Я открываю — и закрываю рот, не проронив ни звука. Проклятый Островский. Он — моя личная раковая опухоль. Его метастазы расползлись везде, проникли в кровеносную систему моей жизни, и отсекают приток кислорода. — К нам обратился один из наших западных партнеров с требованием проверить ряд счетов, которые попали в их поле зрения как те, через которые происходит отмывание денег. Кроме того, наша личная система безопасности уже не раз давала сигналы о том, что именно ваш счет следует рассматривать как потенциально… опасный. Как будто я могу заразить всех благочестивых пользователей своим богомерзким вкладом. Так это звучит. — Мы понимает, что это может быть ошибка, — быстро, вспоминая, что у любого уважающего себя банка должна быть клиентоцентрированная политика, говорит менеджер. — Но необходимо время, чтобы все проверить. — Полагаю, не пара дней? — даже не скрываю иронию. — Боюсь, я не могу озвучивать какие-то конкретные сроки. Представить банка обязательно свяжется с вами, как только появятся какие-то новости. Я выхожу до того, как он продолжит выдавать весь свой заученный набор стандартных отговорок. На улице — ливень. Нарочно становлюсь так, чтобы брызги попадали на лицо, и даю себе минуту просто выдохнуть. Всем необходимым для поддержки жизни Марата, занимается его представитель: существует специальный счет, с которого он списывает необходимые на лечение суммы. Бизнес отлажен и тоже не сбоит. А у меня… Господи, у меня нет даже тех денег, которые я заработала сама и которые откладывала на экстренный случай. Есть только квартира в Лондоне. Если ничего не изменится, ее придется продать. Мне нужно вернуться в больницу, чтобы хотя бы создавать видимость того, что я что-то решаю и что-то контролирую. Не хочу выглядеть жалко. Не хочу, чтобы детишки и бывшие Марата видели меня вот такой: выброшенной за борт вчерашней королевой. Даже если я не сделала им ничего плохого, они все равно винят меня во всех бедах. А уж Лиза точно воспользуется шансом, чтобы сплясать на моей свежей могиле. Я переступаю порог клиники со странным чувством тревоги. Как будто к моей спине привязана веревка от банджи-джампинга, и я, упав почти на самое дно, по закону инерции должна вернуться обратно. Каждый шаг дается с таким трудом, что пару раз оглядываюсь на медленно закрывающуюся дверь. И зачем-то цепляюсь двумя руками в переброшенный через плечо ремешок сумки. Что-то не так. Я сворачиваю в коридор. Останавливаюсь, потому что внутри все цепенеет. Я узнала бы эти рыжие волосы из миллиона похожих. И этот профиль с острым тонким носом и ямочками от оспы на щеках. Длинную «колючую» челку, клиньями падающую на лоб, и собранные в неаккуратный пучок на затылке непослушные пряди. Только странно, что в комплект ко всему этому идет не старая куртка и рваные джинсы, а темно-серый костюм, белая рубашка и идеальные запонки на выступающих манжетах. «Рэйн…» — болезненно выдыхаю внутрь себя. И он словно слышит — поворачивает голову в мою сторону, буквально простреливая неоново-голубыми глазами. Иногда, когда жизнь с Маратом становилась совсем невыносимой, я, как маленькая, пряталась в закрытый и недоступный этому монстру мир своих фантазий. Уходили туда. где могла быть просто беззащитной женщиной, которую спасет ее принц: просто в один прекрасный день примчится на коне и в сверкающих белых доспехах и заберет меня у дракона. Такой была моя сказка. С принцем, у которого были рыжие растрепанные волосы и голубые глаза. Поэтому, в первую секунду, пока мы смотри друг на друга, мне хочется, чтобы случилось какое-то маленькое волшебство. Хотя бы раз в жизни. Мое. Персональное. Не «доставшееся» в наследство от сестры. Чтобы Рэйн подошел, сказал, что никому не даст обижать нас с Алексой. И что теперь, когда он рядом, все будет хорошо. Даже не представляю, откуда в моей голове эта нереальная дичь. Он и раньше-то смотрел на меня как на пустое место, а теперь, когда