Мои люди разразились криками, и Этельстан не прерывал их. Потом он напомнил, что они дерутся за свои дома, за жен и детей. – А прежде всего, – закончил он, – мы сражаемся за мир! Мы идем в бой, чтобы изгнать Анлафа и его свору с нашей земли и преподать скоттам урок, что вторжение в нашу страну не принесет им ничего, кроме могилы! Я обратил внимание, что он не взывает к христианам, отдавая себе отчет, что здесь, на правом крыле, за него воюют норманны и даны. – Помолитесь, – сказал король, – и деритесь так, как вы это умеете. И ваш бог поможет вам, сохранит вас и вознаградит. Как и я. Воины разразились одобрительными криками, а Этельстан посмотрел на меня с вопросом: как, мол, я справился. Я улыбнулся: – Спасибо, государь. Он отвел меня немного в сторону от строя. – Твои норманны не переметнутся? – вполголоса спросил он. – Это тебя беспокоит? – Это беспокоит моих людей. И да, меня тоже. – Они будут верны, государь, – отрезал я. – И если я ошибаюсь, то Беббанбург твой. – Если ты ошибаешься, мы все покойники. – Они не подведут, клянусь. Король посмотрел мне на грудь: – Крест? – Женская ворожба, государь. Эта вещь принадлежит Бенедетте. – Тогда я буду молиться, чтобы эта ворожба сберегла тебя. Всех нас. Стеапа готов, поэтому все, что остается, – это надежно сдерживать противника. – И победить, государь. – Это тоже, – согласился он. – Это тоже. Затем Этельстан развернул коня и поскакал обратно вдоль строя. В тот миг враги и появились. * * * Сначала мы их услышали. Раздался глухой рокот, от которого сотрясалась, казалось, вся пустошь. Это был звук огромного военного барабана. В него ударили троекратно, и третий раз послужил сигналом всему войску бить мечами о щиты. Противники кричали, и все это время барабан стучал, словно сердце какого-то незримого чудовища. Большинство моих воинов сидели, но теперь они поднялись, разобрали щиты и вглядывались в дорогу, исчезающую за невысоким гребнем. Звук нарастал, но враги все еще не появились. Сначала мы увидели над гребнем их штандарты – длинную линию флагов с изображением орлов, соколов, волков, секир, воронов, мечей и крестов. – У нас скотты, – сообщил Финан. Голубые флаги шотландцев развевались на левом неприятельском крыле, и это означало, что в атаку на мою «стену щитов» пойдут люди Константина. Парящий сокол Анлафа реял у врага справа, подтверждая наши предположения, что главный удар будет нацелен на наш левый фланг. – Судьба милостива к нам! – обратился я к своим воинам. – Она посылает нам скоттов! Сколько раз приходилось нам их бить? Они увидят, что здесь беббанбургские волки, и перепугаются! Перед боем мы несем чушь, несусветную чушь. Мы говорим нашим людям то, что они хотят услышать, но что произойдет, решают боги. – Поменьше лучников, возможно? – пробормотал Финан. Скотты использовали стрелков, но не слишком много. Я поднял голову к небу и увидел, что на западе собираются тучи. Быть может, снова пойдет дождь? Ливень ослабит угрозу со стороны лучников. – Уверен, что твой сын должен стоять в первом ряду? – спросил Финан. Я поставил сына – единственного, как вновь с болью осознал, сына – в центре строя моих людей. – Он обязан находиться там, – отрезал я. Обязан, так как ему предстояло стать следующим владетелем Беббанбурга и люди должны видеть, что их вождь готов делить с ними опасности. Было время, когда там, во главе и в центре «стены щитов» моих воинов, стоял я, но возраст и здравый смысл убедили теперь держаться позади линии. – Он обязан находиться там, – повторил я. А потом добавил: – Но я поставил рядом с ним надежных людей. Вскоре я забыл про грозящую сыну опасность, так как на линии горизонта показался