За неимением прочего, дешифровальщики Долматова изучили телеграфный отчёт японского посла вдоль и поперёк, дотошно сравнив изложенную в депеше программу поездки с протоколом визита государя императора. Однако никаких расхождений и несоответствий, могущих в иных случаях быть источником для сокрытия в текстах тайных сведений и знаков, обнаружено не было. Скудость дипломатической переписки вице-адмирала Эномото доводила секретчиков российского МИДа едва не до исступления. Все прочие дипломатические миссии, аккредитованные в Петербурге, вели себя как люди: ежедневно принимали и отправляли до десятка и более телеграфных депеш, вели интенсивный обмен почтовыми посланиями, отправляли и принимали специальных курьеров. Почти вся масса этих посланий была зашифрована – но это, как говаривал шеф шифровального департамента, «только перчику в пресную жизнь добавляло». Перехватывалась и перлюстрировалась дипломатическая почта, с голубых конвертов коей не спускали глаз матёрые дипкурьеры. Обычной международной практикой во второй половине XIX стали подкупы курьеров, продажа и перепродажа секретных кодов к самым мудрёным шифрам. А тут ничего! Ну просто благородное семейство на скучном курортном отдыхе… Исходя из минимума телеграфных и почтовых отправлений, японцев заподозрили в «переписке под крышей» – когда иностранное посольство получало сверхсекретную почту из чужого почтового ящика. Это обычно происходило через дружественное посольство, либо посредством частных лиц, заранее внедрённых в страну и никому не подозрительных резидентов. Вскрыть такую «крышу» могло только тотальное наблюдение за всеми без исключения сотрудниками посольства и всеми вхожими туда лицами – включая сюда вольнонаёмных истопников и прачек. Подозрение сие было снято через два месяца тщательнейших наблюдений в Петербурге, косвенно подтверждённых и российскими дипломатами в Токио: те не смогли зафиксировать в правительственных кругах Японии появления каких-либо русских новостей из незнакомого источника. Получив от вице-адмирала прогнозируемое подтверждение об отсутствии каких-либо новостей из Японии, Стремоухов внутренне поморщился: раз позиция не изменилась, стало быть, толчение воды в ступе продолжится! Вслух же он бодро выразил надежду на сближение позиции сторон по сахалинскому вопросу уже в самое ближайшее время. – Итак, ваше высокопревосходительство, следуя протоколу нашего последнего заседания, мы остановились на неизменности позиции японской стороны о сухопутном разграничении спорной территории, – приспустив очки на кончик носа, Стремоухов поочерёдно строго глянул на мидовского протоколиста и на японского переводчика, словно проверяя их бдительность. Оба меланхолично кивнули, подтверждая сказанное, и директор Азиатского департамента продолжил: – Российская сторона, в свою очередь, вновь вынуждена указать, ваше высокопревосходительство на совершенную неприемлемость такого подхода! Вы, господин вице-адмирал, ссылаетесь на действующее между нашими странами соглашение о разграничении от 1867 года, подписанное с японской стороны ещё прежним правителем страны, сёгуном Токугавой. Эномото кивнул и уже открыл было рот для подтверждения постулата, однако Стремоухов поспешил продолжить: – Но не ваше ли нынешнее правительство, господин посол, всячески открещивается от международных актов прежнего правительства? Освоение русскими Южного Сахалина постоянно наталкивается на противодействие японских чиновников! Хочу напомнить вам, ваше высокопревосходительство, что член кабинета министров господин Окамото Кэнсукэ ещё в июне 1869 года категорически заявлял о том, что правительство микадо считает все соглашения сёгуна Токугавы незаконными и не имеющими юридической силы! Обращаю ваше внимание, господин вице-адмирал, что международное право не признает отмены договоров в связи с изменениями в составе правительств. – Вряд