Заняв прежние места в зале для переговоров, Стремоухов вновь разложил вырезки и бумаги из бювара и, стерев с лица последние остатки благодушия после ленча, продолжил: – Итак, господа, мы говорили о невозможности для российской стороны компенсировать понесённые Японией затраты путём передачи хоть и старых, но вполне боеспособных кораблей. Несколько ранее нами также была отвергнута предлагаемая возможность отказа от нейтралитета России в опасном развитии конфликта между Японией и Кореей. Считая озвученные предложения и ответы на них исчерпывающими, предлагаю вам, ваше высокопревосходительство, совместно поискать иные пути решения весьма затянувшегося вопроса о размежевании острова Сахалин. Исходя при этом из вполне логического требования России иметь границу с сопредельной Японией по Лаперузову проливу! Эномото кивнул в знак согласия, однако попытался удержать переговоры на прежних половинчатых позициях: – Насколько мне известно, господин Стремоухов, в русских правительственных кругах существует и совершенно противоположная точка зрения на остров Сахалин. Я имею в виду влиятельных сторонников передачи Сахалина Японии – для окончательного прекращения конфликтов на острове и упрочения русско-японских отношений. – Полноте, господин вице-адмирал! – покачал головой Стремоухов. – Полноте! Вы, несомненно, имеете в виду измышления французского поверенного в делах господина Жореса? Отчего бы вам в таком случае не подкрепить сии измышления вполне бредовыми заявлениями американского посланника в Японии Бингэма? Этот господин, не вылезающий из японского министерства внешних связей, уверяет ваше правительство, что Россия только и ждёт уступок по Сахалину с тем, чтобы немедленно покуситься на Хоккайдо[45]. – Значит, мы исключаем этот вариант решения территориальной проблемы? – уточнил Эномото. – Самым решительным образом! – подтвердил собеседник, коротко глянул на помощника и протоколиста. – Со своей стороны, я уполномочен предложить вашему высокопревосходительству рассмотреть вопрос о передаче России острова Сахалин с выплатой компенсации за здания и сооружения, возведённые на юге острова японскими колонистами. В качестве компенсации моё правительство готово также рассмотреть вопрос об уступке Японии четырёх южных островов Курильской гряды. Озвучивая последнее предложение, Стремоухов не сводил внимательного взгляда с японского посланника. По поступившим в Азиатский департамент МИДа данным, именно на такой вариант решения территориального спора и был нацелен своим правительством накануне отъезда в Россию вице-адмирал Эномото. Правда, речь в данном случае могла идти обо всех Курильских островах. Однако маловыразительное лицо японца даже не дрогнуло – лишь брови вице-адмирала чуть приподнялись, как будто констатируя вежливое удивление при неожиданном повороте разговора. – Значит, российская сторона, настаивая на полной передаче ей Сахалина, готова в качестве компенсации предложить Японии четыре острова Курильской гряды и денежный эквивалент понесённых моей страной затрат на здания и сооружения? – уточнил Эномото. – Совершенно верно, ваше высокопревосходительство. – Я непременно доведу ваше предложение до моего правительства, – заявил вице-адмирал. – Однако потребуется какое-то время для того, чтобы был составлен точный реестр зданий и сооружений на Сахалине. – А разве ваше высокопревосходительство не располагает таким реестром? – вежливо удивился Стремоухов. – Насколько мне известно, недавно созданное в Японии Колониальное бюро, ведающее освоением северных островов, только тем и занималось в последние годы, что ревизовало южное побережье Сахалина. Вот, кстати, и недавнее донесение из Японии нашего поверенного в делах господина Струве – он пишет, что предлагал вашему правительству свои услуги в комиссионной оценке понесённых вашей страной затрат. Однако его предложение было отклонено… – Я доведу до моего правительства и это ваше пожелание, господин Стремоухов, – кивнул Эномото. – Лично мне оно представляет логичным и разумным. И коль скоро у нас зашла речь о логике, то позволю себе высказать своё личное мнение о предложении обмена Сахалина на острова Курильской гряды. Мне кажется, господин директор Азиатского департамента, что моё правительство с большей заинтересованностью восприняло бы предложение, включающее в себя все острова гряды, а не только четыре самых южных. Видите ли, господин