На острие клина бежал настоящий великан, с бородой поверх окольчуженной груди, с оскаленным щербатым ртом, глазами, устремленными прямо на меня, в порубленном шлеме с серебряным крестом. На щите его красовалась красная рука Домналла, а лезвие секиры сверкало. Он вскинул топор, явно намереваясь поднять мой щит, а потом нанести удар острием, насаженным на верх топорища, но правая его нога ухнула в одну из ям. Я видел, как расширились у него глаза, когда он споткнулся. Верзила повалился на свой щит, поскользнувшись на сырой земле, и стоящий справа от меня Вибрунд взмахнул своей утяжеленной секирой и раскроил противнику шлем и череп. Ярко брызнула первая кровь. Остальная часть «свиного рыла» пришла в беспорядок. По меньшей мере трое упали, и другие налетели на них, спотыкаясь и размахивая щитами, чтобы удержать равновесие. Мои люди выступали вперед, кололи и рубили. Вражеский клин превратился в мешанину из крови, трупов и корчащихся раненых. Задние ряды шотландцев напирали, толкая передних, и все больше воинов падали. Один юнец, с рыжим пушком вместо бородки, устоял на ногах и оказался вдруг напротив меня. Насмерть перепуганный, он свирепо заорал и рубанул с правой руки наотмашь, попав по моему щиту. Мальчишка позабыл всю науку, потому как в яростном замахе сместил все тело влево, уведя за собой и щит, и мне не составило труда вонзить Осиное Жало ему в живот. Кольчуга у него была старая и ржавая, со стянутыми бечевкой прорехами. Видимо, ему достался доспех от отца. Я придержал противника щитом, рванул клинок вверх, потом провернул его и высвободил. Парень рухнул у моих ног, издавая наполовину стон, наполовину визг. Сын рубанул саксом, и звук оборвался. Секира обрушилась на мой щит с такой силой, что расщепила ивовую доску. Я увидел край недавно заточенного лезвия, показавшегося в разломе, и решил, что оружие зажало. Подтянул щит, таща за собой секирщика, и снова ткнул Осиным Жалом снизу вверх. То не был расчет, просто отработанный за годы навык, облегченный беспорядком во вражеских рядах. Корчась в агонии, шотландец дернул секиру, я повернул щит, и топор высвободился. Я ударил железным умбоном ему в лицо, потом ударил мечом в пах. Все это произошло за время, потребное на два или три вдоха, а атака скоттов уже захлебнулась. Тела убитых и раненых мешали тем, кто еще оставался на ногах, а любой упавший увеличивал мрачную кучу-малу. Люди позади нее узнали о прикрытых травой ямах, видели кровавое месиво перед собой и потому стали осторожнее. Они не выкрикивали больше оскорбления, но пытались обогнуть мертвецов. Сомкнуть щиты уже не получалось, и это заставляло нападающих быть осмотрительнее. Осторожность вселяет в человека тревогу, и наш противник утратил единственное преимущество атакующего в «стене щитов» – энергию подпитанного страхом остервенелого натиска. – Копья! – крикнул я с целью подтянуть больше копейщиков в нашу первую шеренгу. Скотты уже не давили, а лишь подбирались к нам, осторожно обходя ямы, а также убитых и умирающих товарищей, и это делало их уязвимыми для наших насаженных на ясеневые древки наконечников копий. Первая шеренга скоттов сильно пострадала: почти вся она полегла, образовав кровавое препятствие для людей позади. Наступающие следом воины предпочитали не лезть через мертвых и раненых на мою нетронутую «стену щитов», а выждать. Они выкрикивали ругательства и били клинками о щиты, но лишь немногие пытались напасть на нас, да и то отступали, встреченные копьями. Я заметил Домналла. С перекошенным от ярости лицом, он строил новую первую шеренгу. Тут кто-то ухватил меня за ворот кольчуги и потянул назад. Это был Финан. – Дурак старый! – прорычал он. – Умереть решил? – Да они побеждены! – Это же скотты! Их можно победить, только перебив. Они придут снова. Эти ублюдки всегда возвращаются. Предоставь