Разумеется, я кривила душой. Даже сейчас, здесь, в Чарнворте, я внесла ее в список людей, которые могут мне звонить. А она ни разу не позвонила. Через два дня после того разговора я вновь поехала в Крауч-Энд. Мне было двадцать два. В тот раз я уже не злилась, только грустила. Я потеряла единственного родного человека и нуждалась хоть в какой-то замене. Накануне вечером я репетировала будущий разговор перед зеркалом в спальне. «Здравствуйте, Билл». Очищенное перед сном от косметики лицо выглядело моложе и уязвимее, и я говорила неестественно тонким голосом, словно подсознательно хотела вызвать у него жалость. «Здравствуйте, Билл. Вы меня не знаете. Я Рейчел, дочь Кэтрин». Я с бьющимся сердцем подошла к калитке и нажала кнопку звонка, ожидая, что она откроется или со мной заговорят через домофон. Никто не откликнулся. Я поставила палец на кнопку и держала целую вечность. Наконец отворилась дверь, и на галечную дорожку вышла маленькая женщина в комбинезоне, с тряпкой в руке. — Здравствуйте. Чем могу помочь? На вид ей было лет сорок, а может, и пятьдесят, и говорила она с заметным восточноевропейским акцентом, польским или русским. — Э-э… здравствуйте. — Мое сердце стучало так быстро, что я боялась потерять сознание. — Мне нужен… мистер Элинкорт. Билл Элинкорт. Он дома? — Его здесь нет. — А когда он вернется? — Его нет. Новая семья. — Ч-что вы имеете в виду? — Он и его жена уехать в прошлый год. Другая страна. Шотландия. Теперь тут новая семья. Мистер и миссис Картрайт. Она меня убила. — А вы… знаете его адрес? — срывающимся от волнения голосом спросила я. Женщина сочувственно покачала головой. — Извините, у меня нет адрес, я просто убираю. — А вы… — тяжело сглотнула я, — вы говорили, что он уехал вместе с женой… Случайно, не помните, как ее зовут? Не знаю, зачем я спросила. Может, просто поняла, что потеряла след, и хваталась за соломинку. Уборщица окинула меня печальным взглядом. Интересно, за кого она меня приняла? За брошенную любовницу? Бывшую прислугу? А может, догадалась? — Ее звать Сандра, — тихонько сказала наконец женщина. — Мне надо идти. Она развернулась и поспешила в дом. Всю дорогу до Хайгейта я шла пешком, чтобы не тратиться на автобус. Мои туфли просили каши, да еще начал моросить дождь, и я поняла, что возможность упущена. После той поездки я не предпринимала серьезных попыток разыскать отца. Прошло несколько лет, и однажды, набрав от нечего делать в строке поиска его имя, я наткнулась на объявление. Все сходилось: дом в Шотландии, жена по имени Сандра. И дети. Я не смогла удержаться от искушения. Судьба вновь давала мне шанс. Я не надеялась, что он станет мне отцом — прошло столько лет. Просто вдруг захотелось… узнать его, увидеть. Разумеется, я не могла поехать в Шотландию под своим именем, не признаваясь, кто я, питая несбыточные надежды и рискуя быть отвергнутой. Я сомневалась, что Билл, даже спустя все эти годы, мог забыть имя своей первой дочери. Да и фамилия Герхарт, достаточно редкая, могла заставить его задуматься и вспомнить мать своего ребенка. Но мне и не надо было ехать туда под своим именем. У меня имелось другое, во всех отношениях более подходящее имя, которое приведет меня к отцу, не вызвав ненужных ассоциаций. Я взяла документы, беззаботно оставленные Роуэн в ящике комода, они все равно пропадали без дела, так похожие на мои, что это не казалось обманом. И откликнулась на объявление. Я не рассчитывала, что получу работу. Скорее даже не хотела, чтобы меня взяли. Просто интересно было встретиться с человеком, который бросил меня столько лет назад. Но, увидев Хетербро, мистер Рэксем, я поняла, что не удовлетворюсь одной поездкой. Мне вдруг захотелось стать частью этой жизни: погружаться в мягкость пуховых перин, утопать в бархатных креслах, нежиться в роскошном душе — в общем, войти в семью. И до смерти захотелось его увидеть. Когда Билл не появился на собеседовании, мне стало ясно, что единственная возможность с ним познакомиться — получить работу. Удалось… И в первый же вечер я узнала, что он за человек… Господи! Он оказался олицетворением всего этого ужаса, мистер Рэксем. Все взаимосвязано. Невиданная роскошь викторианского дома — и злобная отрава, сочащаяся из-под глянцевой оболочки. Добротная старинная дверь встроенного шкафа с отполированной медной накладкой — и холодный запах тления, вырывающийся из замочной скважины. В этом доме было что-то нездоровое, мистер Рэксем. Не знаю, принес ли Билл эту болезнь с собой или, напротив, заразился и стал человеком, которого я встретила в тот первый вечер, — безжалостным хищником, подстерегающим невинных жертв. Знаю только, что у них есть что-то общее, и если сцарапать ногтем обои с павлинами или отбить кусочек гранитной плитки, оттуда поползет такая же омерзительная чернота, как из-под кожи Билла Элинкорта. «Не ищи его, — сказала мне о нем мать. — Не надо искать его, Рейчел. Ничего хорошего из этого не выйдет». Она была права. Господи, как же она была права! Почему я ее не послушала? — Ладно, Рианнон, пойдем спать, — сказала наконец я. — Мы обе устали и, пожалуй, слишком много выпили. Поговорим завтра. Я позвоню Сандре и все объясню, расскажу правду. Голова раскалывалась от похмелья и усталости, и я не могла подобрать слова, но знала, что обязательно их найду. Нельзя позволить Рианнон меня шантажировать. Поднимаясь вслед за девочкой по лестнице, я на мгновение представила, что Сандра встретит меня с распростертыми объятьями, примет в семью. В глубине души я понимала: это совершенно невозможно. Даже самой великодушной женщине нелегко было бы смириться с появлением взрослой падчерицы, о существовании которой она не подозревала, да еще при таких обстоятельствах. Я не питала иллюзий по поводу предстоящей беседы. Ну что ж, сама виновата. Разумеется, она меня уволит. Однако я была почти уверена, что Билл не станет подавать в суд на собственную дочь, матери которой он бросил жалкую подачку, прежде чем навсегда исчезнуть из ее жизни. Скандал представит семейство Элинкортов не в лучшем свете. Они отпустят меня на все четыре стороны. Я вновь останусь одна, и не видать мне Хетербро как собственных ушей. Пока Рианнон не повернула ручку двери с угрожающей надписью и не закинула туда свои туфли, я как-то не задумывалась, где собираюсь спать. — Спокойной ночи, — непринужденно сказала она, словно между нами произошла всего лишь легкая семейная пикировка. — Спокойной ночи, — ответила я, сделала глубокий вдох и открыла дверь своей комнаты. Телефон с чердака лежал у меня в кармане, а кулон, который я прятала от Билла, покоился на груди. Дверь шкафа была заперта, как я ее и оставила. Я уже хотела схватить пижаму и спуститься, чтобы провести остаток ночи на диване, как вдруг по комнате пронесся порыв ветра, а деревья под окном застонали. Шторы затрепетали, в комнату ворвался сосновый аромат шотландской ночи. В спальне стоял ледяной холод, и я наконец поняла: чердак ни при чем, все это время здесь было открыто окно. Просто раньше я думала только о том, что скрывается на чердаке, и мне не пришло в голову заглянуть за шторы. Ну вот, теперь все ясно. Ничего сверхъестественного, просто холодный ночной воздух. Одно только меня смущало — я не открывала окно. Вообще не прикасалась к нему с тех пор, как закрыла несколько дней назад. Меня затошнило от страха. Я выбежала из комнаты, хлопнув дверью, и помчалась вниз. — Какого черта? — сонным голосом крикнула мне вслед Рианнон. Под грохот собственного сердца я распахнула дверь в комнату Петры и стала всматриваться в полумрак. Малышка спокойно спала, как всегда, разметавшись на кроватке, и хотя