бы не раздумывая его использовала. Но шансов нет. Есть только правила, которые я должна принять. Хотя бы для того, чтобы у меня была жизнь и возможность придумать способ сбежать. Теперь уже ни на кого не рассчитывая, ни во что не веря и помня обо всех совершенных ошибках. — Мамочка, — хнычет Капитошка, — мне стласно. — Все хорошо, солнышко. — Присаживаюсь перед ней, приглаживаю светлые волосы и целую в кончик носа. — Я больше никуда не пропаду. — Обесяесь? — шмыгает носом Капитошка и, словно это уже происходит, крепко обнимает меня за шею. — Обещаю, Капитошка. Мы всегда будем вместе, что бы не случилось. — А папа? — шепотом спрашивает на ухо. — Он уйдет? Молча поднимаюсь, втягивая губы в рот до соляного вкуса крови, на весу, криво и дрожащей рукой, подписываю документ и передаю его Диане. Пока я жива — я буду сопротивляться. А вот сколько осталось Марату — большой вопрос. Глава 45: Анфиса Как ни странно, но после того, как мы с Островским «выяснили отношения», моя жизнь словно вернулась в прежнее русло. Туда, где я была тихой тенью без права голоса и делала все с оглядкой на то, как на этот отреагирует Марат: не разозлится ли, не вынесет ли мозги одним точным ударом? Изменилось только то, что теперь в нашем доме живет еще и Алекс с Лизой. Правда, в отдельном крыле, куда мне, к счастью, совсем не нужно ходить. Но мы все равно регулярно сталкиваемся: то за столом, то у бассейна. Особенно это заметно по Лизе, которая, кажется, только то и делает, что находит способ застать меня врасплох без свидетелей и показать, на каком месте она вертела мои попытки сделать вид, что их с мамашей не существует. Сколько времени проходит с того страшного дня? Почти две недели. Или больше? Марат словно продал душу дьяволу: он уже ходит, правда, теперь опираясь на трость, вернулся к делам и с удвоенной силой запустил свои щупальца абсолютно везде. Порой я чувствую его поганые прикосновения даже во сне, хоть у нас теперь раздельные комнаты в разных частях дома, и Марат не рвется требовать у меня исполнения супружеского долга. Я не знаю, смогла бы. Я не уверена даже, что осталась бы жива после этого. Потому что, несмотря ни на что, я не могу избавиться от воспоминаний той ночи с Рэйном. Они всегда со мной, даже когда страшно, плохо и противно от очередной порции унижений — я вспоминаю, как мой Дьявол целовал меня, как его руки оставляли следы на моей коже и… оживаю. Теперь за мной следит не только водитель, но и пара «телохранителей». У меня отобрали телефон, и чтобы позвонить, мне нужно попросить его у «телохранителя». Няни у Капитошки больше нет. Да я бы и не согласилась выпустить дочь из поля зрения хотя бы на пару минут. Она всегда и везде со мной: вожу ее на кружки и к логопеду, потом еду с ней в студию, где занимаюсь подготовкой новой ювелирной коллекции. Я бы сказала, что весьма странно, что после всего случившегося, Марат разрешил мне заниматься этим делом, если бы не знала, что он готов на «компромиссы» со своими драконовскими методами, если речь идет о выгоде. А мой ювелирный дом, как оказалось, начал приносить немалые деньги. И замены мне просто не нашлось, хоть Алекс сделала все, чтобы влезть своими грязными ногами даже туда. Со стороны все это выглядит, словно между мной и Маратом была простая семейная размолвка из тех, которые случаются в каждой, даже идеальной семье двух любящих людей. Мы разбежались, потом сошлись и нашли компромисс. В СМИ вовсю постят наши совместные фото, сделанные на позавчерашнем мероприятии по случаю открытия нового медицинского крыла в центре, где Марата поставили на ноги. Если посмотреть — подкопаться не к чему: идеальная пара, хоть икону рисуй. Вся правда нашей красивой жизни — мы не те, кем кажемся. Рэйн как-то просто исчезает из моей жизни. Как и в прошлый раз: просто… уходит, как снег, который очень долго лежит в темных уголках, даже когда на улице уже вовсю хозяйничает весна. Кажется, что будет лежать там всегда, а потом ловишь себя на том, что уже ничего нет. Сегодня я задерживаюсь в студии до глубокого вечера: через неделю представление новой коллекции и я лично слежу за всеми приготовлениями, потому что с самого начала, «АлексА» была моим детищем и каждое украшение я оформляла именно так, как чувствовала. Возможно, поэтому все и получилось. Когда дверь в студию открывается, и телохранитель пропускает вперед высокого молодого мужчину, я не сразу понимаю, кто это. Устала и натрудила глаза, а