Снова и снова, горячими, кажется, адски раскаленными струями спермы, помечаю эту женщину собой. Глава 39: Анфиса Я не знаю, сколько раз за ночь мы занимаемся любовью. Кажется, засыпаем на полчаса, чтобы восстановить силы, снова просыпаемся, занимаемся сексом — нежно и медленно — и снова спим. А потом я сама тянусь к моему Дьяволу через кровать, трогаю его за плечо, чтобы через секунду оказаться на спине, под ним, распластанной и покоренной. Только под утро проваливаемся в крепкий приятный сон. Настолько крепкий, что когда открываю глаза, вижу спящую на моей половине кровати Капитошку. Стыд приливает к щекам. Господи, как я могла не услышать?! Впервые в жизни не проснулась в ответ на шаги дочери. Рэйн спит у меня за спиной, как-то очень по хозяйски забросив руку мне на бедро. А Александра лежит передо мной, укрывшись одеялом, которое притащила с собой. Она и раньше так делала, потому что Марат не разрешал ей спать рядом, говоря, что одеяло одно, и оно для отца и матери. Со временем Капитошка научилась приходить ко мне ночью только когда муж ночевал у очередной любовницы, но так и не смогла избавиться от привычки приносить свое одеяло. — Что ты делаешь? — сонно приподнимает голову Рэйн, когда я, выбравшись из постели и быстро одевшись в обрывки пижамы, пытаюсь завернуть Алексу в одеяло, чтобы перенести к ней в комнату. — Она ночью пришла, я трусы надел под одеялом. Он слышал, как она пришла — и не стал мешать и будить меня, чтобы убрала ребенка из кровати? — Марат… Он… — Рэйн выразительно хмурится, и я понимаю, что эту тему лучше сразу закрыть. — Пусть ребенок спит, Монашка. Мне она не мешает, тебе — тем более. Я нахожу майку взамен порванной верхней части пижамы и забираюсь обратно под одеяло. Кровать огромная и когда Капитошка раскладывает ручки и ножки, словно морская звезда, нам хватает места втроем. Хоть Рэйн тут же исправляет ситуацию и притягивает меня к себе, чуть не силой прижимая голову к своему плечу. Мне страшно от этих нежностей. У меня никогда такого не было: лежать с мужчиной в одной кровати, быть расслабленной и счастливой, чувствовать его потребность обнимать меня даже после того, как у нас уже не осталось сил даже шевелиться. Островскому на все хватало пары минут. Раз в несколько месяцев. Потому что все остальное время от трахал своих бесконечных молоды любовниц и даже не скрывал этого. В последний год уже в открытую шутил, что я у него «для мебели». — Когда был мелким — мне часто снились кошмары, — шепотом говорит Рэйн. Чувствую, как напрягается пол одеялом, и чуть не поддаюсь желанию прижаться к нему сильнее. Нельзя привязываться. Нельзя даже думать о том, что я для него — кто-то особенный, потому что у нас нет ничего общего, кроме ребенка, о котором он знает лишь то, что она — «его сестра». Сюжет как для турецкой мелодрамы. Даже еще хуже. — Я бы тогда душу продал за возможность просто спать рядом с людьми, которые меня любят. Чтобы ничего не боятся. Чтобы ночью, знаешь, протянуть руку, нащупать ладонь матери и вспомнить, что в этом мире есть люди, которым не наплевать на меня. — Мне очень жаль, — говорю до противного шаблонную фразу, но мне действительно жаль. До настоящей боли в сердце, от которой сбивается дыхание. — Сон на улице очень быстро избавляет от всяких детских фантазий, — пытается отмахнуться Рэйн, но мы оба знаем, что даже сейчас ему больно вспомнить прошлое. Не такой уж он и двинутый, каким пытается показаться. Живой. Из плоти и крови. — Спи, Монашка. Я постерегу. Когда я закрываю глаза, мне кажется, что эти четыре грубоватых слова — самое