Староста запричитал, но злотый отдал. Черва проводила его взглядом, подхватила свою тарелку и неохотно пересела к Бронцу. Она не горела желанием присоединяться к нему раньше нужного, но и упускать такую возможность не могла. – Я присоединяюсь к охоте, сударь, – осчастливила она его. Чудно́ было учтиво расшаркиваться перед тем, кому две недели назад в лицо высказала, что думает о его манерах, умственных способностях да и вообще варварских горцах в целом. Он смерил ее тяжелым взглядом голубых глаз из-под красно-бурых бровей. – Цацки кончились? Черва вскинула брови. Он успел заметить, как она разменивает украшения на монеты? А она и не почуяла его слежки. Неужто он ищейка? – Мне вознаграждение без надобности, ни на злотый из обещанных вам глаз не положу, – заносчиво открестилась Черва и милостиво пояснила. – Братьев ищу одичавших. Она ожидала набившего оскомину посыла к печи, но Бронец лишь вновь смерил ее оценивающим взглядом и с пониманием кивнул. – Под руку мне не тявкай и не лезь. Коли сдюжишь с этим уговором, милости просим, барышня. Черва в ответ лишь фыркнула. Выдвинулись наутро. Бронец впереди, в куяке, с небрежно закинутым на плечо бердышом. Черва чуть поодаль, в распахнутой дубленке, с луком наизготовку. Снег осел и уплотнился, покрывшись толстой коркой наста. Там, где Бронцу сугробы еле доходили до икр, Черва проваливалась по голень. Ели вокруг стали перемежаться с пушистыми черными соснами и кедрами. Пахло сырой землей и влажной корой. Солнце припекало макушку, журчали ручьи в проталинах, чирикали воробьи и снегири, трещал дятел. Черва с тоской подумала, как славно было бы сейчас сидеть у окна в светлице и ткать новый сарафан. Кто бы только знал, как претила ей эта кочевая мужицкая жизнь! Лес вокруг до того наскучил, что Черва не выдержала и первая снизошла до беседы. – В Барханное княжество направляетесь, сударь Бронец? – Полозов на чистую воду выводить, – кивнул он, присаживаясь и разглядывая цепочку рысьих следов на снегу. Тряхнул кроваво-красными косами и нахмурился. – Хотя и не верится мне, что запаршивевшие целебные воды их вина. – Отчего так? – изумилась Черва. В ее представления об ужалках такие методы вполне вписывались. – У этих хладнокровных гадин власть зиждется на жонглировании выгодами и уступками, – Бронец задумчиво повел плечами, блеснув кожей куяка. – То бишь, на том, кто кому ловчее голову задурит. Право сильного и раболепное подчинение – не их кривая дорожка. А к чему привела зараза бешеницы, возникшая из-за странностей с живой и мертвой водой? – К намордникам, подчиняющим народ целыми городами и весями, – недобро прищурилась Черва и встрепенулась. – Что же вы тогда путь продолжаете? – Неспроста, – многозначительно отрубил Бронец. Это недоверие Черву задело. Неужто он полагает, что она может пособничать тем, кто повинен в одичании трех ее братьев? Одного из которых в горячке боя сгубили свои же! – И я путь держу туда же, – заносчиво фыркнула Черва, прикасаясь пальцами к стволу дерева со следами рысьих когтей. – Поначалу думала, что мастак по-полозецки изъясняться вам не помешает, а теперь вижу, что в попутчиках вы не нуждаетесь. – Помню я, какая из тебя попутчица! – беззлобно хохотнул Бронец, запанибратски хлопая ее по плечу. Черва отшатнулась. Что он все то нюхает ее, то лапает? Варвар! – Ух, и накрутила ты мне хвост в Равноденствие! – грубое, словно топором вырубленное лицо горца вдруг прорезал восторженный оскал. Будто ему по душе пришлось, как его своими командами чуть не прогнула девка. Брехня! – Силища у тебя, барышня, богатырская! – а в тот день он ее, помнится, иными словами «обласкал». – Но мне, ты уж не серчай, нужна свора, а не поводырь. Найтись с достойным ответом этому брехливому псу Черва не успела. Рысь внутри напряглась и бросила тело прочь. А на то место, где только что стояла Черва, бесшумно приземлилась другая рысь, спрыгнув с сосны. Чуть больше, нежели обычная. Значит, одичавший оборотень. На усах у нее пенилась слюна. – Она бешеная! Не дайте себя ранить! – выкрикнула Черва Бронцу, белкой взлетая на ближайшее дерево и занимая удобную позицию для стрельбы. Не замечая, что снова нехотя подала команду. Да что же это? Неужто она, подспудно защищаясь от желающих указать ей ее место, взаправду разучилась по-человечески разговаривать? Обходится со всеми, как с собаками, ей-богу! Звериное чутье обожгло надвигающейся опасностью. Убедившись, что с первым напавшим зверем волкодав и сам справляется, развернулась на юг, куда подсказывала рысь внутри. И тотчас выпустила дюжину стрел с чемеричным ядом на наконечниках. Стая одичавших арысей пыталась их окружить. Не вышло. Черва, благодаря годам муштры, умела действовать стремительно, не раздумывая. А кошачье зрение, лучше улавливающее движущиеся цели, позволяло стрелять без промаха. В каждого нового зверя она вглядывалась с замиранием сердца. В охотничью стаю сбились и серые рыси Сумеречья и рыжие Зареволесья. Но ее братьев среди них не было. Хотя посмотреть все равно было на что. На пресловутого варвара, чтоб его ламя побрало! Что-то в его движениях Черву смущало. То, как лихо он махал бердышом. Как ловко делал подсечки и