противник. Первой появилась конница: длинная разрозненная цепь из примерно сотни всадников. Некоторые несли треугольные норманнские штандарты. За ними шла «стена щитов». Могучая стена, перегородившая долину щитами всех цветов, где чернощитники Страт-Клоты соседствовали с шотландцами Константина, а над стеной робкое солнце отражалось от целого леса наконечников копий. Враги остановились на вершине холма, стуча по щитам и выкрикивая оскорбления, и я понимал, что все мои воины до единого пытаются подсчитать их число. Это, конечно, было невозможно, так как построился неприятель плотно, но, по моим прикидкам, нам противостояла не менее чем пятитысячная рать. Пять тысяч! Я в ужасе смотрел, как эта орда колотит по щитам и выкрикивает гадости. Я напомнил себе, что Гутрум привел под Этандун почти столько же воинов, но мы побили их. И у его людей, как у Овейна из Страт-Клоты, были черные щиты. Знак ли это? Мне вспомнилось, что после боя кровь была почти не видна на брошенных черных щитах. – По виду шесть шеренг, – произнес Финан. – Может, семь. У нас имелось только три нормальных да куцая четвертая. А строй противника еще уплотнится по мере того, как линия станет подходить к сближающимся потокам. Недостаточно перебить первую шеренгу «стены щитов» – чтобы победить, нам понадобится прорвать все шесть, семь рядов, или сколько их там будет. В горле у меня пересохло, под ложечкой заныло, а в правой ноге задергалась мышца. Я коснулся серебряного молота, обвел глазами небо в поисках знамения, ничего не нашел и стиснул рукоять Вздоха Змея. Враги опустили нижний край круглых щитов на землю. Щит тяжелый, и держащая его рука устает намного раньше той, что орудует мечом. Противники продолжали бить клинками и древками копий по щитам. – Они не двигаются. – Финан говорил, потому что нервничал. Мы все нервничали. – Ждут, что мы атакуем их? – Надеются, – буркнул я. Разумеется, они хотели, чтобы мы пошли в атаку на них, преодолевая пологий склон по сырой пустоши. Но даже если Анлаф счел Этельстана дураком, раз тот согласился на это поле боя, он понимал, что мы останемся внизу. Их командиры разъезжали перед строем, подбадривали воинов. Мне было прекрасно известно, о чем они говорят. Посмотрите на врагов! Посмотрите, как их мало! Какие они слабаки! Мы легко сметем их! Подумайте о добыче, которая вас ожидает! Женщины, рабы, серебро, скот, земли! Воины отвечали радостным ревом. – В строю у шотландцев много копий, – заметил Финан. Я не слушал. Думал про Скульд, норну у подножия Иггдрасиля, гигантского ясеня, поддерживающего мир. Ножницы Скульд остры. Она обрезает ими нить нашей жизни. Некоторые верят, что Скульд покидает Иггдрасиль и во время битвы парит над сражением, решая, кому жить и кому умереть. Я снова вскинул голову, будто ожидал увидеть в небе седовласую женщину с огромными крыльями и ножницами, блестящими на солнце, но все, что предстало моим глазам, – это громоздящиеся серые тучи. – Иисус милосердный, – пробормотал Финан. Я посмотрел вперед и увидел, что по пологому склону к нам скачут всадники. – Не отвечать! – воззвал я к своим дружинникам. Приближающиеся воины были глупцами, жаждущими поединка. Они ехали дразнить нас и искать славы. – Поставьте щиты, отдыхайте! – приказал я. – И не отвечайте им! Среди этих задир был Ингильмундр. В правой руке он держал Косторез, свой меч, лезвие его блестело. Заметив меня, ярл свернул в нашу сторону. – Лорд Утред, пришел умереть? – крикнул он. Его конь, вороной жеребец, подошел совсем близко к спрятанным ямам, но в последний момент норманн повернул, чтобы проскакать вдоль строя моих воинов. Выглядел он великолепно: кольчуга