То было первое подтверждение факта, что Анлаф пересек море и мы имеем дело не с одной шотландской армией, но с объединенными силами воинов Константина и ирландских норманнов. А если Анлафу удалось уговорить правителей островов, то нам предстоит также столкнуться с ульфхеднар с островов Судрейяр и Оркнейяр. Короли севера пришли, чтобы сокрушить нас. – Норманнов были сотни! – воскликнул один из беглецов. – Чокнутые как дьяволы! Всех троих еще трясло после пережитого поражения. Они видели, как срубили Годрика, потом норманны искромсали его труп секирами. Альфгар, по их словам, бежал с поля боя прежде, чем битва закончилась. Удрал на коне, бросив своих воинов, окруженных шотландцами и норманнами. – Мы тоже бежали, – признался один из парней. – У меня те вопли до сих пор в ушах звенят. У бедолаг не было шанса выжить. – Где состоялась битва? Этого они не могли сказать, знали только, что Годрик вел их на север два дня, нашел реку, способную, по его представлениям, задержать захватчиков, и погиб. – У него осталась вдова, – уныло промолвил Эдвин. – Бедняжка. Про Этельстана Эдвин ничего не слышал. Он уговаривал меня остаться в Мамесестере и пополнить моими людьми гарнизон, потому что полученный им приказ велел удерживать город любой ценой. Без сомнения, подобный приказ получили все бурги по северной мерсийской границе. Только вот мне следовало выяснить, где находится Этельстан и куда направляются Константин и Анлаф. Намереваются они нанести удар на восток, в сердце Мерсии? Или продолжат идти на юг? – На юг, – сказал Эгил. – Почему? – Если Анлаф здесь… – А он здесь, – угрюмо вставил Финан. – Они захотят держаться неподалеку от моря. Флот Анлафа будет снабжать их провизией. – Провизии и так полно! – отмахнулся я. – Урожай выдался богатым. – А еще Анлафу нужен путь к отступлению, если дела обернутся скверно, – добавил Эгил. – Он не захочет отрываться от своих кораблей. Это звучало убедительно, хотя, если Эгил прав, то непонятно, как поступит Анлаф, когда союзники доберутся до Сестера. Побережье там круто поворачивало на запад, к Уэльсу, и если он пойдет дальше на юг, то потеряет связь с флотом. – Сестер, – предположил я. Эгил недоуменно посмотрел на меня: – Сестер? – Вот куда они идут. Взяв Сестер, союзники смогут использовать его как опорный пункт, а также откроют себе дорогу в сердце Мерсии. Они направляются на Сестер. Иногда бывает так, что идея возникает словно ниоткуда. Причина тому – чутье. Оно вырабатывается за годы, проведенные в кольчуге и в «стенах щитов»? Или я подумал, как поступил бы сам на месте Анлафа или Константина? Мы не знали, куда идут враги, не знали планов Этельстана. Я понимал только, что за стенами Мамесестера не добьюсь ничего. – Отряди гонца на юг, – приказал я Эдвину. – Поручи ему найти Этельстана. Пусть передаст королю, что мы идем к Сестеру. – Что, если враги придут сюда? – с тревогой спросил Эдвин. – Не придут, – заверил его я. – Их цель – Сестер. Константину и Анлафу хотелось унизить Этельстана. Они желали вырвать сердце у его амбиций об устройстве Инглаланда и помочиться на его труп. Сделать это они попытаются именно под Сестером. Глава 12 Местность к северу от Мэрса оказалась покинутой. Фермы стояли брошенными, житницы пустыми. Скотину увели на юг, хотя нам встретились пять стад, которые гнали на север. Стада были небольшими, семь коров в самом маленьком и пятнадцать в самом крупном. – Это норманны, – сухо доложил Финан, допросив погонщиков первого стада. – Опасаются фуражирских отрядов из Сестера? – Вполне возможно, – сказал ирландец. – Так же как и то, что им просто хочется продавать молоко и мясо Анлафу. Прикажешь развернуть их на юг? – Пусть идут. Я не хотел, чтобы скот задерживал нас, и мне не было дела, разживется ли Анлаф говядиной, – все равно его идущая на юг армия захватывает много животины и хорошо питается. Я повернулся в седле и увидел столбы дыма, отмечающие места, где горели саксонские усадьбы. Столбы не приближались. Определенно, к северу от нас наступала вражеская армия, но она, похоже, остановилась по меньшей мере в дне пути от Мэрса. За время, проведенное в Сестере, я хорошо изучил здешнюю местность. То был изрезанный горами участок земли, наполовину заселенный саксами, с горем пополам ладившими со своими датскими и норвежскими соседями. Северяне эти, во время моего начальства над гарнизоном Сестера, любили наведываться в Мерсию и угонять скот. Мы не оставались в долгу, случались жестокие стычки, и сейчас, предчувствуя грядущие трудности, я вспоминал про эти отчаянные схватки. Последнее и самое крупное из встреченных нами стад тоже шло на север. Погонщики отказались расчистить нам дорогу, а высокая, крепкая женщина принялась во весь голос орать на наш авангард, состоявший из двух десятков воинов Эгила. Я