Стремоухов, Японии нужно жизненное пространство. А острова, о которых идёт речь, настолько малы, что вряд ли «уравновесят» в плане обмена южную часть Сахалина. – Не сомневаюсь в этом, – улыбнулся Стремоухов. – Однако согласитесь, господин вице-адмирал, что, передав Японии все Курилы, Россия потеряет возможность выхода для своих кораблей в Тихий океан. Чисто с военной точки зрения такой вариант кажется мне неподходящим. Кстати, а что думает по этому вопросу ваш помощник, господин Асикага Томео? Насколько мне известно, он представляет в вашей дипломатической миссии военное министерство – однако на переговорах мы его, к сожалению, почему-то не видим… – У господина Асикага свои задачи и свой круг вопросов, – сухо ответил Эномото. – К тому же в настоящее время он выехал в служебную поездку в Голландию, ваше высокопревосходительство! – В Голландию? – вежливо удивился Стремоухов. – Простите за банальность, господин вице-адмирал: наш мир, несмотря на его необъятность, всё же тесен! Не далее как вчера я получил отчёт нашего поверенного во Франции, господина Веклера. Представьте себе, он видел на днях в Париже господина Асикага, с коим познакомился на одном из протокольных мероприятий здесь, в Петербурге! Причём, насколько я понимаю, встреча была совершенно случайной, в почтово-телеграфной конторе. – Вот как? Случайной? – понимающе улыбнулся Эномото. – Что ж, тогда мне, действительно, остаётся только согласиться с вами, ваше высокопревосходительство: мир действительно тесен! Ну а что касается господина Асикага, то у него, как я уже имел удовольствие сообщить вам, свой круг вопросов. И полная служебная автономия. Встретившись взглядом со Стремоуховым, Эномото вдруг совершил неожиданное: показав глазами на сидящего рядом переводчика Уратаро Сига, одновременно приложил палец к губам и чуть заметно покачал головой. – Понятно, – протянул Стремоухов и начал собирать разложенные на столе перед ним вырезки и документы. – Если я правильно понимаю вас, господин вице-адмирал, то японская сторона, получив от нас новое предложение относительно территориального размежевание, желает получить тайм-аут. То бишь время, необходимое для доведения нашего предложения до правительства Японии. Плюс время, потребное для составления полного реестра зданий и сооружений на юге Сахалина – чтобы сделать разговор о возможной компенсации более предметным. – Так и занесём в наш протокол! – поклонился Эномото. – Полагаю, что трёх месяцев для нашей вынужденной дипломатической паузы будет вполне достаточно. Все поднялись из-за стола, обменялись церемонными рукопожатиями и поклонами. Провожая японскую делегацию, Стремоухов затеял с вице-адмиралом Эномото непринуждённую беседу о достопримечательностях Северной столицы России. Поняв, что главы делегаций желают побеседовать с глазу на глаз, сопровождающие их помощники откланялись и удалились. Решив, что приглашение японца в свой кабинет придаст дальнейшему разговору ненужную официальность, Стремоухов увлёк собеседника к ближайшему эркеру[46], наполовину задрапированному тяжёлыми портьерами. – Итак, господин Эномото? Вы что-то имели мне сообщить с глазу на глаз? – Ну, скорее, я не желал продолжать разговор о господине Асикага Томео при свидетелях, – поклонился японец. – Вы позволите мне несколько уточняющих вопросов, господин директор? – Разумеется! И с удовольствием отвечу на них, если смогу, – тонко улыбнулся Стремоухов. – Господин Асикага в нашем посольстве действительно имеет полную служебную автономию. И не отчитывается мне в своих действиях – лишь ставит меня о некоторых из них в известность, – начал Эномото, тщательно подбирая слова. – И, упомянув о его служебной командировке в Голландию, я вовсе не желал ввести вас в заблуждение, господин Стремоухов. Я лишь повторил то, что господин Асикага счёл возможным мне сообщить… Его действительно видели в Париже? – Совершенно верно, господин вице-адмирал! Ошибка исключена: сотрудник министерства Веклер хорошо знает в лицо всех аккредитованных в Петербурге иностранных дипломатов. – А насколько случайной была упомянутая вами встреча в Париже, ваше высокопревосходительство? Вы, разумеется, можете не отвечать на сей не совсем тактичный вопрос, но мне очень желательно знать правду. Вы не пожалеете о своей искренности, уверяю вас, господин Стремоухов! – Гм… Вы вынуждаете меня признаться в том, что за вашим коллегой