молодежи разбираться с ними. Ирландец выволок меня за «стену щитов», где продолжали падать стрелы, но особого вреда не причиняли, потому что лучникам приходилось стрелять поверх своих, и они били с перелетом. Я посмотрел налево и убедился, что строй Этельстана держится твердо по всей линии, хотя правое крыло Анлафа, от которого мы ожидали главной атаки, до сих пор медлит. – Где Этельстан?! – Я видел лошадь без всадника с приметной попоной, но самого короля не наблюдалось. – Валяет дурака, как и ты, – ответил Финан. – Встал в мерсийскую «стену». – С ним все будет в порядке. У него телохранители, и сам он хорош. Я наклонился, сорвал пучок жесткой травы и обтер лезвие Осиного Жала. Я обратил внимание, как один из моих лучников окунул наконечник в коровью лепешку, потом наложил стрелу на тетиву и пустил поверх «стены щитов». – Прибереги стрелы до тех пор, пока ублюдки снова в атаку не пойдут, – посоветовал я ему. – Что-то они не очень рвутся, а? – произнес Финан, и в тоне его прозвучало нечто вроде упрека. Он был прав. Шотландские войска предприняли решительную попытку смять мою «стену щитов», но выкопанные нами ловчие ямы смешали их ряды, а потом пришел и ужас от понесенных потерь. Самые лучшие и яростные из их воинов занимали место на острие клиньев, и уже по большей части лежали мертвыми. Остальные бойцы осторожничали, ограничиваясь угрозами, и не спешили нападать снова. Мои дружинники, ободренные успехом, насмехались над противниками, побуждая их подойти и погибнуть. Константин в тылу скоттов сидел на сером коне, облаченный в свой ярко-синий плащ. Он наблюдал за нами, но армию вперед не гнал. Я предположил, что король хотел прорвать мою линию и показать Анлафу, будто способен победить без помощи свирепых норманнов из Ирландии, но попытка не удалась. Скотты осторожничали, и их примеру следовала и остальная часть линии Анлафа. Враги не смогли ни сломить моих людей, ни прорвать строй более многочисленных мерсийских войск, и теперь они отступили и держались вне расстояния удара копьем. Неприятели орали, время от времени некоторые бросались вперед, но отходили, когда мерсийцы отражали атаку. Ливень из стрел ослабел, а копья метали только изредка. Первый натиск получился таким яростным, как я того и ожидал, но с его неудачей запал у врага словно выдохся, и битва, едва начавшись, замерла по всей протяженности фронта. Это показалось мне странным. Первое столкновение «стен щитов» обычно бывает самым яростным, воины выплескивают накопившийся гнев, пытаясь взломать строй противника и прорваться через его ряды. Люди, движимые страхом, стараются покончить с боем как можно скорее. Затем, если первая жестокая схватка не приводит к прорыву «стены», неприятели отходят, чтобы перевести дух и прикинуть, как лучше подступиться к врагу, и нападают снова. Но на этот раз враг ударил, получил отпор и быстро отошел, держась вне досягаемости наших копий. Союзники продолжали грозить, сыпать оскорблениями, но повторять атаку не торопились. Потом я заметил, как вражеские воины постоянно поглядывают направо, на пологий склон, где собрались в отдалении внушающие страх норманны Анлафа. – Он совершил ошибку, – заявил я. – Константин? – Анлаф. Рассказал воинам о своих планах, и они не горят желанием умирать. – А кто горит? – сухо отозвался Финан, но вид у него по-прежнему был недоуменный. – Все эти люди, – я повел саксом, указывая на застывшую на месте «стену щитов», – знают, что Анлаф планирует решить исход битвы ударом норманнов на правом фланге. Там зачем им умирать, не дождавшись этой атаки? Они рассчитывают, что главный удар вселит в нас страх и прорвет строй, вот тогда и наступит снова их черед. Почему бы не предоставить северянам выигрывать бой вместо них? Я не сомневался в своей правоте. Врагам пообещали, что