– Это был отважный человек. – Отважный? – переспросил я, припомнив страх сына. – Он бросил тебе вызов. Это требует храбрости. Мне не хотелось говорить о сыне. – Лорд епископ, когда начнется бой, держись далеко позади, – посоветовал я. – Норманнам нравится пускать в ход стрелы, а ты – завидная мишень. На нем было архиерейское облачение, расшитое крестами, но я заметил блеск кольчуги, выглядывающей из-за ворота. Ода усмехнулся: – Когда начнется бой, я буду рядом с королем. – Тогда позаботься о том, чтобы он не лез в первый ряд. – Мои слова его не остановят. Он приказал принцу Эдмунду держаться позади. Эдмунд, сводный брат Этельстана, был его наследником. – Эдмунду следует биться, – заметил я. – Этельстану доказывать нечего. Эдмунду – есть. – Это отважный молодой человек, – сказал Ода. Я буркнул себе под нос. Мне не нравился Эдмунд. Но, по правде говоря, я знал его только дерзким юнцом, а люди теперь хорошо о нем отзывались. – Ты заметил, что скотты перестроились? – поинтересовался Ода. – Этельстан послал тебя, чтобы ты у меня об этом спросил? Епископ улыбнулся: – Верно. – Лорд епископ, они образуют три свинфилькьяса. – Мне не требовалось объяснять значение этого слова Оде, дану по рождению. – И мы намерены истребить их. – Ты говоришь убежденно. Ему хотелось поддержки. – Я испуган, лорд епископ. Как всегда. Эти слова заставили его скривиться. – Но мы победим! – заявил он, хотя и без особой уверенности. – Твой сын уже на небесах. И хотя Господу и так известно, что стоит сегодня на кону, твой сын приведет Ему еще больше доводов. Мы не можем проиграть! Небо на нашей стороне! – Ты твердо знаешь? – спросил я. – Разве священники не говорят сейчас шотландцам то же самое? Он пропустил эти вопросы мимо ушей. Руки его теребили уздечку. – Чего они ждут? – Дают нам достаточно времени, чтобы мы их посчитали. И напугались. – Это работает, – едва слышно проронил он. – Передай королю, пусть не переживает за свой правый фланг. – Я коснулся молота, надеясь, что не ошибся. – Что до остального? Молись. – Беспрестанно, лорд, – пообещал он, потом протянул мне руку, и я пожал ее. – Да пребудет с тобой Бог. – И с тобой, лорд епископ. Ода поскакал обратно к Этельстану, сидевшему на коне в середине нашей линии в окружении дюжины воинов. Он напряженно смотрел в сторону противника, и я заметил, как он непроизвольно дернул поводьями. Лошадь испуганно попятилась, но король потрепал ее по холке. Я повернул голову и поглядел, что его встревожило. Враги подняли щиты и опустили копья. И наконец двинулись вперед. * * * Шли враги медленно, продолжая колотить клинками по щитам. Неторопливость эта объяснялась желанием сохранить «стену» плотной, а строй ровным, насколько возможно. Но они тоже нервничали. Даже когда у тебя численный перевес, когда ты занимаешь выгодную высоту, когда победа почти предопределена, страх все равно пробирает до костей. Резкий удар копьем, падение секиры, острая кромка меча способны убить даже в миг торжества. Мои люди встали и сбились поплотнее. Щиты клацали, соприкасаясь. Первая шеренга состояла исключительно из воинов, предпочитавших сражаться мечом или секирой. Копейщикам отводился второй ряд. Третий ряд должен был метнуть копья, а потом схватиться за мечи или топоры. Четвертая шеренга осталась сильно прореженной – людей на нее не хватило. Я ослабил Вздох Змея в подбитых сафьяном ножнах, хотя если мне придется спешиться и примкнуть к «стене щитов», то пущу в ход Осиное Жало, свой сакс. Я вытащил его, поглядел, как солнце играет на лезвии длиной всего лишь с мое предплечье. Острие меча отточено, как игла, режущая кромка вполне могла послужить бритвой, а изломанная тыльная сторона была толстой и прочной. Вздох Змея был благородным оружием, мечом, достойным военного вождя, тогда как Осиное Жало – ловким убийцей. Я помню восторг, с коим вонзил Осиное Жало в брюхо Ваормунду под лунденскими воротами Крепелгейт – как он охнул, потом пошатнулся, а жизнь вместе с кровью утекла из него по клинку. Та победа обеспечила Этельстану трон. Я посмотрел налево и увидел короля, сидевшего на коне близ своих мерсийских войск, – отличная мишень для лучников и копейщиков. Епископ Ода держался рядом с Этельстаном, бок о бок с его знаменосцем. Мое знамя с волчьей головой нес Алдвин. Он качал им из стороны в сторону, давая подходящим скоттам понять, что им предстоит иметь дело с воинами-волками из Беббанбурга. Эгил поднял свой флаг с орлом. Его брат Торольф занимал место в центре первой шеренги: высокий, чернобородый, с боевой секирой в правой руке. От противника нас теперь отделяли три сотни шагов, и я хорошо различал синий крест на стяге Константина и красную руку Домналла, сжимающую другой крест, а на левом фланге строя виднелось черное знамя Овейна. – Шесть шеренг, – произнес Финан. – Да еще чертовы лучники. – Отослать конных назад, – приказал я. – И сомкнуть ряды. Обернувшись, я подозвал к себе Рэта, младшего брата Алдвина. – Принеси мой щит. Позади Рэта, на дальней стороне моста, я видел людей, которые вышли из Сестера