Я уставился на него. Его слова не грешили против истины, но все равно были возмутительными. Этельхельм умер, потому что я разбил его войско, сразил его поединщика и обратил в бегство его воинов. Этельстан помогал, конечно, но он смог принять участие в той битве только потому, что я открыл и удерживал для него ворота Крепелгейт в Лундене. – Клятва за клятву, – по-прежнему спокойно сказал он, но с твердой властностью в голосе. – Ты поклялся убить человека, но не убил, поэтому клятва нарушена. – Этельстан вскинул руку, предупреждая мои возражения. – И еще установлено, что клятва, данная язычнику, не имеет силы. Только обещания, произнесенные во имя Христа и Его святых связывают нас. – Он снова вскинул руку. – Но я все равно намерен уплатить свой долг. Один человек, даже владетель Беббанбурга, не в силах сражаться с армиями трех королевств. Я чувствовал себя преданным. Я и был предан, но сумел проглотить свой гнев. – Ну так плати, – согласился я. – Минуточку, лорд. Минуточку. – Король встал и принялся расхаживать по узкому пространству между развалинами стен. – Камбрия живет без закона, ты согласен? – Согласен. – И она часть Нортумбрии, не так ли? – Так. – А Нортумбрия – это энглийское королевство, да? Мне еще никак не удавалось привыкнуть к этому слову, как и к названию Инглаланд. Были такие, кто использовал слово Саксонланд, но западные саксы, объединявшие всех говорящих на энглийском языке, предпочитали Инглаланд. Это подразумевало не одних только саксов, но также англов и ютов. Теперь мы стали не саксами и не англами, а энглийцами. – Нортумбрия – энглийская земля, – признал я. – Однако в наши дни в Камбрии больше людей, говорящих на северных языках, чем на нашем! Я помялся, потом пожал плечами: – Да, таких немало. – Три дня назад я поехал поохотиться с соколами и остановился поболтать с лесничим. Он говорил на норманнском наречии! Я бы с равным успехом мог пытаться изъясняться с ним по-валлийски. А это ведь энглийская страна! – Его дети будут говорить на нашем языке, – возразил я. – К черту его детей! Они вырастут язычниками! На некоторое время я оставил эту реплику без ответа, наблюдая за расхаживающим Этельстаном. Во многом он был прав. Нортумбрия редко распространяла свою власть на Камбрию, хотя та и считалась частью королевства, а норманны, чувствуя эту слабость, высаживались на берегах Камбрии и строили усадьбы в долинах. Дани Эофервику они не платили, и лишь мощные бурги по мерсийской границе не позволяли викингам осуществлять набеги на земли Этельстана. И не только норманны чувствовали беззащитность Камбрии. Страт-Клота, расположенная к северу от нее, давно мечтала прибрать эту область к рукам, как и Константин. И Этельстан тоже. – Если ты ненавидишь норманнов и хочешь, чтобы Камбрия была энглийской, то зачем оставил Гутфрита королем в Эофервике? – Ты его не любишь. – Он негодяй. Этельстан кивнул, потом снова сел, развернувшись ко мне лицом: – Главный мой долг – это не убивать норманнов, хотя, видит Бог, я перебил бы всех до единого, будь на то Его святая воля. Мой главный долг – обращать их в истинную веру. – Он помедлил, давая мне возможность что-то сказать, но я промолчал, и король продолжил: – Мой дед учил меня, что рабы Божьи – это не сакс, не норманн, не англ, не дан, но все те, кто объединился во Христе. Посмотри на Ингильмундра: прежде норманн и язычник, ныне он христианин и верный слуга своего государя. – И который встречался с Анлафом Гутфритсоном на острове Мён, – заявил я резко. – По моему приказу, – тут же парировал Этельстан. – А почему нет? Я послал Ингильмундра к Анлафу с предупреждением, что, если он не перестанет алчно поглядывать на этот участок нашего острова, я сниму с него шкуру и пущу ее себе на седло. Полагаю, это было весьма своевременное предупреждение, ведь Анлаф, как мне известно, давно облизывается на Камбрию. – Как и все остальные, – вставил я. – Включая тебя, государь. – Но если язычники Камбрии обратятся, – продолжил Этельстан, – они будут сражаться за своего христианского короля, а не за какого-то языческого искателя приключений из Ирландии. Да, Гутфрит негодяй, но через него вершится милость Божья! Он дал согласие окреститься. Разрешил мне возводить бурги в Камбрии, ставить в них мои гарнизоны. В этих крепостях найдут приют храбрые священники, что примутся проповедовать необращенным. Он согласился, что Камбрией будут править два саксонских олдермена, Годрик и Альфгар, а их войска станут защищать наших проповедников. Язычники прислушаются к Гутфриту: он один из них, говорит на их языке. Я предупредил его, что если он хочет остаться королем, то должен отдать мне христианскую Камбрию. И только подумай, что случится, если Гутфрит умрет. – Женщины вздохнут с облегчением. Этельстан не удостоил мои слова вниманием. – Пусть этот род правит в Ирландии, они верят, что их судьба – повелевать одновременно Дифлином и Эофервиком. Если Гутфрит умрет, Анлаф попробует захватить Нортумбрию. Заявит, что она принадлежит ему по праву наследия. Лучше уж терпеть пьяного дурака, чем сражаться с талантливым полководцем. Я мрачно