ужасающие ульфхеднар Анлафа, эти норманны из Дифлина, побеждающие во всех сражениях, разгромят левое крыло Этельстана и приведут в расстройство нашу армию. Теперь они дожидались этого события, не желая умирать прежде, чем парни из Дифлина обеспечат им победу. Раздавались вопли тысяч глоток, без умолку бил большой военный барабан, но настоящих звуков битвы – возгласов, звона клинка о клинок – не было. Этельстан запретил нам атаковать, велел стоять в обороне и сдерживать противника до тех пор, пока король не проломит вражескую «стену», и армия выполняла приказ. Время от времени по фронту раздавался звон мечей, когда воины набирались храбрости и нападали, вспыхивали короткие схватки, но «стена щитов» Этельстана стояла. Взламывать ее выпало на долю собственной рати Анлафа, и остальная часть вражеского войска дожидалась яростной его атаки, но свирепые ирландские норманны по-прежнему топтались в сотне шагов от Этельстанова левого крыла. Анлаф, вероятно, придерживал их в расчете на то, что Этельстан ослабит оставленное в покое крыло и усилит центр, но это может произойти только в случае, если мерсийские войска окажутся в опасном положении. Анлаф, подумалось мне, скоро пошлет ульфхеднар в бой, и сражение возобновится. И тут Торольф решил, что может победить в этой битве. Эгил, подобно мне, держался позади своих воинов, предоставив брату играть роль предводителя «стены щитов». Норманны разбили одно из «свиных рыл», навалив перед собой груду окровавленных трупов, и теперь противостоящие им скотты ограничивались оскорблениями и добавлять свои тела в кучу не спешили. Их строй съежился – не только по причине потерь, понесенных во время первого яростного натиска, но и потому, что все «стены щитов» имеют склонность сбиваться вправо. Когда она сближается с врагом, и мечи, копья и секиры норовят найти уязвимое пространство, люди инстинктивно жмутся правее, под защиту щита соседа. Именно так поступили скотты, создав тем самым маленький разрыв в конце линии – зазор между обрывистой долиной реки и «стеной». Он был всего в два или три шага в ширину, но Торольф не устоял перед искушением. Он разбил брошенных против него отборных воинов Константина, а теперь разглядел шанс обойти вражеский фланг. Если ему удастся вклиниться в зазор и расширить его, мы сможем зайти в тыл шотландской «стене щитов», создав ей угрозу, и тогда начнется паника, которая быстро распространится по всей вражеской линии. Торольф не посоветовался ни с Эгилом, ни со мной – просто переместил часть лучших своих бойцов на правый фланг, потом вышел из «стены щитов» и стал осыпать скоттов насмешками, вызывая кого-нибудь выйти и сразиться с ним. Никто не отважился. Торольф могучий воин: высокий, широкоплечий, с суровым лицом под блестящим шлемом, увенчанным орлиным крылом. В левой руке он держал щит с родовой эмблемой в виде орла, а в правой свое излюбленное оружие – тяжелую боевую секиру на длинной ручке, прозванную им Кровопийцей. На шее у него висела золотая цепь, могучие руки унизаны браслетами. Он выглядел именно тем, кем являлся, – снискавшим в боях славу норманнским героем. Расхаживая вдоль линии, он неожиданно свернул и побежал к прогалу, призывая своих следовать за ним. И они последовали. Первого из противников Торольф свалил ударом таким мощным, что Кровопийца отбил в сторону щит и разрубил шотландца от плеча до сердца. Торольф взревел, устремляясь вперед, но топор засел в ребрах жертвы, и копье ударило ему в бок. Норманн издал крик, перешедший в вопль, когда он споткнулся, и скотты набросились на него. То были воины из резерва, которых Константин расторопно отрядил заткнуть брешь. Замелькали мечи и копья, и Торольф Скаллагримрсон умер на берегу реки, в изрубленной и исколотой кольчуге, обагрив кровью камыши, растущие по краю бурливого потока. Шотландец, копье