ли господин Окамото имел в виду конкретное соглашение по Сахалину, – успокаивающе поднял ладони японский посланник. – У меня нет никакого сомнения, что вся практика последних лет свидетельствует о том, что японцы и русские вполне могут вместе осваивать один остров! – Я был бы рад целиком разделить ваши убеждения, но давайте глядеть правде в глаза, господин посол: всё это – не более, чем благие пожелания! Практика же, увы, показывает на шаткость этих надежд! И потом, ваше высокопревосходительство: давайте не будем сбрасывать со счетов нынешних больших друзей вашего правительства – американцев и англичан! Извольте – я приготовил вашему вниманию вырезки из газет последних месяцев, посвящённые обсуждаемой нами проблеме острова Сахалин. Обратите внимание: это не русские газеты – а японские, а также британские и американские! Стремоухов ловко, наподобие карточного пасьянса, разложил на столе перед японским посланником вырезки. – Все эти публикации содержат ссылки на высокопоставленные источники информации в японском и прочих правительствах, называют конкретные имена, свидетельствуют о продолжающихся попытках Японии утвердить свои позиции на Южном Сахалине с помощью британцев и американцев. Торговые и военные корабли этих стран не только перебрасывают на Сахалин из Японии колонистов, переселяемых туда преступников и воинские команды. Извольте: вам, очевидно, знакомо название английского судна «Корморант»? А знаете ли вы, господин посол, что, выйдя из Хакодате ещё в сентябре, судно «Корморант» под командованием капитана Денисона пробыло у берегов Сахалина почти три месяца? Его экипаж там отнюдь не охотился, не предавался отдыху, а производил рекогносцировку побережья, промеры глубин в заливах, собирал данные об угольных месторождениях юга Сахалина. И это, господин посол, не досужие выдумки русских газетчиков, а данные, почерпнутые из ваших и английских газет! – Господин Стремоухов, газетчики всех стран и народов мало отличаются один от другого, – улыбнулся Эномото. – Все они падки на сенсации и непроверенные слухи! – А сведения о том, что английские суда «Шейлс», «Осака», «Нимфа», «Акиндо» и прочие перебросили в Хакодате и в Аниву несколько сотен японских колонистов, солдат, провиант и оружие? А американское торговое судно «Яндзы», доставившее на исконно русскую территорию не только воинский контингент и колонистов из Японии, но и два артиллерийских орудия? Уж не для охоты ли, господин посол? И эти сведения тоже можно считать газетными утками, господин Эномото? Тогда извольте ознакомиться: это отчёт Колониального бюро Японии о расходах, понесённых правительством в целях колонизации Сахалина! – Стремоухов ловко выудил из своей бездонной папки документ, украшенный подписями и печатями, и передвинул его к собеседнику. Едва глянув на документ, Эномото тут же недоверчиво воззрился на бювар перед директором Азиатского департамента: – У вас опасная папка, ваше высокопревосходительство! – без тени иронии констатировал он. – И много там подобных… свидетельств? – Для обоснования вполне законных притязаний России на весь остров – вполне достаточно! – не менее серьёзно подтвердил Стремоухов. – Позвольте вопрос, господин Стремоухов, – вице-адмирал подался вперёд, стараясь удержать зрачками глаза собеседника. – Возможно, он выпадет из дипломатических рамок, тогда единственным моим извинением может послужить малый опыт в международной политике… – Что ж, задавайте! – усмехнулся директор. – Для того мы тут и собираемся, чтобы вопросы друг другу задавать, господин Эномото! – Если этот остров столь важен для России, ваше высокопревосходительство, то отчего же вы проигнорировали вполне приемлемое, на мой взгляд, предложение в виде отказа моей страны от претензий на юг Сахалина в обмен на обязательства России соблюдать нейтралитет в случае войны с Кореей? От вас всего-навсего требовалось разрешить