Он всегда очень остро ощущал свою ущербность из-за лишения внутреннего зверя. Бросил один из кистеней полуголому кузнецу, снова кувырнулся, уходя из-под удара, и крикнул: – Бей ее по лапам! Не дай ей уйти! Только не убей ее! Ежели убить выворотня, то его проклятие попросту перейдет на другого зверя. Поэтому надо во что бы то ни стало разрушить проклятие на этой волчице. Вообще-то, выворотни разумны и даже в зверином обличье понимают человечью речь. Да что там понимают, и говорить могут! Побасенки про говорящего Серого Волка и иже с ним животин, вопящих «не убивай меня, я тебе еще пригожусь!» на самом деле истории о выворотнях. Это Ганька вспомнил слишком поздно. Но то ли помогли его молитвы. То ли Хмеля была слишком голодна. То ли она решила, что один безликий и один оборотень, лишенный полных сил из-за растущей Луны, не угроза для нее (они и впрямь не были угрозой). То ли попросту решила избавиться от свидетелей ее существования. Как бы то ни было, но она после Ганькиных неосторожных слов не сбежала, а ринулась в бой. Круговерть прыжков, ударов, уклонений и ранений Ганька плохо запомнил. Кузнецу удалось снести выворотню заднюю лапу и переломать переднюю. Когда Хмеля собралась было завыть, Ганька впечатал ей кистень в горло. Недостаточно сильно, чтоб разорвать его, но достаточно, чтоб повредить связки. Не хватало им тут только волчьей стаи! Вдруг из леса в нос выворотню прилетел еще один комок дурман-травы. Сухо треснул и взорвался, разлетаясь зеленым облаком. Волчица вдохнула его, чихнула, снова взревела, замахиваясь из последних сил, но на спину ей тотчас опустилась палица, ломая хребет. Ганька обессилено упал в снег. Вмиг потеплевший и покрасневший. – Ранен? – Гармала подлетел к нему, с развевающимся за спиной черным плащом похожий на летучую мышь. – Царапина! – отмахнулся Ганька, когда чуткие, длинные персты полезли ощупывать его живот. Неожиданные, непривычные ощущения. – Снимай лучше проклятие с выворотня поскорей! А то кабы не получилось, что я тут кровь зазря проливаю! Приложил ты ее знатно, не дай бог окочурится! Шутливые попытки огрызаться отвлекали от боли. Казалось, в живот Ганьке напихали горящих угольев и от души поворошили кочергой. В поле зрения попал лежащий ничком бездыханный кузнец. И когда только успел? Гармала забормотал какой-то волкодавский наговор. Ганьке сначала показалось заморский, чужестранный, уж больно чудно́ слова в нем звучали. А потом понял, что Гармала его просто читает задом наперед. Да лихо так шпарит! У Ганьки б язык узлом завернулся… Последнее, что он увидел, было чудище, превращающееся в обычную волчицу. С перебитыми лапами и хребтом. Опустившаяся ей на голову палица была милосердием… Очнулся Ганька уже утром. Над головой плыла небесная лазурь, полускрытая пушистыми еловыми лапами. С них срывались капли тающего снега. Одна попала Ганьке на нос, и он хлюпнул, подбирая текущие сопли. Небо тотчас перестало плыть, а в поле зрения замаячило бледное лицо с бельмами глаз. – Как ты? – скупо вопросил Гармала, вновь принимаясь ощупывать его ребра. – Твоими молитвами! – Ганька вяло забрыкался, отпихивая волкодава, и даже смог сесть. Оказалось, он лежал на самодельных дровнях, тянул которые, по-видимому, Гармала. Меж стволов елей проглядывали знакомые бревенчатые стены «Брехливого хмелевара». Далеко они от той деревни! Это сколько же он без сознания валялся? – Две ночи и один день, – просветил Гармала, вновь впрягаясь в дровни, аки первостатейная тягловая лошадь. И судя по той легкости, с которой ему это удавалось, близилось полнолуние. – Спасибо, что подлатал, – насилу выдавил из себя Ганька. Осознание, что повязки на его ребрах новые, миролюбия не добавляло, но не поблагодарить волкодава за спасение было бы скотством. – Это