которого первым достало Торольфа, вырвал из руки убитого Кровопийцу и с такой силой обрушил его на щит следующего норманна, что тот кубарем полетел с обрыва к реке. Скотты забросали его копьями. Он скатился в воду, заалевшую от погрузившегося под тяжестью доспеха тела. Последовавшие за Торольфом воины проворно отступили, и пришел черед скоттов издеваться и дразнить. Копейщик, убивший Торольфа, потрясал Кровопийцей, приглашая нас подойти и погибнуть. Я шагнул к Эгилу. – Этот ублюдок мой, – прорычал Эгил. – Мне жаль. – Он был хорошим братом. – В глазах у Эгила стояли слезы. Потом он извлек меч, Аддер, и указал на шотландца, размахивающего секирой Торольфа. – И этот человек – мой. Большой барабан, скрытый за спинами людей Анлафа, заговорил в новом, ускоренном ритме, и раздался могучий рев. Норманны Анлафа двинулись вниз по склону. * * * Норманны издавали боевой клич и шли нестройной толпой. Многие являлись ульфхеднар и считали себя неуязвимыми. Они верили, что посредством своей ярости и жестокости способны рассеять отряд западных саксов на левом крыле Этельстана. Я не знал, что Этельстан переместился на этот фланг и принял командование уэссекцами. Увидев, что норманны перешли в атаку, король приказал отходить. Это один из самых сложных маневров, что могут выпасть на долю полководца. Чтобы «стена щитов», отступая, не рассыпалась, требуется дисциплина. Делая шаг назад, воины должны следить, чтобы их щиты соприкасались, и все это время они видят, как на них накатывается визжащая орда. Но западные саксы были в числе лучших наших людей, и до меня доносился голос, повинуясь которому они шаг за шагом пятились. Тем, кто оказался ближе к ручью, мешал овраг. Пространство сужалось, и воины с фланга перестраивались, образуя еще одну шеренгу позади третьей. По мере медленного отступления боевая линия войск Этельстана принимала форму лука. Потом, отойдя шагов на двадцать, уэссекцы остановились, заклацали щитами, выравнивая строй, и тут норманны врезались в них. Атака получилась хаотичной, самые отважные первыми добрались до западных саксов. Они мчались прыжками, словно рассчитывая с разгона проскочить через ряды врага, но их встретили копья и сомкнутые щиты. Уэссекцы не дрогнули. Наступление норманнов разбудило остальную линию Анлафа, она двинулась вперед, и битва возобновилась: снова послышались звон клинков и стук щитов, раздались крики. Чернощитники Страт-Клоты подбирались к моим людям, скотты оттаскивали мертвецов, расчищая себе путь. Руководил ими воин с секирой Торольфа. – Ублюдок, – рыкнул Эгил. – Стой! – крикнул было я, но Эгил уже ушел, выкрикивая своим приказ расступиться. Шотландец заметил приближение противника. По лицу его пробежала тень тревоги, но потом он издал боевой клич, выставил крашенный синим щит и замахнулся секирой на Эгила, выскочившего из нашей первой шеренги. Болван был тот шотландец. Он, похоже, чаще орудовал мечом и копьем, секира была для него непривычным оружием, и он нелепо взмахнул ею в расчете грубой силой удара сбить в сторону щит Эгила. Тот резко остановился, отклонился назад, секира пролетела мимо, и пока шотландец отчаянно пытался справиться с ней, Эгил нанес укол. Аддер вонзился скотту в живот, тот согнулся от боли, и Эгил впечатал ему в лицо украшенный изображением орла щит. Потом провернул меч, дернул вверх и высвободил, выпуская из раненого кишки. Те вывалились прямо на труп Торольфа. Секира упала в реку, а Эгил снова и снова заносил Аддер, изрубив умирающему голову и плечи, пока один из норманнов не оттащил его, так как скотты шли отомстить за своего. – Чувствую себя бесполезным, – буркнул я. – Предоставь это молодым, – терпеливо возразил Финан. – Ты их к этому готовил. – Нам нужно сражаться! – Если дойдет до стариков, значит дело совсем плохо. – Ирландец повернулся