осуществляется негласный присмотр? Если бы дело обстояло так, моя откровенность могла бы мне дорого стоить, господин Эномото! Особенно если учесть большую личную приязнь к вашей персоне со стороны государя императора, – тон у директора департамента был вполне шутливым, улыбка широкой, но глаза оставались серыми и колючими. – Поэтому давайте будем рассматривать ту парижскую встречу как случайную! – Хорошо, пусть так. В любом случае я намерен сейчас кое-что сообщить вам, господин Стремоухов. Вы можете использовать то, что я скажу вам, – но без ссылки на источник получения информации. Во всяком случае, я везде и всегда в дальнейшем буду отрицать сам факт нашего нынешнего разговора. – Понимаю вас, и заверяю, что буду максимально корректен. Итак, господин Эномото? – Начну с вполне очевидного: вас явно не устраивает на начавшихся переговорах их темп. Я прав? – Не могу с вами не согласиться: учитывая давность решаемого по Сахалину вопроса, российская сторона желала бы иметь больший прогресс в переговорах. – Поверьте, господин Стремоухов: я такой же патриот моей страны, как и вы – своей. И так же, как и вы, имею перед своим правительством весьма жёсткие обязательства. Иначе говоря, мы с вами играем по правилам, которые придумали, к сожалению, не мы. И не мы в силах изменить эти правила. Скажу вам больше: я имею полномочия сделать российской стороне вполне конкретные предложения по Сахалину. Предложения, которые, смею надеяться, вполне могут устроить Россию. Но я связан временными рамками, господин Стремоухов: эти предложения я имею право вынести на обсуждение лишь по прошествии определённого времени. Или по прямому указанию своего правительства. – Понимаю вас, господин вице-адмирал. И скажу больше: я с пониманием отношусь к вашей роли в нынешних переговорах. – Благодарю вас. Что же касается господина Асикага, то его роль в нынешних переговорах не ясна и мне самому. Пожалуйста, поверьте! Многого, как я уже вам сказал, я и сам не знаю. А о том, что знаю наверняка – к сожалению, не могу говорить. Скажу одно как его непосредственный прямой начальник, господин Асикага – враг России. И противник переговоров, которые мы сейчас с вами ведём. Помолчав, Эномото посмотрел Стремоухову прямо в глаза: – Вы можете сказать мне, чем занимается в Париже господин Асикага? – Не всё, господин Эномото: прошу вас также понять меня правильно. Достаточно ли будет того, что господин Веклер, наш сотрудник, зафиксировал факт отправки Асикага телеграфной депеши необычного содержания? причём не в Токио, как можно было бы предположить, а в город Кагосиму. – А вашему сотруднику не удалось – совершенно случайно, разумеется, – ознакомиться с текстом этой депеши? Либо узнать имя адресата? – Хм… Наш сотрудник, насколько я знаю, стоял у окошка, где производится приём международных телеграмм. А у господина Асикага проблемы с французским языком. Поэтому телеграфный служащий, желая записать текст депеши как можно точнее, вслух повторил её содержание. Депеша была адресована некоему торговцу тканями в Кагосиме. И речь шла о закупках каких-то тканей – вот всё, что я знаю, господин вице-адмирал! Веклеру показалось необычным то, что лейтенант японской армии и сотрудник дипломатической миссии занимается в Париже предметом, столь далёким от выполнения своих непосредственных обязанностей. – Кагосима, если вы не знали этого до сих пор, господин Стремоухов, является штаб-квартирой военного министра Японии. Асикага – его человек. Поэтому я не сомневаюсь в том, что на самом деле телеграфное сообщение было отправлено именно ему. Не сомневаюсь также и в том, что депеша содержала зашифрованное сообщение. Причём настолько важное, что господин Асикага не рискнул отправлять его из Петербурга… – Тут возможен и другой вариант, – живо перебил Стремоухов. – Вполне возможно, что именно в Париже господин Асикага узнал нечто для него важное. Либо только во Франции мог выполнить тайное поручение своего шефа и доложить ему об этом. – Да, такое тоже возможно… Благодарю за откровенность, господин Стремоухов! Обещаю, что сохраню наш разговор в тайне. Знаете, господин директор, ведь меня тоже пока нельзя назвать другом России. Я – подданный Японии, её полномочный представитель в вашей стране. И вынужден, как уже говорил вам, поступать так, как велит мне долг. Но поверьте, господин директор департамента: я очень хотел бы быть другом России. И стараюсь