пришпорил Сновгебланда и остановился перед бабой, поливающей норманнов руганью и слюной. Она была из данов и спрашивала, куда мы идем. Получив ответ, что в Сестер, женщина обозвала нас предателями. – Вам следует сражаться за древних богов! Вы же северяне! Думаете, Тор вас помилует? Вы обречены! Кое-кто из парней Эгила смутился. На счастье, подоспел сам Эгил и сказал женщине, что она ничего не понимает. – Наши враги тоже христиане. Думаешь, Константин молот носит? – Константин воюет на стороне нашего народа! – заявила датчанка. – А мы воюем за своего лорда, – парировал Эгил. – Лорда-христианина? – огрызнулась баба. То была худощавая, сильная и краснолицая женщина, лет сорока или пятидесяти, наверное. Я заметил, что полдюжины погонщиков при ней либо старики, либо мальчишки, и это означало, что ее супруг и взрослые мужчины из челяди уже ушли на север, в войско Анлафа. – Плюю я на вашего лорда, – заявила она. – Пусть захлебнется своей христианской кровью. – Наш лорд – язычник, – заявил Эгил, скорее забавляясь, нежели злясь. Он указал на меня и добавил: – И это хороший человек. Женщина посмотрела на меня, заметила, видно, мой амулет и сплюнула: – Идешь присоединиться к саксам? – Я сам сакс, – ответил я на датском, ее родном языке. – Тогда я проклинаю тебя, – заверещала она. – Проклинаю за предательство старых богов. Проклинаю небом, морем и землей, что станет твоей могилой. – По мере того как проклятия вырывались из ее уст, женщина говорила все громче. – Проклинаю огнем, проклинаю водой, проклинаю еду, что ты ешь, и эль, что ты пьешь! – С каждой фразой датчанка тыкала в меня пальцем. – Проклинаю твоих детей, пусть сдохнут они в муках, пусть черви подземного мира обглодают их кости. Чтоб ты стенал в объятиях Хель вечно, чтоб кишки твои корчило от боли, чтоб ты… Договорить она не успела. У меня за спиной раздался крик. Крик был женский. Из числа ведущих вьючный обоз слуг вырвалась закутанная в черный с капюшоном плащ всадница. Она подлетела к датчанке и спрыгнула с седла, сбив более крупную противницу на землю. Женщина в капюшоне продолжала что-то выкрикивать. Я не понимал ни слова, но гневная интонация угадывалась безошибочно. Это была Бенедетта. Она сидела на здоровенной датчанке верхом, молотила ее по лицу кулачками и злобно завывала. Мои люди подбадривали ее. Я тронул пятками Сновгебланда. Эгил вскинул руку, останавливая меня. – Не мешай ей, – сказал он. Ошарашенная северянка лежала на земле, но быстро приходила в себя. И она была гораздо крупнее Бенедетты. Женщина пыталась встать и сбросить мелкую соперницу, но итальянка упорно держалась сверху, продолжая выкрикивать и молотить по красному лицу, залитому теперь кровью из разбитого носа. Датчанка попробовала стукнуть Бенедетту, та закрылась предплечьем. Но сила удара заставила Бенедетту замолчать и осознать опасность. Я снова двинулся вперед, и снова Эгил остановил меня. – Твоя женщина победит, – заявил он, хоть я и не понимал, как это ей удастся. Бенедетта сообразила быстрее меня. Она протянула руку, нащупала осколок от булыжника, которым была вымощена римская дорога, и впечатала его противнице в висок. – Ух ты! – воскликнул с ухмылкой Финан. Мои люди, равно норманны и саксы, покатывались со смеху и гомонили, и крики их стали громче, когда здоровенная баба откинулась на спину, явно оглушенная, открыв рот и пачкая кровью спутанные волосы. Бенедетта выпалила что-то по-итальянски. Успев научиться немного ее языку, я вроде как узнал слова «промыть» и «рот». Потом она протянула правую руку и ухватила горсть свежего коровьего помета. – О нет! – с усмешкой воскликнул Финан. – О да! – восторженно вторил Эгил. – Ti pulisco la bocca! – С этими словами Бенедетта зашвырнула горсть дерьма в открытый рот женщины. Та принялась отплевываться, и итальянка, не желая перепачкаться, встала. Наклонившись, она вытерла руки о подол соперницы, потом повернулась ко мне. – Ее проклятие не сработает, – сказала итальянка. – Она поливала тебя дерьмом? Вот дерьмо и ест. Я затолкала произнесенное зло обратно ей в глотку. Дело сделано! Бенедетта повернулась, плюнула на датчанку и села на лошадь. Мои люди продолжали восторженно приветствовать ее. Все те скверные мысли, что костлявая баба могла внушить людям Эгила, были развеяны Бенедеттой. Воинам нравится драка, они восхищаются победителем, и Бенедетта обернула дурной знак в благоприятный. Она подвела свою лошадь к моей. – Вот видишь? – спросила итальянка. – Тебе без меня не обойтись. Кто еще сможет отвратить зло? – Тебе не место здесь, – возразил я. – Я была рабыней! – с жаром заявила она. – И всю мою жизнь мужчины говорили мне, что делать. Больше ни один мужчина не будет командовать мной. Даже ты! Но я буду тебя оберегать! – Я запретил своим людям брать с собой женщин, – напомнил я.