я должен быть благодарным тебе за помощь, – хмыкнул Гармала. – Без тебя я ловил бы выворотня, как ты говоришь, до морковкиного заговенья. Не передумал еще в волкодавы соваться? – Нет! – неожиданно даже для себя решительно отозвался Ганька. – Хочу стать сильнее, быстрее и умнее! Чтоб не трястись боле перед чудищами, как осиновый лист на ветру! Пусть чудища в его жизни и не те, на которых обычно охотятся волкодавы. Гармала снова тихо хмыкнул. Как почудилось Ганьке, одобрительно. – Что с кузнецом? – поинтересовался осторожно. – Мертв, – просто ответил Гармала. – Я отнес его в деревню и отправил сокола в Тенёту, сообщил о волчьей стае. Стрельцы должны с ними вскоре разобраться. Негоже оголодавшим зверюгам без вожака на свободе разгуливать. – А выворотень? Ты выяснил, кто ее проклял? – Ворожей, – твердо заключил Гармала, останавливаясь у трактира. – Не волхв и не наузник. Сударь Одолен на вече был прав, в Подлунном мире вновь объявилась ворожба. Ганька задумался. Свидетелей снятия проклятия с выворотня нет. Сам Ганька тогда валялся без чувств. Гармале ничего не стоило заявить, что выворотень был проклят наузником или волхвом. То, что он подтвердил появление ворожея, не снимает ли с него подозрения в ворожбе? – На кой ляд его вообще создавать? – Ганька недоуменно хлюпнул носом. – Вот и я гадаю, – Гармала помог ему встать с повозки. – Ворожей навел порчу на живую и мертвую воду и затаился. О нем ни слуху, ни духу, одни голые догадки. Ежели он хотел, чтоб о нем узнали, создал бы стаю выворотней. А коли он не желал, чтоб о его существовании стало известно, зачем создал одного из них? Зачем подставился? – А что кости говорят? – Ганька озадаченно почесал макушку. – Что меня пытались отвлечь, – вздохнул волкодав. – Получилось, вестимо. В трактире было тепло и безлюдно. Трактирщик, судя по телосложению, из бурых берендеев, уныло протирал стойку. – Здрав будьте, судари, – грустно кивнул он. – Я не сударь, – привычно отмахнулся Гармала. – Я тоже, – собезьянничал Ганька, тотчас получив щелбан по носу. – Что не весел, сударь? – пропустив мимо ушей обиженное сопение, вопросил Гармала у трактирщика. Тот заворчал про отсутствующую подавальщицу, которой теперь поди еще найди замену. Говорят, волки на днях лютовали. Может, и Хмелю задрали? Сеять панические настроения средь населения и делиться сказом про выворотня волкодав не стал. Поахал, участливо покачал головой и спросил про странности. Не было ли кого чудно́го в последнее время? – Да опосля Равноденствия иных и не бывает! – трактирщик в сердцах шмякнул рушником об стойку. – То мы бешеных выгоняли, то селян в собачьих намордниках! Потом горец заявился, из красных волколаков, весь золотом истыканный! А намедни, Хмеля сказывала, и вовсе опричница нагрянула, в коей сбежавшую княжну Червику запоздало опознали! Червика сбежала? Неужто помолвку расторгла? Цикуту опозорила? Что эта байстрючка о себе возомнила? Ганька немедля проникся к ней еще большей неприязнью. – Хотя погодите-ка, – трактирщик заговорщицки облокотился о стойку. – Был, был тут один чудак, припоминаю. Чужестранец, видать. Может быть даже с Заморских островов, уж больно окрасом странный. Что лицом, что телом посередке меж волколаком и яломиштом. А волосы длинные, до пояса, не то гнедой, не то каурой масти. Токмо на концах белые. Он к нам Хмелю-то и привел! Ганьке вмиг как-то поплохело. Трактирщик описал мужчину, что еженощно изводил Ганьку истомой во снах. – Еще раз заявится, срочно отправляйте сокола за ищейками, гончими и волкодавами! – скомандовал вдруг Гармала и, схватив Ганьку за шиворот, потащил прочь. В глотке у него клокотало, верхняя губа дергалась, обнажая вылезшие волчьи клыки. Ганька сглотнул и осторожно спросил, что это за зверь такой объявился. – Варрах! – рыкнул Гармала. – Яломишт, внешне и впрямь похожий на волколака. Он и есть ворожей! – он дернул ухом и вдруг перевел незрячий, всевидящий взгляд на Ганьку. – А ты-то… чего трясешься? Спросил охотник на ворожеев и безликих, за свою безжалостность прозванный Могильником, у безликой девки, Истинной парой которой является ворожей. 