мое сердце забилось ровнее, я знала, что не успокоюсь, пока не проверю остальных детей. Я повернула ручку и осторожно толкнула дверь с надписью «Принцесса Элли и королева Мэдди». В комнате царила непроглядная тьма, глухие шторы не пропускали даже лунный свет, и я выругала себя, что забыла включить ночники. Глаза еще не успели привыкнуть к темноте, а я уже услышала тихое посапывание. Слава богу, с ними все в порядке. Ступая на цыпочках по мягкому ковру, я прошла вдоль стены, нащупала провод от ночника и включила лампу. Девочки лежали в кроватках. Элли свернулась калачиком, словно хотела от чего-то спрятаться, а Мэдди накрылась с головой, так что я видела только очертания тела. Мгновенно успокоившись, я сделала шаг к двери, готовая рассмеяться над своими страхами. И вдруг замерла. Я знала, что это глупо, но должна была убедиться. Подойдя на цыпочках к кровати Мэдди, я потянула за одеяло. Под ним лежали две подушки, которым кто-то придал форму человеческого тела. У меня заколотилось сердце. Сначала я заглянула под кровать. Затем проверила шкафы. — Мэдди, — громко шепнула я, боясь разбудить Элли. — Мэдди, ты где? Ничего. Тишина. Я выбежала из комнаты и позвала громче: — Мэдди! Я толкнула дверь ванной, она распахнулась. Там было пусто, лишь холодный свет луны струился в окно. — Мэдди! Хозяйская спальня встретила меня нетронутой белизной кровати и заливающим ковер лунным серебром. По обе стороны высокого окна стояли, как часовые, белые колонны портьер. Я распахнула шкафы, в которых не обнаружила ничего, кроме вешалок с костюмами и стеллажей с обувью. — Чего ты шумишь? — донесся сверху сонный голос Рианнон. — Что случилось? — Мэдди пропала, — отозвалась я, стараясь не поддаваться панике. — Ее нет в кровати. Можешь посмотреть наверху? Мои крики разбудили Петру. Малышка недовольно закряхтела, и я знала, что она вот-вот расплачется, но даже не подумала ее успокоить. Надо найти Мэдди. Может, она искала меня внизу, когда я ушла с Джеком? Мне стало дурно. Вдруг она пошла за мной? Я оставила черный ход открытым. Могла ли она убежать в парк? О боже, нет! Перед глазами вставали кошмарные видения. Пруд. Ручей. Дорога. Забыв о Петре, я слетела по ступенькам вниз, сунула ноги в первую попавшуюся пару сапог и выбежала на улицу. Во дворе не было ни души. — Мэдди! — крикнула я уже в полную силу. — Ты где? Мой голос гулким эхом отозвался от каменных стен конюшни. Не получив ответа, я вспомнила еще более страшную вещь, чем поляна в лесу и заболоченный пруд: ядовитый сад! Джек Грант оставил его открытым. Он уже унес жизнь одной девочки. «Господи! — молила я, мчась вдоль дома к тропинке в кустах, спотыкаясь и скользя в чересчур больших сапогах. — Боже, только бы она была жива!» Я увидела ее, как только завернула за угол дома. Мэдди лежала лицом вниз под окном моей спальни, распластавшись на булыжниках, в белой ночнушке, пропитанной красной жидкостью. Крови было неправдоподобно много — как она могла поместиться в таком маленьком, тщедушном теле? Кровь струилась по камням, как ручеек, густая и липкая. Опустившись на колени, я схватила хрупкое тельце девочки и прижала к себе, чувствуя ее тоненькие птичьи косточки, умоляя ее не умирать. Поздно. Она была мертва. На протяжении нескольких часов полицейские заставляли меня вновь и вновь вспоминать произошедшие события, нажимая на больные места, бередя мои раны. И все равно, даже после всех этих вопросов, воспоминания приходят урывками, словно ночь, освещаемая вспышками молнии, а между ними — темнота. Я помню, что истерически кричала, сжимая в объятьях Мэдди. Это длилось целую вечность, пока не появились сначала Джек, а затем Рианнон с плачущей Петрой на руках. Увидев, что произошло, она чуть не уронила ребенка. Помню ее жуткий вопль при виде тела сестры. Никогда его не забуду.