посмотреть на западных саксов Этельстана. – Держатся молодцом. Западные саксы продолжали пятиться, но сохраняя порядок, загибая линию и увлекая за собой мерсийцев из центра. Анлаф, по моим расчетам, уже праздновал победу. Его превосходящие числом силы не прорвали «стену щитов» Этельстана, но заставляли ее отступить, и вскоре она окажется прижатой к более крупному из потоков. Я видел Анлафа: он скакал на громадном вороном, приказывая своим наступать по всей линии. Он обнажил меч и ткнул им в нашу сторону, его уродливое лицо было перекошено от ярости. Он верил в победу и что его план работает, но требовалось еще сломить нас. Анлаф подъехал к Константину и крикнул что-то, чего я не мог разобрать из-за шума битвы, но Константин пришпорил коня и отдал приказ своим людям. Те снова двинулись вперед. Теперь на кону стояла гордость. Кто первым сломит наш строй? Норманны крушили левый фланг и центр Этельстана, а скотты пытались доказать, что не уступят воинам Анлафа. Домналл проложил себе путь в первую шеренгу с секирой в руке и повел атаку против Эгила, тогда как принц Селлах шел против моих людей. Воины Селлаха наскакивали с криком. Некоторые из них угодили в ямы, другие напирали сзади и спотыкались о трупы, но шотландцы шли, опустив копья и размахивая топорами. Я бросил еще один взгляд на западный гребень, ничего не увидел и отправился на помощь своим воинам. Берг, руководивший левым моим крылом, командовал крепче держать щиты, но в скоттах бурлила ярость, делавшая их ужасными. Я видел, как упал Ролла с раскроенным секирой шлемом. Видел, как Селлах прорывается в брешь и убивает Эдрика, бывшего некогда моим слугой, а за Селлахом проникают другие. Окровавленный меч принца нацелился теперь на Осви; тот принял удар на щит и нанес укол саксом, но клинок уперся в щит Селлаха. Сын Константина был опьянен яростью боя. Он двинул Осви щитом, опрокинув на спину, и проревел вызов воинам в третьей шеренге. Один из них рубанул секирой, Селлах отбил ее мечом, потом сделал выпад, стараясь достать Беорнота, но тот отвел клинок саксом, и шотландец снова пустил в ход щит. Осви удалось каким-то чудом подняться, правую его ногу достало копье. Селлах завел меч для следующего укола. Его яростная атака сыграла роль «свиного рыла», которое вклинилось в мой строй на две шеренги. Принцу оставалось одолеть Беорнота, и он окажется в тылу нашей линии, а следом за ним хлынет множество бойцов. «Стена щитов» будет пробита, битва проиграна, и Селлах понимал это. – Ко мне! – крикнул я оставленным в резерве людям Финана и бросился к тому месту «стены», где издающий победные кличи принц молотил Беорнота щитом с железным умбоном. Отстранив Беорнота, я толкнул свой щит вперед, отпихивая Селлаха. Я был крупнее, выше, тяжелее, чем принц, и не уступал ему в ярости, и от моего толчка он отшатнулся. Шотландец узнал меня. Он всегда хорошо относился ко мне, но теперь жаждал убить. Ему пришлось в детстве жить у меня заложником, и я воспитывал его, учил обращаться со щитом и мечом и проникся к нему симпатией, но теперь тоже хотел убить. Финан был рядом, его люди позади нас. Вместе мы двинулись вперед, затыкая проделанную Селлахом брешь. У принца был длинный меч, у меня Осиное Жало. – Пошел отсюда, мальчишка! – прикрикнул на него я, хотя он давно был уже не мальчишка, а взрослый воин, наследник шотландского престола, вполне способный выиграть эту битву для своего отца и для Анлафа. Длинный меч – не подходящее оружие для «стены щитов». Селлах нанес колющий удар, я принял его на щит и, продолжая давить, оттеснял клинок. Это заставило принца повернуться, я еще сильнее двинул вперед тяжелым щитом, а Финан, располагавшийся теперь справа от меня, заметив щель, совершил выпад, норовя пробить кольчугу Селлаха в районе пояса. Тот инстинктивно опустил щит, отбивая