зрение, после пары сотрясений, которые устроил Марат, в последнее время подводит меня все чаще. Ян? Я спускаю очки на кончик носа и пытаюсь угадать, зачем вдруг моему пасынку, с которым мы за все эти годы обменялись в лучшем случае десятком слов, понадобилось меня видеть. До такой степени, что он приехал лично. Телохранитель занимает место у двери. Теперь у него четкий приказ Островского: никогда и ни с кем, ни при каких обстоятельствах не оставлять меня без присмотра. Наверняка насчет моих «свиданий» с его сыновыми у этих мордоворотов особенные указания. Ян совсем не похож на Марата. То есть, про него нельзя сказать, что между ними есть хотя бы отдаленное родство. Он темноволосый, темноглазый, с тонкими чертами лица и немного крючковатым носом. В целом, если посмотреть и немного отпустить фантазию, то если бы стервятники вдруг приняли человеческую форму, то они выглядели бы именно так. Старший сын Островского не сделал мне ничего плохого, мне не за что его ненавидеть или любить, но каждый раз, когда мы сталкивались на одной территории, интуиция подсказывала, что лучше держаться от него подальше. А интуиция — до встречи с Рэйном — никогда меня не подводила. Ян одет как всегда с лоском: костюм по фигуре, блестящие как зеркало туфли, модный галстук и запонки. Прическа, как на мой вкус, слишком безнадежно испорчена укладкой «волосок к волоску». Может, поэтому Ян и ходит так вразвалку — боится, что ветерок растреплет волосы? Я мысленно печально ухмыляюсь и на всякий случай жестом предлагаю занять кресло с противоположной стороны моего рабочего стола. Так между нами по крайней мере будет физическая преграда. И даже шакалам Островского не к чему будет придраться. — Хорошо выглядишь, Анфиса. — Ян приветствует меня чем-то вроде намека на кивок. Он вообще всегда скупо здоровается и жадничает эмоции, как будто у него их ограниченный лимит. Жду пока усядется на стул, расстегнет пиджак и вытянет руки на столешницу, краем глаза рассматривая мои эскизы и исполосованные заметками листы. Сгребаю все в охапку и демонстративно переворачиваю «лицом» вниз. — Да ладно, Анфиса, я все равно ничего не смыслю в этих твоих попытках завоевать бомонд подделками под «высокое искусство». Последние слова Ян произносит нарочито выразительно, подчеркивая, что у них с отцом все-таки много общего. В частности — отношение ко всему, что я делаю. Вот только Островский почему-то не захотел отдавать мне вроде как убыточный бизнес. Потому что моя маленькая отдушина превратилась в выгодное предприятие. — Не подумай, что я имею что-то против, но… — «Какого черта тебя принесло?» — чем могу помочь? — Ты мне? — Ян с насмешкой поглаживает галстук. — Я — тебе. Потому что это ты приехал в мою студию, а не я — к тебе в офис. Хочется выразиться грубее, но он вроде как не хамит, да и опускаться до уровня базарной хабалки — последнее, на что стоит идти ради этого хлыща. — Люблю деловых женщин — у вас хватка голодных хищниц. Я чувствую неприятную дрожь вдоль позвоночника, когда краем глаза ловлю приколоченный к нам взгляд Островского шакала. Ян не может не знать своего полоумного папашу. И вот эти его глазки и ноты в голосе, словно он лениво цепляет эскортницу, Островскому точно не понравятся. Последнее, что мне сейчас нужно — злить Марата и давать ему повод в который по счету раз почесать об меня кулаки. Или — об этом мне даже думать страшно — отобрать Алексу. Поэтому я на всю катушку врубаю «холодную стерву» и достаточно громко, чтобы слышал телохранитель, говорю: — Если у тебя все, то убирайся, пожалуйста. Ты мешаешь мне работать. Ян делает «страшно возмущенное лицо», машет руками, но, наконец, перестает паясничать. — У одной моей хорошей знакомой день рождения через две недели. Я хочу порадовать ее чем-то особенным. Например, эксклюзивным ювелирным украшением, которое будет создано в единичном экземпляре, будет названо ее именем и которое будет не стыдно «надеть» даже на прием в английской королеве. — И ты пришел за всем этим к женщине, которая делает — как ты там сказал? — поделки под высокое искусство? — У тебя есть пара интересных работ и индивидуальный стиль. — Ян не оправдывается. Я бы очень удивилась, если бы он хотя бы «извини» сказал, не то, чтобы в открытую и без принуждения признать, что был не прав. — Не рычи, Анфиса. Я готов хорошо заплатить с учетом индивидуальности заказа, короткого срока на выполнение и твоего личного теплого участия к моей маленькой проблеме.