посмотрел на него: – Почему просто не убить Гутфрита и не объявить себя королем? Почему не сказать, что Нортумбрии нет больше, что теперь это все Инглаланд? – Потому что я уже король здесь, потому что это… – Этельстан топнул ногой по дерну, – уже Инглаланд! Гутфрит принес мне присягу, я его повелитель. Но если я избавлюсь от него сейчас, то навлеку на себя месть его ирландской семейки. А я подозреваю, что, как только ирландские норманны нападут с запада, Константин ударит с востока. Потом норманны Камбрии и даны всей Нортумбрии могут не устоять перед соблазном и примкнут к захватчикам. Даже валлийцы! Вопреки обещаниям Хивела. Они все нас ненавидят! Мы для них сайсы, они боятся нашей силы и хотят нас ослабить, а война со всеми нашими врагами будет куда более жестокой чем те, что вел даже мой дед. Не хочу, чтобы такое случилось. Мое намерение – утвердить в Нортумбрии порядок. Хватит с меня хаоса и кровопролития! Сохраняя на престоле Гутфрита и держа его на коротком поводке, я смогу превратить северных язычников в законопослушный христианский народ и убедить наших врагов, что Нортумбрия не место для амбициозных парней. Мне нужен мирный, процветающий христианский остров. – Под началом у Инглаланда, – язвительно заметил я. – Под началом Всемогущего Господа! Но если Богу угодно, чтобы самым могучим из государств Британии был Инглаланд, то так тому и быть – во главе будет Инглаланд. – И в стремлении к этому ты питаешь надежду, что пьяный дурак обратит нас, язычников, в христианство? – В моем тоне по-прежнему сквозила издевка. – И удержит в узде Анлафа, да. – И ты посоветовал пьяному дураку потребовать с меня дань. – Ты живешь на его земле, так отчего бы тебе не делать взнос в его казну? Почему ты должен быть освобожден от присяги ему? Беббанбург в Нортумбрии, разве не так? Я был настолько потрясен предложением дать клятву верности Гутфриту, что утратил дар речи. Возмущение мое было, видимо, ясно написано на лице. – Лорд Утред, ты что, выше закона? – строго спросил Этельстан. – Гутфрит – это не закон, – отрезал я. – Давать ему дань? Это значит, что я буду платить за его эль и шлюх? – Лорд Элдред будет командовать гарнизоном в Эофервике. Он позаботится о том, чтобы твое серебро расходовалось как надо. А что до клятвы, то она послужит примером для прочих. – К черту прочих! – сердито рявкнул я, потом с вызовом обратился к нему: – До меня дошли слухи, что лорда Элдреда, – я почти выплюнул это имя, – сделали олдерменом. – Это так. – Олдерменом чего? Этельстан замялся. – Нортумбрии, – признался он наконец. До этого мига я ему верил. Он говорил искренне и с чувством – продиктованным амбициями, да, но также с неподдельной верой в своего Бога. Но этот вместившийся в одно слово ответ был уклончивым, и я сурово накинулся на него: – Олдермен Нортумбрии – это я! Этельстан улыбнулся, снова обретая самообладание: – Беззаконной стране требуется власть, а власть исходит от короля через его знать. Этот король, – он ткнул в золотой крест, висящий у него на груди, – решил, что Нортумбрии, если мы хотим ее укротить, мало одного олдермена. Лорды Годрик и Альфгар будут олдерменами на западе, а еще двое, ты и лорд Элдред, – на востоке. Но прежде, чем ты возразишь, вспомни, что я пришел сюда уплатить свой долг перед тобой. – Лучшей платой будет, если ты оставишь меня в покое, – буркнул я. – Я стар, воевал еще за твоего деда. У меня есть добрая женщина, хороший дом, и больше мне ничего не нужно. – А предположим, что я отдам тебе весь Вилтунскир? Я молча в удивлении уставился на него. Он смотрел на меня в ответ, и казалось почти невероятным, что я растил его, защищал и даже любил, как сына. В нем читалась уверенность в себе, делающая Этельстана совсем непохожим на мальчика, которого я знал. Теперь он стал королем, и амбиции его простирались на весь остров Британия, а возможно, и дальше. – Вилтунскир, – снова заговорил Этельстан, – это один из богатейших уделов в Инглаланде. Ты можешь получить его, а заодно и большую часть владений Этельхельма. Я опять ничего не ответил. Этельстан Младший, олдермен Вилтунскира, был моим врагом и человеком, оспорившим право Этельстана на престол Уэссекса. Этельхельм проиграл и погиб, и богатства его отошли к королю. Богатства эти были огромными, и Этельстан отдавал мне большую их часть: обширные поместья, разбросанные по всем трем королевствам, крепкие дома, полные дичи леса, сады и пастбища, города с процветающей торговлей. Такое вот богатство только что предложили мне. – Ты станешь величайшим лордом в Инглаланде после короля, – с улыбкой добавил Этельстан. – Ты отдашь все это язычнику? Он усмехнулся: – Прости меня, но ты стар. Ты будешь наслаждаться своими богатствами год или два, а потом их унаследует твой сын, а твой сын – христианин. – Который из сыновей? – вскинулся я. – Тот, которого ты называешь Утредом, конечно. Его здесь нет? – Я оставил его за главного в Беббанбурге. – Мне он нравится! – бодро заявил Этельстан. – И всегда нравился! – Вы росли вместе. – Так и есть! Мне оба твоих парня нравятся. – Сын у меня только один. Этельстан и бровью не повел.