сакс ирландца, и тем самым открыл дорогу для Осиного Жала. Он понял это. Парень посмотрел на меня, осознавая, что совершил ошибку, и в глазах его отразилась почти мольба, когда я просунул сакс поверх его щита и перерезал ему горло. Кровь брызнула мне в лицо, ослепив на миг, но я чувствовал, как Селлах, падая, тянет за собой Осиное Жало. – Неплохо для стариков, – проговорил Финан и полоснул саксом бородатого, покрытого кровью шотландца, пытавшегося отомстить за Селлаха. Он разрубил ему кисть, потом повел меч вверх, рассекая противнику щеку. Тот попятился, и Финан не стал его преследовать. Кто-то оттащил тело Селлаха за нашу «стену щитов». На принце была дорогая кольчуга, позолоченные ножны с драгоценными камнями, пояс с серебром и золотая цепь на шее – мои люди знали, что после боя я поделюсь с ними добычей. Дружинники Финана заткнули дыру в «стене». Скоттов разъярила гибель принца – они отступили от кровавой линии трупов, но готовились напасть снова, и возглавить их должен был Домналл. Он появился справа от меня, призывая своих отомстить за Селлаха. Это был настоящий великан, снискавший репутацию зверя в бою, и теперь ему хотелось сражаться. Домналл стремился прорубить себе дорогу через нашу «стену щитов» и забрать мою жизнь в уплату за жизнь принца. С яростным рыком он перепрыгнул через тела убитых, и Финан вышел ему навстречу. Это был поединок здоровенного свирепого шотландца с длинным мечом против низкорослого ирландца, вооруженного саксом, но Финан был самым проворным фехтовальщиком из всех, кого я знал. Скотты подались было вперед, но остановились, наблюдая за Домналлом. То был военачальник их короля, человек бесстрашный и овеянный славой. А еще в нем бурлила ярость. Ярость хоть и выигрывает битвы, но одновременно ослепляет воина. Шотландец замахнулся огромным мечом на Финана, тот сделал шаг назад. Домналл двинул вперед щит, намереваясь сбить противника с ног, но ирландец скользнул вбок, и его сакс метнулся, пронизав кольчугу Домналла повыше запястья держащей меч руки. Финану пришлось отойти еще, когда окованный железом щит описал дугу, предназначенную повалить ирландца на землю, но тот со змеиной гибкостью уклонился вправо, и сакс метнулся к сжимающей щит руке. Продолжая уходить вправо, мой старый друг сблизился с врагом, ткнул мечом, который пробил кольчугу Домналла, кожаную поддевку и вошел в ребра под мышкой. Домналл отшатнулся, раненый, но не побежденный, и слепая ярость ушла из него, сменившись холодной решимостью. Скотты горланили, поддерживая Домналла, точно как мои люди подбадривали Финана. Домналл испытывал страшную боль, но это был могучий человек, способный терпеть страшную боль и продолжать сражаться. Он оценил быстроту ирландца, однако решил, что может возместить ее грубой силой, и снова занес меч в ударе, способном повалить быка. Финан принял на щит удар, оказавшийся достаточно сильным, чтобы вывести его из равновесия, а следом щит Домналла врезался в коротышку. Мой друг повалился навзничь. Шотландец бросился было добивать, но остановился, поскольку ирландец мгновенно вскочил. Верзила-шотландец укрылся за своим порубленным щитом и выставил меч, приглашая Финана атаковать. Его расчет строился на том, чтобы держать ирландца на дистанции длины меча, и тогда тот не сможет причинить ему вреда своим коротким саксом. – Ну, ублюдок, давай! – прорычал скотт. Финан, приняв приглашение, двинулся вправо, подальше от меча Домналла, но споткнулся о лежащего на земле раненого и покачнулся. Он взмахнул рукой в попытке восстановить равновесие. Заметив, что противник приоткрылся, шотландец нанес укол. Однако Финан только сделал вид, будто споткнулся. Оттолкнувшись правой ногой, он мгновенно перенес вес на левую, опустил щит, отражая нацеленный в середину туловища укол, и с ошеломительной