высадку японских войск на русской территории… Никаких компенсаций, никаких взаимных территориальных уступок. Стремоухов откинулся на спинку кресла и, в свою очередь, испытующе воззрился на вице-адмирала. И наконец, тяжело задвигался, отторгая кресло подальше от стола: – Искренний ответ желаете получить? Не под протокол? Есипов, отдохни-ка, голубчик! Протоколист, бледно улыбнувшись, уложил ручку с пером в подставку и откинулся на своём стуле назад, сложил руки перед собой. – Ну, ежели без протокола, ваше высокопревосходительство… Так я вам скажу… Вернее, повторю русскую пословицу – они очень верные, пословицы-то, господин Эномото! На чужом горе счастия не построишь, вице-адмирал! Вот и все наши резоны! Вспомните всемирную историю, господин Эномото! Ни один поработитель не обрёл счастия среди порабощённых народов! Хоть великого Александра Македонского вспомните, хоть персидского царя Дария. И России, допусти она такое, глаза бы от Кореи стыдливо много лет пришлось бы прятать, и Япония ваша только головную боль получила бы… Ну а ежели официально. Есипов, пиши! Ежели официально, то нарушение нейтралитета в пользу Японии не послужило бы на пользу будущему России. И на долгие годы дало бы Корее и Китаю поводы к политическим усложнениям. – Благодарю за откровенность, господин директор! Продолжим, с вашего позволения! Допустим, ваше высокопревосходительство, что моё правительство с пониманием приняло бы ваши аргументы насчёт значения Южного Сахалина. Допустим! – со значением поднял указательный палец Эномото. – И моё правительство, допустим, согласилось бы уступить права на остров – в обмен, скажем, на старые корабли деревянной постройки, которые Россия и без того выводит в резерв в связи с постройкой новых броненосцев! Что бы вы сказали, господин Стремоухов? Согласитесь, это ничтожная плата и за территорию, и за его рыбные промыслы, и за строения и здания, построенные японцами на юге острова в течение многих десятилетий! – Шутить изволите, господин Эномото? – недобро усмехнулся Стремоухов. – Отдать вам корабли, из-за неимения которых Япония до сих пор и сдерживает свои экспансионистские порывы в сторону Кореи? Это же равнозначно разрешению японским войскам сконцентрировать удар по Корее на русской земле! Воистину, господин Эномото, вы, очевидно, полагаете своих партнёров по переговорам совсем глупыми! Отдать Японии корабли – с тем, чтобы через малое время вы начали разглядывать Юг Сахалина через прицелы корабельных орудий?… Полно, господин вице-адмирал! Наше обсуждение, кажется, снова заходит в тупик – не прерваться ли нам нынче? Однако Эномото, прежде с явным удовлетворением использовавший каждую возможность прервать тягостные переговоры, неожиданно не согласился: – Наоборот, господин Стремоухов! Лично мне кажется, что нынче мы поняли друг друга в гораздо большей, нежели прежде, степени! Я не возражаю против короткого перерыва, но заявляю, что с радостью и удовольствием нынче же готов продолжить наши переговоры! – Воля ваша! – развёл руками Стремоухов. – Давайте прервёмся. Двух часов, вы полагаете, будет достаточно для перерыва? – Полагаю, будет достаточно и часа! – весело отозвался вице-адмирал. – И если вы, ваше высокопревосходительство, соблаговолите угостить меня чашкой кофе, я с удовольствием приму ваше приглашение! Стремоухов, в который уж раз за сегодня, с подозрением уставился на японского дипломата: самый опасный противник – тот, кто на всё согласен! – Желание гостя – в России без малого закон! – с готовностью кивнул Стремоухов. – В этаком разе не согласитесь ли, вы, ваше высокопревосходительство, принять моё приглашение на чашку чая? Разумеется, моё приглашение относится и к господину Уратаро! Согласны? Ну, тогда прошу за мной, в буфетную… В небольшой министерской буфетной для чинов 1–4 классов было пусто, и к гостям тут же вышел метрдотель Фёдор Степаниди, высокий