– Ну хорошо. – Я стараюсь скрыть свое разочарование. Незачем расстраиваться, когда что-то происходит снова и снова, правильно? – Давай запустим змея! – предлагаю я. Папа держит воздушного змея, ромб с нарисованной феей и двумя длинными хвостами-лентами. Сегодня утром я сама выбрала его в магазине у входа в парк, потому что лицо феи напомнило мне маму. – Готова? – спрашивает папа. Я киваю. – Давай! Я бегу в сторону моря, в сторону пылающего неба и расплавленного оранжевого солнца. Папа отпускает змея, и я чувствую, как он с глухим хлопком взмывает в воздух, туго натягивая нить у меня в руке. – Не оглядывайся назад! Беги вперед, медленно выпуская нить, как я тебя учил! Я бегу. Словно Белоснежка по лесу. Словно Золушка, когда часы бьют полночь. Словно Царь Обезьян[94], старающийся убежать из руки Будды. Словно Эней[95], преследуемый грозой, вызванной разъяренной Юноной. Я разматываю нитку с катушки, и вдруг внезапный порыв ветра заставляет меня прищуриться. Мое сердце колотится в такт моим быстрым шагам. – Он взлетел! Я замедляю бег, останавливаюсь и оборачиваюсь. Фея в воздухе тянет меня за руку, требуя отпустить ее. Я крепко держу катушку за ручки, воображая, как фея поднимает меня в воздух и мы вместе несемся над Тихим океаном, как когда-то меня носили родители, подхватив с двух сторон за руки. – Мия! Оглянувшись, я вижу маму, идущую по лужайке, ее длинные черные волосы струятся по ветру, словно хвосты змея. Мама останавливается передо мной, опускается на корточки на газон, заключает меня в объятия, прижимая мое лицо к своему. От нее пахнет шампунем, летним дождем и полевыми цветами – этот аромат я ощущаю лишь раз в несколько недель. – Извини, что опоздала, – говорит мама, и голос ее приглушен моей щекой. – С днем рождения! Я хочу поцеловать ее и в то же время не хочу. Нить провисает, и я резко ее дергаю, как научил папа. Для меня очень важно удержать змея в воздухе. Почему – не знаю. Возможно, это как-то связано с потребностью поцеловать маму и не целовать ее. К нам подбегает папа. Он ничего не говорит про время. Ни словом не упоминает о том, что мы опаздываем на ужин, который заказали. Мама целует меня и отстраняется, продолжая сжимать меня в объятиях. – Случилось кое-что непредвиденное, – говорит она спокойным, ровным голосом. – Вылет посла Чао-Уокер был задержан, и она на три часа забрала меня в аэропорт. Мне пришлось пройтись с ней по деталям плана регулирования солнечной энергии, готовясь к Шанхайскому форуму, который состоится на следующей неделе. Это очень важно. – Как всегда, – говорит папа. Мамины руки, обнимающие меня, напрягаются. Родители всегда общались друг с другом так, даже когда еще жили вместе. Разъяснения, которых никто не просил. Обвинения, не звучащие как обвинения. Я мягко высвобождаюсь из маминых объятий. – Посмотри! И это тоже присутствовало всегда: я пыталась любыми способами разрушить рисунок общения моих родителей. Я не могу избавиться от мысли, что есть какое-то простое решение, что-то такое, что поможет мне сделать их лучше. Я указываю на змея в надежде на то, что мама увидит: я выбрала фею, чье лицо похоже на нее. Однако теперь змей слишком высоко, и мама вряд ли заметит сходство. Я выпустила всю нитку. Провисшая нить напоминает лестницу, связывающую землю с небесами, ее верхний отрезок сияет золотом в последних лучах умирающего солнца. – Просто замечательно, – говорит мама. – Как-нибудь, когда все немного успокоится, я свожу тебя на фестиваль воздушных змеев к себе на родину, на противоположное побережье Тихого океана. Тебе обязательно понравится. – Туда придется лететь, – говорю я. – Да, – соглашается мама. – Не бойся, летать совсем не страшно. Я постоянно летаю. Мне не страшно, но я все равно киваю, показывая, что мама меня подбодрила. Я не спрашиваю у нее, когда случится это «как-нибудь». – Мне хотелось бы, чтобы змей поднялся еще выше, – говорю я, отчаянно стараясь поддержать поток слов, словно, раскручивая нить разговора, я сохраню в полете что-то ценное. – Если перерезать нить, он перелетит через Тихий океан? – Нет… – помолчав, говорит мама. – Воздушный змей держится в воздухе только благодаря нити. Змей похож на самолет, и натяжение нити играет роль тягового двигателя. Разве ты не знала, что первые аэропланы, построенные братьями Райт, были на самом деле воздушными змеями? Именно так братья поняли, как делать крылья. Как-нибудь я тебе объясню, каким образом у воздушного змея образуется подъемная сила… – Конечно, перелетит! – вмешивается папа. – Змей перелетит через Тихий океан. Сегодня твой день рождения. Сегодня возможно все. После этого они больше ничего не говорят. Я не говорю папе, что мне нравится слушать, как мама рассказывает про машины, про технику, про историю и про другие вещи, которые я не до конца понимаю. Я не говорю маме, что мне прекрасно известно, что воздушный змей не перелетит через океан, – я просто пыталась побудить ее говорить со мной, вместо того чтобы оправдываться. Я не говорю папе, что я уже достаточно взрослая и не верю в то, что в мой день рождения возможно все (я загадала, чтобы родители не ссорились, и вот как все обернулось). Я не говорю маме, что знаю, что она не собиралась нарушать данные мне обещания, но мне все равно больно, когда это