вести с вами честную, насколько это возможно, игру! – Благодарю за откровенный разговор, господин вице-адмирал! Позвольте проводить вас? – Да, конечно! Надеюсь, что мы с вами всё-таки выполним возложенную на нас миссию и доведём наши переговоры до взаимоприемлемого итога. Честь имею, господин директор! Глава девятая Долгожданная депеша, совершив непостижимое для сознания Сайго Такамори путешествие через полсвета, была получена им шестого дня девятого лунного месяца седьмого года Мэйдзи[47]. Было утро. Сайго, как обычно, посетил открытую им в Кагосиме школу самураев, принял доклад управляющего поместьем, позавтракал. За раздвижной стенкой, в смежном помещении, уже собрались младшие военачальники, ждущие его распоряжений и указаний на сегодняшний день. Сайго не торопился их принять – он вообще никогда не торопился, считая, что поспешность приемлема лишь в скоротечных боевых схватках. Откинувшись на пятки и уперев ладони в колени, военный министр замер в неторопливых размышлениях, прикрыв глаза тяжёлыми веками. Услыхав шелест кимоно, он в удивлении приоткрыл глаза: вышколенные слуги не смели мешать ему в минуты размышлений. Лишь событие чрезвычайной важности могло заставить их нарушить священное уединение господина. Согнувшись в глубоком поклоне, слуга легко опустился на колени, откинулся на пятки и, продолжая оставаться в позе почтительного поклона, протянул ему обеими руками широкую плоскую шкатулку палисандрового дерева. – Простите, высокородный! Но вы сами велели без промедления доставлять вам известия, приходящие на телеграфную станцию Кагосимы на указанное в депеше имя… Увидев, что военный министр чуть шевельнул толстыми пальцами, слуга поспешно откинул крышку шкатулки и приблизил её к коленям Сайго. Однако тот лишь бросил на шкатулку короткий взгляд и тут же перекатил желтоватые, в красных прожилках глаза на затылок слуги, так и пребывающего в глубоком поклоне. Сверху в шкатулке лежал телеграфный бланк депеши европейского образца на немецком языке, из-под него был виден лист желтоватой рисовой бумаги с двумя столбиками иероглифов – перевод. Сайго Такамори терпеть не мог ничего европейского, хотя, дав в своё время согласие занять должность военного министра в новом правительстве Мэйдзи, должен был относиться к провозглашённой императором политике открытости более терпимо. Но кто посмеет указать ему? – Оставь шкатулку, – наконец глухим басом распорядился министр. – И позови ко мне инженера из телеграфной конторы. У него не было и тени сомнения в том, что депешу из Европы ему принёс не рядовой служащий телеграфной конторы, а её начальник. И что этот начальник непременно ждёт – ведь могущественному министру могли понадобиться какие-то пояснения. А их не подобало принимать от мелких служащих. Появившемуся человеку в синей форме европейского образца Сайго кивнул на шкатулку: – Прочтите… Человек в форменной одежде еле сдерживал дрожь: он знал об отвращении военного министра ко всему иноземному. Но даже всесильный министр ничего не мог поделать, если Токио обнародовало категорическое распоряжение об обязательном ношении на службе мундиров европейского образца! Взяв в руки лист бумаги с переводом, инженер прочёл: – «Потребное количество сукна жёлтого цвета для его превосходительства закуплено. Товар будет отправлен из Гамбурга в ближайшее время. С почтением ожидаю указаний на этот счёт». Подпись: «Аритомо». Сайго, кивнув, перевёл глаза на замершего в отдалении слугу: – Принеси мне шкатулку под моей печатью из малого сундука. В той шкатулке лежала бумага с ключом к шифру – всего два столбика иероглифов. Ключевых слов было мало, и Сайго не составило труда запомнить их все. Но дело было важным, и министр всё же решил подстраховаться. Он положил рядом два листа бумаги – с переводом депеши и с ключом – и склонился над ними. Да, так и есть. Дурацкий и вполне безобидный текст депеши теперь превращён в важное донесение, которое призвано вскоре изменить судьбу Японии. Его следовало читать так: необходимые документы посланцем добыты, и он готов пустить их в дело. Если бы в депеше речь шла о сукне коричневого цвета, это означало бы, что нужной встречи в Париже, не произошло. Упоминание о шёлковой ткани рассказало бы о временных затруднениях, а белая[48] ткань сказала бы о провале миссии посланца. Имел значение и упомянутый в депеше порт отправки товара, и подпись, поставленная внизу.