произошла вот такая трансформация… Но мне так сильно этого хочется, что я готова поверить во что угодно, лишь бы хоть раз за многие годы расслабиться и вручить себя в сильные заботливые руки. Точно зная, что теперь ничего не случится, и я больше никогда не проснусь от того, что Марат, в очередном приступе ярости, стаскивает меня с кровати и переворачивает все вверх дном, пытаясь разыскать моего любовника, которого видел «только что». Ему все время что-то казалось. Даже аромат моих духов «казался кобелиным». Я даже почти привыкла, что время от времени оказывалась запертой в ванной на многие часы, пока Марату, наконец, не перестанет что-то там казаться и пока я, «грязная шлюха», не отмоюсь. Я все-таки делаю шаг навстречу. Рэйн не шевелится, только смотрит на меня, словно хищник, который еще не решил, стоит ли нападать или достаточно будет подождать, пока жертва потеряет бдительность и подойдет сама. Хочется закричать ему в лицо: «Я сделала много ошибок, но я не враг тебе!» Но… разве это имеет какое-то значение? Когда между нами остается расстояние рукопожатия, я даю себе обещание больше не делать и шага вперед. Рыжий Дьявол поворачивается ко мне всем корпусом. Он… больше не худой нескладный мальчишка, такой бледный и изможденный, что хотелось сварить кастрюлю манки и откормить ложкой, пока на щеках не появится хотя бы намек на здоровый сытый румянец. Он крепкий молодой мужчины. Да, все еще худоватый и немного долговязый, но это особенная, аристократическая худоба. Не знаю, как ему это удается, но Рэйн похож на породистого дога, который запросто уделает любую, даже самую массивную бойцовскую псину. — Добрый… день, — чтобы хоть как-то сгладить гробовое молчание, говорю я. — Анфиса Алексеевна, — официально, без намека на хоть какие-то эмоции. Разглядывая снизу-вверх и сверху вниз, как будто я тара, в которой пытается отыскать запрещенные вещества и с чистой совестью поставить штамп «незаконно, подлежит уничтожения». — Хорошо выглядите. Это нарочитое «вы» размашисто и почти ощутимо врезается куда-то в затылок, в то место, где голова соединятся с шеей. Больно — хоть плачь. — Узнал… — Я откашливаюсь в кулак, и чувствую себя наглотавшейся песка дурой. — Узнали о случившемся из новостей? Я, как могла, до последнего хранила тайну о случившемся, но адвокат Островского и его поверенный заявили, что таким образом я тяну время и нарочно искажаю действительность в выгодном для меня свете. — Мне позвонил адвокат Островского, — тем же сухим голосом отвечает Рэйн, продолжая разглядывать меня теперь уже немного щурясь. Молча жду, что последует за этой фразой. Глава 28: Анфиса Это может показаться очень глупым и нелогичным. Это может выглядеть как полный абсурд и сюр. Но правда в том, что на данный момент у нас есть два завещания Островского: одно старое, в котором наследниками указаны мы. И второй — новое, в которой Марат оставил все сыну. Второе — не подписано, но составлено позже и у адвоката есть какие-то документы и даже видеозаписи, которыми, как он утверждает, будет апеллировать в суде, в случае, если я не откажусь от наследования в пользу нового наследника. Адвокат клянется, что разобьет мои права в пух и прах, опираясь на факт «недостойности» и на то, что Островский так внезапно изменил завещание только потому, что узнал о моих многочисленных изменах. И, в качестве главного убийственного аргумента, обяжет меня еще раз сделать тест ДНК Александры. Потому что Островский узнал какие-то неоспоримые доказательства того, что не является ее отцом. А у меня даже нет денег, чтобы нанять хорошего адвоката, который не побоится расшевелить это змеиное гнездо. И, что самое ужасное, если дойдет до теста ДНК… — Мне не нужны эти деньги, Красотка, — неожиданно заявляет Рэйн. Грубая насмешка в его голосе отрезвляет лучше любой оплеухи. — У меня достаточно денег, чтобы заколотить хер на все и жить в свое удовольствие. Я боюсь выдохнуть.