происходит. Я не говорю родителям, что мне хочется перерезать нитку, которая привязывает меня к их крыльям, – мое сердце не выдерживает, когда его разрывают в противоположные стороны соперничающие между собой ветры. Я знаю, что родители любят меня, несмотря на то что больше не любят друг друга, однако от этого легче не становится. Солнце медленно погружается за океан, на небе загораются звезды. Воздушный змей теряется среди звезд. Я воображаю, как фея навещает каждую звездочку, чтобы шутливо ее поцеловать. Мама достает телефон и принимается лихорадочно набирать текст. – Я так понимаю, ты сегодня не ужинала, – говорит папа. – Нет. И не обедала, – говорит мама, не отрываясь от экрана. – Весь день в бегах. – Я тут обнаружил одно неплохое вегетарианское заведение в нескольких кварталах от стоянки, – говорит папа. – Можно будет захватить в кондитерской торт и попросить, чтобы нам его подали после ужина. – Угу. – Ты не хочешь убрать телефон? – говорит папа. – Пожалуйста! Вздохнув, мама убирает телефон. – Я пытаюсь перенести вылет на более поздний рейс, чтобы побыть подольше с Мией. – Ты не можешь остаться с нами даже на одну ночь? – Утром я должна быть в Вашингтоне, чтобы встретиться с профессором Чакрабарти и сенатором Фругом. Папино лицо становится жестким. – Для человека, которого так заботит состояние нашей планеты, ты определенно летаешь очень много. Если бы ты и твои клиенты не стремились постоянно перемещаться быстро и отправляли бы… – Ты прекрасно знаешь, что я поступаю так не из-за своих клиентов. – Я знаю, как легко обманывать себя. Но ты работаешь на гигантские корпорации и автократические правительства… – Я работаю над техническими решениями, а не над пустыми обещаниями! У нас есть моральный долг перед всем человечеством. Я сражаюсь за восемьдесят процентов населения Земли, вынужденных жить меньше чем на десять долларов в… Убедившись в том, что оба колосса моей жизни не обращают на меня внимания, я отдаюсь влекущему меня прочь воздушному змею. Голоса спорящих родителей затихают вдали. Шаг за шагом я приближаюсь к грохочущему прибою, нить тянет меня к звездам. 49 ЛЕТ С большим трудом кресло-каталка «старается» сделать так, чтобы маме стало удобно. Сначала оно поднимает сиденье так, чтобы мамины глаза оказались на одном уровне с экраном древнего компьютера, который я для нее нашла. Но даже сгорбившись и опустив плечи, мама с трудом дотягивается до лежащей внизу на столе клавиатуры. Почувствовав, что она тянется дрожащими пальцами к клавишам, кресло опускается. Набрав несколько букв и цифр, мама силится поднять взгляд на экран, теперь застывший где-то высоко вверху. Жужжат моторчики, и кресло снова поднимает ее. И так до бесконечности. Свыше трех тысяч роботов трудятся под наблюдением трех медсестер, удовлетворяя нужды трехсот с лишним обитателей пансионата «Закат». Вот как мы теперь умираем. Вдали от посторонних глаз. Полностью зависимые от мудрости машин. Апофеоз Западной цивилизации. Подойдя к столу, я подкладываю под клавиатуру стопку старых книг в твердом переплете, которые захватила из маминого дома, прежде чем его продать. Моторчики перестают жужжать. Простое решение сложной проблемы – мама оценила бы. Мама поднимает на меня взгляд затуманенных глаз, и я понимаю, что она меня не узнаёт. Говорю: – Мама, это я… – Затем добавляю: – Твоя дочь Мия. «У нее порой бывают просветления, – вспоминаю я слова старшей медсестры. – Решение математических задач ее успокаивает. Спасибо за то, что это посоветовали». Мама всматривается в мое лицо. – Нет, – говорит она. Мама колеблется мгновение. – Мие семь лет. После чего снова поворачивается к компьютеру и продолжает нажимать клавиши. – Нужно еще раз построить демографическую кривую, – бормочет она. – Я покажу, что это единственный способ… Я присаживаюсь на узкую койку. Наверное, это должно причинять боль (то, что мама помнит свои старые расчеты лучше, чем меня), но она уже так далеко – воздушный змей, кое-как держащийся за этот мир тонкой ниточкой одержимого стремления приглушить сияние земного небосвода, – что я не могу призвать ни гнев, ни сердечную боль. Я знакома с тем, как работает мамино сознание, заточенное в мозге, который превратился в кусок швейцарского сыра. Мама не помнит то, что произошло вчера, неделю назад, и вообще почти ничего из последних нескольких десятилетий. Она не помнит мое лицо и имена двух моих мужей. Не помнит папины похороны. Я не показываю ей фото с выпускного вечера Эбби и видео свадьбы Томаса. Остается только говорить о моей работе. Я не жду, что мама запомнит имена, упоминаемые мною, или поймет проблемы, над которыми я работаю. Я рассказываю о том, как трудно сканировать человеческое сознание, как сложно воспроизвести в кремнии вычисления, осуществляемые в органике, – надежды усовершенствовать хрупкий человеческий мозг, такие близкие и в то же время бесконечно далекие. Наш разговор представляет собой по большей части монолог. Маме уютно слышать поток технических терминов. Достаточно того, что она слушает и не торопится куда-то улететь. Мама отрывается от своих расчетов. – Какой сегодня день? – спрашивает она. – Сегодня мой… Сегодня день рождения Мии, – отвечаю я. – Мне бы надо повидаться с ней, – говорит мама. – Вот только закончу эту…