Здесь есть какой-то подвох. Человек, который приехал, чтобы отказаться от притязаний, не стал бы швыряться такими заявлениями с барского плеча. — Тогда зачем ты приехал? — Мне плевать, что уже не на «вы». — Если не ради денег. — Ты, Красотка, совершаешь классическую ошибку всех недалеких женщин. — Он удрученно качает головой, достает из кармана сигарету и закуривает, стоя под табличкой о том, что курение на территории клиники запрещено и справа от большой информационной доски о раке легких. — Я сказал, что мне не нужны деньги, но это не означает, что я их не возьму. На корне языка, где-то очень глубоко во рту, появляется вкус горечи. «А на что ты, сосватано, рассчитывала?» — разводит руками Совесть. Да ни на что, в общем. Просто захотелось верить, что хотя бы в тридцать лет в моей жизни случится что-то хорошее. Он не похож на Островского: не такие волосы, не такие черты лица, не такой взгляд и разрез глаз. Но в то же время… как-то совсем неуловимо… Я напоминаю себе, что ни один человек из этого проклятого семейства еще не сделал мне добра. Ни один. Никогда. И даже когда Рэйн рассказывал обо всех подводных камнях, я не уверена, что он делал это бескорыстно. Так тут у них заведено — рвать друг друга, чтобы встать на труп врага и вскарабкаться на ступень выше пищевой пирамиды. Такими их «выкормил» Островский. И Рэйн, даже если у моей дочери его глаза и веснушки, тоже один из них. Он приехал забрать свое, и вряд ли будет церемонится с очередной «мамочкой». — У тебя ничего не получится, — говорю, глядя ему в глаза. Это тяжело, но я хороша в этом благодаря многим годам тренировок. Иногда, как ни странно, только этот взгляд и спасал меня от побоев. Как будто Марат забывал, кто хищник, а кто — добыча. — Есть официально подписанное завещание. Остальное не имеет значения. Рэйн согласно и даже почти охотно кивает. Плевать ему на то, как я тут «строю глазки». — Я с удовольствием посмотрю, как ты будешь защищаться, Красотка. — Очень сомневаюсь. Судебная тяжа не обязывает нас сталкиваться друг с другом. Рыжий Дьявол снова кивает. Я не понимаю, что это за игра. Попытка прощупать меня в поисках уязвимого места? Излюбленная тактика Марата. Но продумать следующий шаг я не успеваю. Рэйн просто хватает меня за запястье и тянет по коридору. Не оборачивается хотя бы проверить, успеваю ли переставлять ноги, не упала ли и что вообще происходит. Спотыкаюсь и теряю туфлю. Пытаюсь вырвать руку, но он лишь крепче сжимает пальцы. Выволакивает на улицу, толкает в сторону стоящей рядом представительского класса машины. — Прекрати немедленно! — громко шиплю на него, потому что на нас оглядывается весь персонал. — Мне больно, Рэйн! Он распахивает дверь, чуть не силой вталкивает в темный, пахнущий люксовой кожей салон. Эта машина, готова поспорить, еще пару часов назад стояла в автосалоне. Садится рядом. Водитель с крепким бритым затылком сидит ровно, словно приколоченный. — Ты… — Я не знаю, что хочу сказать дальше, потому что мысль гаснет одновременно в тем, как Рэйн перемещает ладонь на мой подбородок и вздергивает его вверх. Голова кружится. Конечности немеют. — Я готов обсудить условия твоей капитуляции, Красотка. — Усмехается, нависая надо мной. — Но сразу предупреждаю: мне вообще плевать на твои невинные глазки. Так что подумай над более интересным предложением. Мне кажется, что происходящее — это какая-то больная игра моего воображения. Этакая изнанка мечты о прекрасном принце. Просила прекрасного и смелого, получила — наглого и безумного. И еще одержимого, потому что именно такой у Рэйна взгляд: как будто он смотрит не на человека, а на дорогую вещь, которую очень долго не мог получить, но, в конце концов, добился права обладания. — Ты делаешь мне больно, — пытаюсь сопротивляться я, но в ответ пальцы Дьявола сжимаются на моем подбородке только сильнее. — Прекрати и дай мне выйти. — Я даю тебе шанс исправить ситуацию, Красотка. — Я Вам не «красотка», Роман! Есть такая странная способность нашего организма: мы способны выходить за пределы возможностей своего тела, когда нам или нашим близким что-то угрожает. Одна мать подняла и несколько секунд держала бетонную плиту, чтобы ее дочь, которая осталась под завалом после землетрясения, могла выбраться наружу. Она, как муравей, держала то, что в десятки раз больше веса ее сболтанного тела. Сейчас со мной происходит что-то похожее, потому что, несмотря на распределение сил не в мою пользу, каким-то фантастическим образом удается освободиться. Занести руку для пощечины. На долю секунды мы с Рэйном снова смотрим друг на друга. Он не пытается остановить меня, хотя может. Он просто смотрит… и моя ладонь бессильно сжимается в кулак. — Больше, Красотка, никогда так не делай, — предупреждает Дьявол, и это точно не пустая угроза. — Я могу простить многое, но точно не буду терпеть пощечину от… женушки Островского. Он ведет себя так, словно все эти годы я наслаждалась счастливой сытой жизнью, и теперь мне есть за что расплачиваться и за что испытывать угрызения совести. Со стороны все это именно так и выглядит. Хотя за эти четыре года не было дня, когда бы я не завидовала простым женщинам, свободным уйти куда угодно и начать все заново. Я, как никогда, поняла ценность слова «нет». — Отпустите меня, Роман, — пытаюсь не усугублять. — Все разговоры о наследстве будут вести наши адвокаты. Я не хочу никакой открытой конфронтации. — Тебя саму не тошнит от этого высокопарного правильного дерьма? — Он отодвигается и просит водителя отвезти нас в мясной ресторан. Уверена, что Рэйн вернулся в страну буквально несколько дней назад, но он ведет себя так, словно никуда не уезжал. — Я не голодна, — нарочно игнорирую его вопрос. — Я голоден. А ты просто составишь компанию. И, надеюсь, выскажешь хотя бы парочку пристойных предложений, как мы с тобой можем договориться. — Зря надеетесь, Роман. — Зря ты думаешь, что я зря надеюсь, — усмехается он. Мы снова смотрим друг на друга. Я знаю, что не должна это говорить, но слова «рождаются» сами собой. От обиды и полной беспомощности. — В Вас очень чувствуется порода отца, Роман. Даже принципы одни и те же: слабых можно унижать только потому, что они слабые. Глава 29: Рэйн Есть такое слово — бомбит. Это такой слэнг, который означает крайнюю степень злости и раздражения. Я никогда раньше не понимал, как нормальный здравомыслящий человек может дойти до той степени «бомбежки», когда он прекращает быть человеком разумным и превращается в долбаное чмо, которое можно на хую вертеть и радоваться. Но сейчас меня именно бомбит. До состояния, когда хочется тупо сбить кулаки обо что-то каменное и не убиваемое. Потому что все пошло через жопу.