приятное и волшебное, что я слышала за всю свою жизнь. Но засыпая у него на плече я даю себе обещание завтра утром вспомнить о реальности. Обязательно. Глава 40: Анфиса Я не знаю, что будит меня раньше: приятный аромат поджаренного белого хлеба или счастливый смех моей Капитошки. Наверное, и то, и другое одновременно, потому что когда открываю глаза, мне хочется поставить этот сон на паузу и смотреть его до бесконечности, как заевшую на любимом куплете пластинку. Почему-то в голову лезет фраза известного классика: «Остановись мгновенье — ты прекрасно…» Все счастливые женщина одинаково громко думают всякие романтические глупости. Приподнимаюсь на локтях и прислушиваюсь: кажется, Алекса учит Рэйна рисовать. Судя по его интонации в его голосе — не очень удачно. На тумбочке около кровати — накрытая салфеткой тарелка. Как любопытная девчонка заглядываю под нее и понимаю, откуда этот потрясающий запах: гренки перемазаны мягким сливочным сыром и медом, а отдельно — ржаные брускетты с красной рыбой. Судя по оформлению — все это из ресторана. Я бы очень удивилась, если бы у Рэйна обнаружились еще и кулинарные таланты. На подставке рядом — большая чашка капучино. Я так быстро набрасываюсь на все это, что когда Рэйн заглядывает в комнату, застает меня всю в крошках, с набитым ртом и растерянной улыбкой. — Доброе утро, Монашка. — Он осматривает «картину», смеется в кулак и садится на кровать рядом, нахально откусывая от моего тоста. — У тебя такой цветущий вид с утра, как будто трахалась всю ночь. Не стыдно тебе, пропащая женщина? Я с трудом проглатываю все, что толком не прожевала. Первая мысль — сказать ему, какой он дурак. Вторая — выплеснуть в лицо все содержимое чашки. И только потом понимаю, что он просто шутит. — Александра в порядке? — Мне стыдно, что дочка могла подумать, когда застала нас в постели. Даже в четыре года она уже многое понимает. Больше, чем я думаю, она способна осознать. — В полном, — кивает Рэйн. — Хватит обо всем беспокоится, Монашка, я же сказал, что пока ты со мной — все вопросы решаю я. Все чудесно. Кроме этого «пока». Как будто мы уже попрощались, наперед, чтобы потом просто разойтись. Запиваю горечь сливочным напитком с нотками шоколада, набираюсь смелости, чтобы спросить, как прошел разговор с Островским, но у Рэйна звонит телефон и когда он смотрит на экран, быстро поднимается и идет в ванну, ни говоря ни слова. Дверь закрывает. Я слышу шум текущей из крана воды и обрывки слов: «Я занят… Вернусь через пару недель… Да, я здесь…» Глупо вот так сразу думать, что это звонит женщина, но я уверена, что не ошиблась. Это логично — у молодого успешного мужчины должна быть соответствующая его статусу женщина. Конечно, его ровесница. Совершенно точно не «разведенка с прицепом», как нас между собой называют некоторые мужчины. Спасибо, реальность, за отрезвляющий удар по голове. Когда Рэйн выходит, я успеваю заскочить в ванну и быстро принимаю душ. Жестко соскребаю с кожи все остатки прошлой ночи, вдалбливая в голову: это просто секс, это ничего не значит, это часть «сделки», моя половина того, что необходимо сделать в обмен на свободу для нас с Капитошкой. Нужно только собраться с силами и как-то поговорить с дочерью. Господи, что же я за дура. Если бы можно было расшибить лоб в обмен на «науку» больше никогда не позволять себе забываться, я бы так и сделала. — Все хорошо? — спрашивает он, когда через полчаса выхожу уже причесанная и одетая. — Да, конечно. — Хочу пройти мимо него, но он берет меня за локоть и вынуждает посмотреть ему в глаза. — Мне больно, Роман.