уклонялся. Как легко раскручивался смертоносным смерчем и отбивал пасти одним ударом кулака. Он был очень быстр и очень силен. Пожалуй, даже чересчур, для оборотня на растущий месяц. Что с ним не так? Вдвоем они управились за пару часов. И на удивление слаженно. Впрочем, Черве и на Равноденствие он не мешался, как и она ему. Даже странно, учитывая, какие они оба неуступчивые да непримиримые. А у ворот деревни их ждали. Но не староста. Дорогу им преградили полдюжины бугаев под три аршина ростом с косматыми бурыми бородами. В коих Черва с замиранием сердца узнала батюшкиных берсерков. Цикута погоню бы за ней не высылал. Ему «ублюдок рядом» без надобности. Ей думалось, что и батюшка будет только рад от нее избавиться. Ошиблась, вестимо. Позабыла, что гордыня у них семейная черта. – За-блудились, Ваша милость? – сально осклабился вожак, нарочно сделав заминку в слове. Бронец на пятках развернулся к ней, взглянув по-новому. Точно, она же ему не представилась. Он и не знает, что она не заурядная опричница, а княжна. Но волновало ее сейчас не это. Ее ошпарило краской, залившей лицо до корней волос. Этот вахлак смеет обвинять княжескую дочь в блуде? – Знай свое место! – скомандовала Черва, сдергивая с пояса нагайку. Берсерк покачнулся и отступил на шаг. Но куда девке супротив гридня. – Я-то свое знаю, – хохотнул он. – А вот ты свое, видать, подзабыла, байстрючка, раз посмела стаю свою опозорить, помолвку с княжичем Чернобурским порвав. А то и не только помолвку, да? – он подмигнул, а остальные сально загоготали. – Ягодка-то, небось, червивенькая уже, да, сударыня Червика? Оскорбляет. Дурной знак. Значит, уверен в своих силах и, что хуже, в своем праве. – Так ты от помолвки улепетываешь к барханцам? – в голосе Бронца просквозило осуждение, разозлившее, хлеще отвратительно-грязных намеков берсерка. Эти баловни судьбы не имеют права судить ее, не зная, что ей пришлось вынести! – А надо было подставить вторую щеку или как там в побасенках говорится? – огрызнулась Черва, отбросив косы за спину, обнажая шрам на скуле. Взгляд голубых глаз Бронца потемнел и потяжелел, как небо, набухающее тучами перед грозой. – Кончай взбрыкивать, чай, не кобыла, – с ложным участием присоветовал берсерк. – И отправляйся с нами к Его светлости подобру-поздорову. – Коли Его светлость так желает возвернуть меня в свое змеиное гнездо, пускай не посылает за мной, а приходит сам! – окончательно вызверилась Черва, щелкнув нагайкой и напружиниваясь для удара. Терять ей уже нечего. – Да не порожним, а с извинениями и подарками! Тогда я, так уж и быть, подумаю над его предложением сгубить себя во имя родного гадючника! – Ты на меня не шипи, княжна, – снова осклабился берсерк. – А не то не удержусь, да и преподам тебе урок, как девке мужиков уважать до́лжно. А учитель из меня нетерпеливый, да с тяжелой рукой. Отца твоего рядом нет, охолонуть меня ежели чего некому. – Есть кому, – вдруг веско заметил Бронец и многозначительно повел плечами. – «Ежели чего». Берсерк перевел на него наигранно недоуменный взгляд, будто только что его заметил. – А ты кто такой будешь, чтоб поругивать приказы Его светлости князя Ревеня Серыся, отданные его дочери? Вот, значит, когда батюшка вспомнил, что Черва его дочь, а не недоделанный сын! Такая вдруг злость взяла, такая ненависть лютая к семейке гадской, что непременно захотелось выкинуть напоследок что-нибудь эдакое, мстительное, унизительное. Мысль, пришедшая нежданно в голову, как подсказал кто, была проста и мерзка. Батюшка с матушкой желали, дабы она их стаю покинула, да судьбу свою во власть мужа отдала? Она исполнит их желание! Она, как-никак, послушная дочь. – Я тот, кто «ежели чего» может «не удержаться», да и научить, как мужику девок уважать до́лжно, – просто ответил Бронец. Сказал тот, кто отправлял ее щи варить! Черва фыркнула, за заносчивостью скрывая, как по душе пришлись ей эти слова, и отмахнулась: – Хозяин он мне. Когда все, как по команде, в ужасе вытаращились на нее, рысь внутри аж замурлыкала от удовольствия. Такого внимания она никогда не получала. Такого внимания всегда добивалась. Оказывается, для этого не надо было пытаться угодить всем вокруг. Достаточно попросту послать всех псу под хвост. – Я же отныне у вас на поводке, верно, сударь Бронец? – вскинула она брови, оборачиваясь к опешившему паче прочих горцу. И не удержалась, вернула злопамятно обиду. – Вам ведь нужна свора, а не поводырь. И, не дожидаясь, покуда он отомрет, с мстительным оскалом забормотала: – Три веревки сплетаю, себя тебе подчиняю, науз налагаю. Волю свою завязываю, к тебе себя привязываю. Не на день, не на два, а на вечные времена. Как на узде пса держали, уйти не давали, Так я в петлю обряжаюсь, пред тобой на колени опускаюсь. Язык мой – ключ, глаза – замок, чтоб меня никто не превозмог! – Остановите их! – рявкнул берсерк своей своре, но Бронец не подвел. – Я тебе друг, коль ты мне не враг. Да будет так, – завершил он обряд, с досадой и чем-то непонятным, по-звериному темным глядя на Черву. На правом запястье у него возникал узор-науз, проявляющийся на ее шее. Мечты о свободе привели ее на поводок к варвару. Смешно. До слез.