быстротой рубанул Домналла саксом по шее. У блестящего шлема шотландца имелась кольчужная бармица, но сакс прорезал ее, хлынула кровь, а Финан, стиснув зубы, потянул клинок назад, словно пилу, и Домналл упал. Взревев от ярости, скотты полезли через убитых и умирающих, горя желанием отомстить за вожака, и Финану пришлось юркнуть под прикрытие «стены щитов». Я приказал строю сместиться вперед, к валу из трупов, и вскоре послышался глухой стук щитов о щиты. Мы сдерживали напирающего врага. Давящий на мой щит противник кричал, брызгая слюной. Я уловил запах эля в его дыхании, чувствовал на щите удары, когда он пытался дотянуться саксом до моего брюха. Ему удалось при помощи умбона отбить мой щит в сторону, а его меч скользнул по поясу. Потом шотландец издал сдавленный крик, когда Видарр Лейфсон разрубил ему плечо секирой, и в этот же миг секира из второй шеренги шотландцев обрушилась на мой побитый щит. Удар рассек железный обод и раздробил доску. Я отвел щит с топором вбок, раскрывая скотта, и Иммар Хергильдсон, такой перепуганный поутру, ткнул из второго ряда копьем, и тот упал. Мы отбили их. Враги атаковали с необычайной свирепостью, но нас защищал вал из тел. Невозможно держать плотный строй, когда перелезаешь через убитых и раненых, и шотландской храбрости тут оказалось мало. Наша «стена щитов» стояла крепко, а их разбрелась, и они снова отступили, не желая умирать под нашими клинками. Видарр Лейфсон зацепил труп Домналла секирой и подтащил богатую добычу к нашим рядам. Скотты сыпали издевками, но вновь нападать не спешили. Оставив сына руководить «стеной щитов», мы с Финаном вернулись в тыл. – Мне казалось, ты уже староват, чтобы сражаться, – проворчал я. – Домналл тоже был стар. Не стоило ему соваться. – Он тебя поранил? – Одни ушибы. Жить буду. А куда твой нож делся? Я опустил глаза и увидел, что моего маленького ножа нет. Чехол, привешенный к одному из моих оружейных поясов, срезали. Скорее всего, этот сделал тот брызжущий слюной скотт, что ухитрился достать меня саксом. Он был левшой и, сумей приблизить острие еще на дюйм, полоснул бы по животу. – Какой от этого ножа был прок? – отозвался я. – Только еду резать. Если это происшествие окажется самым опасным в битве, я смогу счесть себя везунчиком. Мы отправились навестить раненых. Здесь нашли Хаука, сын Видарра, которого перевязывал незнакомый мне священник. То была первая его битва, и, судя по изрубленной кольчуге и окровавленному правому плечу, она обещала стать последней. Рорик сваливал в кучу добычу, включая богатый шлем Селлаха с инкрустацией золотом и увенчанный орлиными перьями. Если мы выживем, то найдем на поле боя еще немало чем поживиться. – Возвращайся в строй, – велел я Рорику. Гибель Селлаха и Домналла дала очередную передышку. Скотты атаковали, едва не прорвав наш строй, но мы устояли, и теперь нас разделяло еще большее число тел, частью бездыханных, частью умирающих. Стоял чересчур знакомый запах крови и дерьма. Я посмотрел налево и увидел, что мерсийцы тоже держатся, но наша линия, пусть и укоротившаяся по ширине, остается пугающе тонкой. Резервы у мерсийцев, похоже, вовсе иссякли, а на земле за стеной лежало очень много раненых. Анлаф переместился на свое правое крыло, которое оттеснило дружины Этельстана к дороге, и это означало, что северная оконечность моста находится в руках у норманнов. Путь на Сестер был открыт, если не считать малочисленного заслона из западных саксов, образовавших «стену щитов» на южном конце моста, но Анлафа это мало заботило. Сестер мог подождать, все, что пока требовалось Анлафу, – это прижать нас к реке и перебить, и потому он криками побуждал своих норманнов убивать западных саксов. От войск на том участке отделился всадник и помчался галопом позади нашей «стены щитов», и я увидел, что это епископ Ода.