16 Поводок Второй весенний месяц, младая неделя Сумеречное княжество, Тракт на Стрежень Черва нагнала Бронца за пару дней. И теперь шла за ним, пустив Норова плавной рысью за его жеребцом игреневой масти, приглядываясь к волкодаву внимательней. Долгие раздумья Черве были чужды, да и терпеливостью она не отличалась, но на сей раз она предпочла повременить с тесным знакомством. Будь он простолюдином или беспородным псом, как Гармала, она бы с ним не церемонилась. Приказала бы сопроводить ее в Барханное княжество, и вся недолга. Но Бронец был думским боярином, а это обязывало к расшаркиваниям. Мести хвостом перед ним пол Черва не намеревалась. Отныне, после предательства батюшки с матушкой, вообще ни перед кем не намеревалась. Но размолвка с Цикутой доказала, что прогнуть каждого на своем пути ей не удастся. Это огорчало и злило. На Тракте она держала почтительное расстояние, подчас теряя Бронца из виду, но не беспокоясь о том. Она догадывалась, куда он направляется. В Стрежень, на переплетение козьих троп. Она успеет перехватить его раньше, недаром ведь гончая. А лицезреть этого варвара каждый божий день, то еще удовольствие. В деревнях, где он останавливался, она заселялась в корчму следом за ним. Черный кафтан опричника затыкал все вопросы, и сторожевые псы на воротах пропускали ее беспрепятственно. Бронец ее подмечал, кивал приветственно (а не кланялся, как положено!), но с расспросами не лез. Должно быть, считал, что опричницу попросту отослали с поручением. О помолвке он не знал, отбыл из Тенёты раньше ее объявления. Он вообще был из тех, кто не лезет в чужие дела. Покуда эти дела не касаются его. Когда в корчмах начинались разборки между здоровыми и зараженными бешеницей в намордниках, он невозмутимо продолжал трапезу. Тогда как иные либо убирались прочь, либо лезли разнимать народ. Черва была из первых. Кликала подавальщицу, требовала снести заказ в свою комнату, и сверху наблюдала за разгулом черни, как за петушиными боями. Занимательно. Горец, боле похожий на берендея, нежели на волколака, прогибаться под обстановку был явно не приучен. Он размеренно хлебал щи и гуляши, вприкуску с кулебяками и расстегаями, покуда стол его не начинал трястись от чересчур уж разошедшейся драки. Тогда он гаркал «кончайте гавкаться!» и вновь возвращался к трапезе. Силы альфы в нем было немеряно, посему народ тотчас присмирял, хотя Бронец даже не давал команду. Его сторонились, чуя его отчужденность, но мирились с его присутствием. Он в свою очередь, несмотря на возложенную миссию по дознанию о подготовке Полозами переворота, не пренебрегал ни одной просьбой селян. Проверить соседа на многоликость, изгнать мешу из сеней или чмуха из колодца, проредить сбивающихся в стаи одичавших… – Арыси доконали, окаянные! – заскулил староста очередной нищей деревни, а у Червы екнуло сердце. – Разберусь, – кивнул Бронец, утирая с губ горькую анисовую настойку. И как только рукавом за кольцо не цепляется? – Злотый задатка, засим еще четыре, после выполнения. – Ох, сударь волкодав, и кусачие у вас расценки, – заломил руки староста в дырявой телогрейке. – Уступите пару злотых, будьте любезны! – А за жратву мне потом платить тоже любезностью? – веско, без тени насмешки проронил Бронец и укоризненно глянул исподлобья. – Не жабись, хозяин, душевно прошу. Покумекай, все шкуры ведь после моей охоты вашей деревне достанутся. Недурственный уговор.