— Что происходит, Толстяк? — спросила Лора, входя в спальню. Как давно она не говорила с ним так ласково! Но нервы у Толстяка не выдержали, он сорвался. Надо уезжать, и подальше. — Задолбало! Заколебало, черт! — кричал тихий гигант. — Но, Толстяк, что случилось-то? — повторяла Лора. Она подошла и нежно положила руку ему на плечо. Толстяк молча схватил свой старый чемодан и стал швырять туда какие-то вещи. — Но Толстяк… — в недоумении твердила Лора. — Заколебало! Срань! Я выметаюсь! Сваливаю отсюда, я сказал! В глазах у него стояли слезы. Как же он себя ненавидел! Кей тоже попытался с ним заговорить, но тот ничего не желал слушать. Застегнул чемодан, натянул огромное пальто и ботинки и выбежал вон. — Толстяк, подожди! — звали Лора и Кей. Он скатился с лестницы, выскочил на улицу и помчался изо всех сил, убегая в ночь. Он жалок, его больше не существует. Он существовал только на войне. Завел друзей, в нем находили что-то хорошее. Лора даже сказала, что внутри он самый красивый. Самый красивый внутри — это почти что просто самый красивый. Но теперь он уже не Толстяк-боевое-прозвище, а просто толстый Толстяк. Он остановился на пустынной улочке и дал волю бурным рыданиям: он самый одинокий человек на свете. Даже Клоду он больше не нужен. Его никто не будет любить никогда. Ни мужчины, ни женщины, ни лисы. Разве что родители. Да, родители. Ему захотелось снова увидеть мать, милую маму, она будет любить его, даже если он всего лишь грязный толстяк. Ему хотелось выплакаться в ее объятиях. Ему хотелось навсегда вернуться во Францию. * * * Вот так Толстяк, уверенный, что его больше никто не любит, покинул Лондон. Доехал на автобусе до побережья и сел на рыбацкое судно, бравшее пассажиров. Корабль медленно плыл по Ла-Маншу. Прощайте, англичане, прощай, жизнь. В квартире царило недоумение. Лора, Кей, Клод, Дофф и Станислас два дня искали Толстяка по всему городу. Теперь все грустно сидели на кухне и ругали себя. — Это я виноват, — сказал Клод. — И что на меня нашло, с чего я разорался… — И я… — добавила Лора. — Я слишком мало обращала на него внимание… Из-за Филиппа. Она закрыла лицо руками: — Мы его больше никогда не увидим! — Не волнуйся, вернется, — утешил ее Станислас. — Мы все пережили трудные годы, скоро станет получше. Клод, совсем убитый, ушел с кухни к себе в спальню. Что с ним происходит, куда он катится? Сперва так поступить с Робером, теперь прогнать Толстяка, его доброго Толстяка, лучшего из людей. Он преклонил колена у кровати. Господи, что он натворил? Перед его глазами все время стоял пылающий дом Робера; он мучил несчастного, который украл консервы. Он сложил руки и стал молиться. Ему снова нужен Бог. Во что он превратился? Он молился как безумный. Господи, сжалься над душами нашими. Мы покрыты пеплом и сажей. Мы больше не хотим убивать. Мы больше не хотим воевать. Что с нами сталось? Мы были людьми, а теперь мы ничто. Куда нам идти? Мы больше не будем прежними. Нам больше не быть людьми, ибо люди, настоящие люди, не ненавидят, но лишь пытаются понять. Господи, что сделали с нами враги наши, принудив нас сражаться? Они преобразили нас, наполнили тьмой сердца наши, сожгли наши души, помрачили глаза и запачкали слезы. Они подменили нас, заразили ненавистью своей, сделали из нас то, чем мы стали. Теперь мы способны убивать, мы уже убивали. Теперь мы готовы на все ради своей цели. Обретем ли снова сон, сон праведников? Обретем ли силу? Сможем ли снова любить? Господи, излечится ли когда-то ненависть к другому или мы заражены ею навеки? Она хуже чумы, хуже любой болезни. Господи, сжалься над душами нашими. Мы больше не хотим убивать. Мы больше не хотим воевать. Мы не хотим больше жить в ослеплении ненависти; но как одолеть искушение? Излечимся ли мы однажды от того, что пережили? Излечимся ли мы однажды от того, чем стали? Господи, сжалься над душами нашими. Мы больше не знаем, кто мы. 60 Кан был свободен, но разрушен. Здесь шли ожесточенные бои: чтобы покончить с остатками немцев, королевские ВВС разбомбили весь город. Толстяк оказался здесь на следующий день после приезда в Кале. На его рукаве красовалась повязка УСО, которую он всегда носил в кармане пальто: он не хотел, чтобы война кончалась. Без войны он никто. Хорошо бы Секцию F направили на Восточный фронт. Тогда они снова будут вместе. Он медленно брел среди развалин. Родители жили на другом конце города. Толстяк любил Кан, любил улицу с кинотеатрами, он так хотел стать актером, как американские звезды. После школы он для начала пошел работать билетером. А потом прошло время, а потом была война и было УСО. Он так давно не видел родителей. Он шел около часа, огибая руины. Дошел до своего квартала, до своей улицы, и наконец почти до дома. На миг остановился, оглядел улицу, прохожих, дома. Киоск напротив стоял на своем месте. Как возвращаются с войны? Он не знал. Постоял на тротуаре, потом попятился, скользнул за какой-то разрушенный флигель. И стал из своего убежища разглядывать улицу. Как возвращаются с войны? Он смотрел на свой дом. Тут, совсем рядом. Думал о родителях. Они так близко. Он вернулся из-за них. Но не вернется, слишком длинным оказалось путешествие. Длиною в жизнь, наверно. Он сидел в нескольких метрах от дома, но он туда не пойдет. Он так и не поехал к Мелинде, он так и не увидит родителей. У него нет на это сил, слишком велика опасность разочароваться. Он уехал три года назад и не давал о себе знать. Как теперь вернуться? Сидя на куче мусора, он представил себе эту сцену. — Я вернулся! — крикнет он, входя в дом и демонстрируя свою повязку. В доме поднимется радостная суета: единственный сын вернулся к родителям! Они бросятся к двери: — Ален! Ален! — закричит потрясенная мать. — Ты вернулся! Потом появится отец, раскрасневшийся от счастья. Толстяк прижмет к себе мамочку, за ней папочку. Обнимет изо всех сил. Мамочка будет плакать, папочка сдержит слезы. — Где же ты был все эти годы? И ни разу не дал о себе знать, ни разу! Нам было так страшно! — Прости, мама. — Что же ты делал? Он гордо улыбнется: — Воевал. Но ему никто не поверит. Только не он, только не Толстяк. Какой из него герой. Родители уставятся на него чуть ли не с испугом. — Ты хоть не коллаборационист? — сурово спросит отец. — Нет, папа! Я был в Лондоне! Меня завербовали в британские спецслужбы… Мать ласково улыбнется и потреплет его по плечу. — П-ф-ф, Ален все такой же шутник. Не говори глупости, милый. Британские спецслужбы… Это как твои успехи в кино, да? — Это правда, клянусь! Толстяк подумает, что родителям не дано понять, их ведь тоже не было в Уонборо. Но как больно, что его не принимают всерьез.