и тощий до изумления мужчина самого неопределённого возраста. В молодости Фёдор лет двадцать отплавал стюардом на царских яхтах, побывал во множестве стран и славился тем, что держал в памяти не только многие сотни рецептов блюд, но и целые перечни меню торжественных обедов, завтраков и ужинов, данных царствующими особами в честь своих высокопоставленных гостей. – Здравствуй, Фёдор, – приветливо поздоровался Стремоухов. – А мы, видишь ли, к тебе с утра пораньше. Чем угощать станешь? Степаниди бросил мгновенный оценивающий взгляд на японцев, склонился над плечом директора Азиатского департамента: – Кабы раньше упредили меня, ваше высокопревосходительство… Врасплох прямо застали меня – да и то сказать, для обеда-то рановато-с… Не обессудьте, ваше высокопревосходительство – разве что раковый супчик с расстегаями предложить осмелюсь. Селянку стерляжью могу порекомендовать. Ежели временем располагаете, то минут через пятнадцать могу молодых пулярдов с бекасами по-французски организовать-с! Наши гости, извините, не из Японии будут? – Оттуда, оттуда, Фёдор, – усмехнулся Стремоухов. – Тогда, исходя из традиционных пристрастий японского народонаселения, сей момент могу предложить отварной рис с овощами «фантази» – с редькой, каперсами и спаржей-с… – Вот видите, господин вице-адмирал, какие у нас в министерстве молодцы работают? – Стремоухов повернулся к Эномото. – Кого к нашему Фёдору ни приведи – враз определит, и про национальные кухонные особенности вспомнит! Давай, Фёдор, неси на своё усмотрение! Как насчёт адмиральской чарки, господин посол? Не побрезгуете для разогревания аппетита? Эномото покачал головой: – Русские вина и наливки слишком крепки, ваше высокопревосходительство! Боюсь обидеть вас отказом, но ещё более опасаюсь, что после русской чарки наш перерыв может продлиться слишком долго! – Предпочитаете саке, господин посол? – тут же встрял метрдотель, услужливо поворачивая длинный породистый нос к японцу, а затем к Стремоухову. – Сие есть национальная японская слабая водка с дымком-с, господин директор. К столу подают в несколько подогретом виде-с. Ежели желаете, могу поискать-с. – Давай, ищи! – рассмеялся Стремоухов. – Сей момент! – и Степаниди исчез за портьерой. К немалому изумлению Эномото, в буфетной действительно нашлась небольшая глиняная склянка с японской водкой. Разливать её, правда, пришлось не в керамические специальные чашечки, а в хрустальные рюмки. Попробовав саке, Эномото долго разглядывал глиняный, сплюснутый на манер фляжки кувшинчик, пытаясь по латинской надписи определить сорт напитка. Выпив вторую рюмку, вице-адмирал признался, что ничего подобного до сих пор не пробовал. – Старинный рецепт! – не моргнул глазом, отрапортовал Степаниди. Стремоухов, заметив неподдельный интерес высокого гостя к напитку, тут же распорядился: – Заверни-ка нам вторую фляжечку, с собой, Фёдор! Чтобы господин вице-адмирал подольше помнил русское гостеприимство! – и, заметив мучительные сомнения на лице метрдотеля, повторил: – Давай-давай, Фёдор! И третью поищи, чтобы нам и господина Уратаро не обидеть! – Слушаюсь… Завершая лёгкий импровизированный ланч кофе и сигарой, Стремоухов мельком глянул на часы и из вежливости всё же поинтересовался у Эномото: – Так что, господин вице-адмирал? Есть настроение продолжить сегодняшний раунд? Не передумали? Ну, тогда милости прошу в переговорную… Пропуская вперёд японцев, директор Азиатского департамента краем глаза уловил из-за портьеры отчаянную жестикуляцию метрдотеля Степаниди. – Прошу прощения, господа! Я на минуточку, распоряжение отдам. А вы идите пока прямо по коридору, у лестницы я вас непременно догоню, – Стремоухов, проводив японцев, повернулся к Фёдору. – Ну, что у тебя тут стряслось? – Не погубите, ваше-ство! – с отчаянием зашептал Фёдор, просунувшись к самому уху директора и поминутно оглядываясь на неспешно