отполирована, плащ белый, упряжь сверкает золотом, шлем увенчан вороновым крылом. Улыбаясь, Ингильмундр указал на меня Косторезом. – Лорд Утред, выходи и дерись! Я отвернулся и стал глядеть через реку, нарочито не замечая его. – Смелости не хватает? Но деваться некуда! Сегодня ты умрешь. Все вы умрете! Вы овцы, разжиревшие для убоя. – Он заметил треугольное знамя Эгила с орлом и перешел на норвежский. – А вы, норманны, думаете, боги одобрят вас сегодня? Они отплатят вам болью, муками и смертью! Кто-то в строю Эгила громко испустил газы, что вызвало бурный смех. Потом норманны начали бить о щиты, и Ингильмундр, отчаявшись раздразнить кого-то для поединка, повернул коня и поскакал к мерсийским отрядам, стоявшим слева от нас. Там тоже никто не поддался. Мерсийцы стояли молча, оперев щиты на землю и смотрели на дразнящего их врага. К нам подъехал всадник с черным щитом Овейна. Он посмотрел, не сказал ничего, потом сплюнул в нашу сторону и поехал прочь. – Считал нас, – предположил Финан. – Много пальцев ему не понадобилось. Долго нам еще придется стоять? Казалось, прошла целая вечность, но жизнью клянусь, я не мог сказать, были это всего несколько минут или час. Никто из наших не принимал вражеского вызова, Этельстан это запретил, так что молодые дураки насмехались над нами и горделиво гарцевали на своих скакунах, а мы просто ждали. Небо заволокло тучами, с моря налетел дождь. Кое-кто из моих людей сел. По кругу ходили фляги с элем. К нашим рядам подошел мерсийский священник. Некоторые из моих воинов вставали на колени, и он касался их головы и шептал молитвы. Анлаф, очевидно, надеялся, что мы пойдем на него, но ему следовало понимать – мы не настолько глупы. Чтобы атаковать его линию, нам пришлось бы растягивать свою, заполняя расширяющийся промежуток между реками, и наш строй станет еще менее глубоким. Да к тому же и наступать вверх по склону! Это означало, что битву следует начинать ему, но Анлаф тоже ждал в расчете, что численность его воинства напугает нас еще сильнее. – Ублюдки перестраиваются, – сообщил Финан. Я увидел, что скотты на крайнем левом фланге противника пришли в движение. Части воинов из центра первой шеренги приказали отойти на края, тогда как другие заняли их места. – Шустрые, да? – воскликнул я. Потом обратился к Эгилу: – Свинфилькьяс! – Вижу! – отозвался тот. Свинфилькьяс – это то, что мы называем «свиное рыло», потому что этот строй похож на кабанью голову. Вместо того чтобы ударить своей «стеной щитов» о нашу, противник собрал самых сильных и умелых бойцов в три группы, и по мере приближения к нам группы эти примут форму клина и попытаются пройти через нашу «стену», как клыки вепря через плетень. Если затея удастся, натиск будет коротким и яростным, оставив зияющие бреши в нашей линии, которые шотландцы расширят, проникая в тыл этельстановой армии. Константин наверняка знал, что замысел Анлафа состоит в прорыве нашего левого фланга, но ему хотелось получить свою долю славы, вот он и строил самых могучих своих воинов «свиным рылом» в расчете разметать моих людей и разбить наше правое крыло прежде, чем норманны сломают левое. – Верьте в Бога! – раздался голос, и я увидел, что это скачущий со стороны мерсийцев епископ Ода обращается к моим людям. – Если Бог за нас, кто против нас?[6] – Половина из них язычники, – напомнил я, когда он приблизился. – Один да защитит вас! – воззвал прелат, теперь на своем родном датском. – И Тор да ниспошлет могучую молнию, дабы развеять этот сброд! – Он остановил коня рядом с моим и улыбнулся. – Так лучше? – Неплохо, лорд епископ. – Мне жаль твоего сына. – Ода понизил голос. – И мне, – уныло отозвался я.