посмотреть на битву. Глупцы. Этельстан запретил им приходить, но такие запреты всегда бесполезны. Страже у ворот полагалось не выпускать зевак, но караульные набирались из стариков или раненых, и возбужденная толпа легко их смяла. Некоторые из женщин даже принесли с собой младенцев, и, если наша армия побежит, в разразившейся панике у этих людей не будет шансов добраться до спасительного города. Были тут и священники, вздымавшие руки в мольбе к пригвожденному Богу. Рэт спотыкался, таща тяжелый щит. Я спешился, принял у мальца щит, а ему передал поводья Сновгебланда. – Отведи его за мост, – велел я. – Но следи за моим сигналом! Конь может потребоваться мне снова. – Да, господин. Можно мне сесть на него верхом, господин? – Давай! Мальчишка взобрался в седло, ухмыльнулся мне и двинул пятками. Ноги у него были коротковаты, чтобы достать до стремян. Я шлепнул скакуна по крупу, потом встал в четвертую шеренгу. Снова ожидание. Я слышал крики врагов, видел лица поверх обода щита, блеск клинков, нацеленных убить нас. Шотландцы не перестроились пока в «свиное рыло», желая нас удивить. Командир ближнего к реке отряда размещал самых крупных своих парней в середине первой шеренги. В самом центре располагались трое верзил с секирами – именно им предстояло занять место на острие клина. Все трое орали, разинув рты, глаза под кромкой шлема горели. Они столкнутся с воинами Эгила. Двести шагов. Я посмотрел налево и увидел, что норманны Анлафа замыкают длинную линию наступающих. Это задумано с целью убедить нас, что самый мощный удар будет нанесен по нашему левому крылу? По мере того как враги вступали в промежуток между соединяющимися реками, линия укорачивалась, число шеренг росло. Я видел Анлафа, едущего верхом позади своих людей. Шлем его блестел серебром. На черном знамени парил белый сокол. Ингильмундр держался в центре, под флагом с летящим вороном. Клинки стучали о щиты, крики становились громче, большой военный барабан отбивал свой наводящий жуть ритм, но союзники все еще не спешили. Они хотели запугать нас, заставить посмотреть в глаза надвигающейся смерти. Хотели заполучить нашу землю, наших женщин, наше серебро. Сто шагов, и из-за строя противника взметнулись первые стрелы. – Щиты! – заорал я, хотя в этом не было необходимости, так как первая шеренга уже присела, накрывшись щитами, тогда как вторая положила свои щиты поверх них, а третья дополнила стену. Стрелы падали с отчетливым глухим стуком. Некоторые угодили в щели. До меня донеслось ругательство, вырвавшееся у раненого, но никто не упал. Две стрелы ударили в мой щит, одна чиркнула по железному ободу. Наклонив щит, я увидел из-под нижнего края, что враги ускоряют шаг. Справа от меня образовывался свинфилькьяс, для чего люди в передовой шеренге выдвигались вперед. Другое «рыло» формировалось напротив меня, нацеленное прямо на моего сына. Четвертая стрела стукнулась о нижний край щита, отскочила и пролетела буквально в дюйме от шлема. Ни разу мне не приходилось стоять в заднем ряду «стены» с тех пор, как я стал олдерменом, но сегодня мои дружинники ожидали видеть своего командира в тылу. Я был стар, и им хотелось меня защитить. Это создавало сложности, потому как воины уже озирались, опасаясь, не попала ли в меня одна из тех стрел, что сыпались по всему фронту линии Этельстана. В центре, где норманны с островов готовились напасть на мерсийцев, помчалась вскачь лошадь, круп которой заливала кровь от вонзившихся стрел. Мне ненавистно было находиться позади «стены». Вождь должен стоять впереди, и я наполнился вдруг уверенностью, что Скульд, парящая над полем и выбирающая жертвы норна, покарает меня, если я останусь в тылу. Прежде я убрал Осиное Жало в ножны, решив, что сакс мне не понадобится, но теперь вытащил его. – Расступись! – гаркнул я. Будь я проклят, если позволю моим людям встречать свинфилькьяс без меня. Я протолкался через шеренги, приказывая воинам разойтись, и втиснулся между сыном и Вибрундом, здоровяком-фризом с секирой на утяжеленном свинцом топорище. Я присел, выставив перед собой щит, и приготовил Осиное Жало. – Отец, не место тебе здесь, – пробормотал сын. – Если погибну, позаботься о Бенедетте, – отозвался я. – Конечно. Рев прокатился по строю противника, заметившего меня в первом ряду. Убить военного вождя означает снискать репутацию. Я смотрел поверх кромки щита и видел злость, страх и решимость на бородатых лицах. Эти люди жаждали моей смерти. Они хотели славы, хотели, чтобы в шотландских залах исполняли песни про гибель Утреда. Потом полетели копья, «свиное рыло» издало боевой клич. И битва началась. Глава 15 Копья, летящие из задних шеренг скоттов, стучали о наши щиты. Мне повезло: копье ударило в верхнюю половину щита с такой силой, что острие показалось через ивовую доску, но под весом древка вывалилось и упало мне под ноги, когда я поднялся, чтобы встретить натиск «свиного рыла». Шотландцы набегали орущей ордой, рты и глаза широко раскрыты, секиры подняты, тяжелые копья готовы колоть. И тут они достигли места, где мы нарыли ям.