удаляющихся японцев. – Я ведь из самых лучших побуждений! Фитиль азиятам хотел, как у нас говорится, вставить! Показать, что и русские не лыком шиты! А подлец Ермоленко под монастырь подвёл! Никак не можно им фляжки эти глиняные, будь они трижды прокляты, дать! Скандал ведь, международный скандал, не меньше! Потеряв терпение, Стремоухов запихнул метрдотеля поглубже за портьеру и велел излагать всё в темпе allegro, но не частить. Говорить внятно! Что за скандал? Какой фитиль и кому было намерение вставить? Слегка успокоившись, Степаниди уныло начал каяться. Решив удивить японцев наличием в буфетной МИДа их национального напитка саке, он, будучи наслышан о его рецептуре, немедленно и самолично изготовил японскую рисовую водку, разведя до соответствующих «плепорций» малороссийскую горилку-первач. Получилось, как с гордостью отрапортовал Фёдор, совсем недурственно, что и было подтверждено поварскими, проходившими вместе со Степаниди корабельную службу на императорской яхте «Штандарт». И всё было бы хорошо, не вмешайся младший стюард Ермоленко с того самого «Штандарта», заявивший, что японскую водку положено подавать и разливать из глиняных склянок. В них же, как ему доподлинно известно, эту самую саке и подогревают. Этот же Ермоленко добыл где-то и самую фляжку, на которой оказалась выбитой некая надпись по-латыни. Не придавая ей значения, поварские залили во фляжку «пожененный вдвое» самогон, и Степаниди с торжеством подал «саке» высоким гостям. – А тут ещё и ваше высокопревосходительство распорядились с собой энти фляжки гостям на гостинец дать, – уныло шептал Степаниди. – А мне что, жалко ещё одну бутылку «первачка обженить»? Спрашиваю у Ермоленко: где, признавайся фляжки глиняные добыть? А у аптекаря, говорит, их там много! Послали к аптекарю – а тот возьми да и поинтересуйся: для чего, мол, господам из МИДа дамская интимного свойства посуда вдруг понадобилась? Я так прямо и сел, ваше высокопревосходительство! Как дамская? Какая такая интимная? Ну, аптекарь меня и вразумил относительно надписи на фляжках, кои вовсе не фляжками оказались… Всунув нос в самое ухо директора Азиатского департамента, Фёдор прошептал несколько слов и тут же отпрянул, покорно ожидая любой выволочки за самодеятельность. Не выдержав, Стремоухов густо захохотал. Чтобы остановившиеся неподалёку японские гости не услыхали, хохотать пришлось, уткнувшись в весьма пыльную портьеру. Отсмеявшись, Стремоухов сделался сразу серьёзным. Взял метрдотеля за среднюю пуговицу фрака, нешутейно тряхнул: – Эх, Фёдор, мало тебя в детстве батюшка сёк! Старый уже, а всё никак не оставишь привычек великокняжеским фамилиям пыль в глаза пускать! А о том ты, бедовая головушка подумал, что японцы латынь вполне и знать могли?! – Дык ведь покаялся… – Ладно… Японцам скажу, что поварские наши, пакуя гостинец поизящнее, фляжки на каменном полу разбили. Извинюсь, объяснюсь. Но с тебя, Фёдор, штраф: где хочешь, хоть в Японию ихнюю отправляйся, а им к следующему четвергу настоящую японскую водку добудь! Понял? И не в клистире каком, а самую что ни есть натуральную! Понял? – Сделаем, ваше-ство, господин директор! Я уж знаю, где саке это проклятое добыть! Сделаем-с, не извольте беспокоиться! Догнав японцев, Стремоухов стал свидетелем любопытного спора, который Эномото и Уратаро, из уважения к хозяину переговоров, сразу перевели на немецкий язык. Спорили они о качестве и ингредиентах замечательного саке. Уратаро Сига утверждал, что ржаной оттенок вкуса присущ только водке с самого севера Японских островов. Эномото Такэаки, прожив на севере много лет, не соглашался с переводчиком и доказывал, что и сама водка, и форма глиняного сосуда говорят о южном происхождении саке. Чтобы скрыть невольную змеиную улыбку, Стремоухову по дороге в переговорную залу пришлось несколько раз останавливаться и подолгу откашливаться в обширный платок…