Так вот, у тебя вроде был знакомый в Скотланд-Ярде, я не путаю? Который отслеживает видеоматериалы по жестокому обращению с детьми и все такое. Притворись обычным братом на минутку и скинь мне его контакты, будь добр. Джек. Алистер Спаркс: «Айла Дугган – тридцатидвухлетняя уроженка ирландского города Кинсейл, проживающая в Вест-Сассексе. Айла была стюардессой на борту рейса номер 106 Рим – Лондон, которым, по его словам, летел мой брат 31 октября 2014 года. Далее следует расшифровка нашего с ней интервью…» АЛИСТЕР СПАРКС: Вы помните, какое конкретно место занял в тот день Джек Спаркс? АЙЛА ДУГГАН: Да, место 40А. Кресло у окна. АЛИСТЕР: Есть ли у вас поводы сомневаться в том, что это был именно Джек Спаркс? АЙЛА: Теперь, когда я видела его фотографии в газетах и по телевизору, – ни малейших. Он точно так же говорил, с теми же манерами и интонацией. Не говоря уже о том, что ему дважды пришлось предъявлять паспорт, иначе его не пустили бы на борт. Но вел он себя действительно странно, то и дело вздрагивал. Не знаю, было это ему свойственно или нет. АЛИСТЕР: Он опаздывал на рейс? АЙЛА: Из-за него вылет задержали почти на двадцать минут. Пассажиры были недовольны, но такое сплошь и рядом происходит. Я лично против того, чтобы проявлять снисходительность к опаздывающим. На экономрейсах такой практики нет. Джек заявился с таким невозмутимым видом, как будто так и надо. Было видно невооруженным глазом, что он много выпил и хотел выпить еще перед взлетом. Я прибегла к профессиональной хитрости и принесла ему стакан со льдом и тоником, чуть-чуть обмазанный джином по кромке. АЛИСТЕР: И что же пошло не так? АЙЛА: Когда мы катились по взлетной полосе, я прошлась по салону – это стандартная проверка. Я заметила, что мистер Спаркс чем-то встревожен. Он весь побелел, как будто ему сообщили ужасные новости и он не может прийти в себя. Он был в состоянии шока. АЛИСТЕР: Вы обратились к нему в этот момент? АЙЛА: Я спросила, не чувствует ли он недомогания, и взяла его за плечо, но он отпрянул от меня. Не помню дословно, но он ответил в том смысле, что с ним все в порядке. Но по его виду этого нельзя было сказать. Он продолжил читать книгу с таким видом, как будто… как будто не мог поверить в то, что читает. АЛИСТЕР: Книга показалась вам причиной его состояния? АЙЛА: Я, наверное, подумала, что он просто читает какого-нибудь Стивена Кинга. Но настоящие проблемы начались, когда мы вот-вот готовы были взлетать. В этот момент пассажиры особенно напряжены, и мы меньше всего хотим, чтобы кто-то из них вдруг начал возмущать спокойствие. Тем более что мы сами, бортпроводники, пристегнуты на своих местах. Нам не разрешено вставать даже в том случае, если пассажиры начнут друг друга убивать. Сначала я услышала, как двое пассажиров говорят мистеру Спарксу, что ничего такого «не чуют», как будто успокаивали его. И как только сигнал пристегнуть ремни отключился, я пулей бросилась в его сторону. Я хотела успеть к нему до второго стюарда, потому что он нередко теряет самообладание, когда имеет дело с проблемными пассажирами. У мистера Спаркса случился приступ паники, иначе не скажешь. Я дала ему пакет, чтобы он подышал, а он все твердил, дескать, что-то горит, он слышит запах, хотя никакого запаха не было и в помине. Вокруг нас была толпа пассажиров, одни обеспокоены, другие раздражены, и все ждут, когда же я разберусь с проблемой. Я попыталась развеять сомнения мистера Спаркса, но он рассердился, заявил, что «я их покрываю», и назвал меня «проклятой обманщицей». Мы не обязаны мириться с таким обращением, но я не видела смысла распалять конфликт еще больше. В этот момент наш стюард решил приглушить огни в салоне – как мне кажется, исключительно потому, что сам был с похмелья. Мистер Спаркс испугался и задрал голову. Он начал кричать, и я поняла, что действовать нужно незамедлительно. АЛИСТЕР: И как же вы разобрались с ситуацией? АЙЛА: Был вариант дать ему успокоительное, которое мы всегда держим на борту, но это не так-то просто: нужно связываться с Америкой, чтобы получить разрешение. К тому же оно плохо сочетается с алкоголем. В крайнем случае можно было бы привязать мистера Спаркса к креслу, что также неприятно для всех окружающих. Если бы дело приняло дурной оборот, член экипажа мог бы остаться со сломанным носом, например. Я очень надеялась избежать этого. Пассажиры с мест 40B и 40C уже пересели, так что я села рядом с мистером Спарксом и стала говорить с ним спокойно и с улыбкой. Я объяснила ему, что, если бы что-то горело, наши датчики среагировали бы на дым. Это, в общем-то, ложь, но ложь во спасение: датчики дыма есть в туалетах, и пилоты получат сигнал, если что-то произойдет с двигателем, но только и всего. Еще я сказала ему – и это чистая правда, – что на пути в Рим наш самолет попал в ледяной дождь и по прибытии его пришлось обработать «незамерзайкой». Когда самолет взлетает в воздух после такой процедуры, люди через кондиционеры могут чувствовать специфический запах. Он довольно непривычный, и люди не понимают, откуда он берется. После того как я все это объяснила, он сказал: «Дайте честное гребаное слово, что не врете». И я так и ответила, без агрессии, но дословно: «Даю честное гребаное слово». Я давно заметила, что, если использовать бранную лексику в ответ, пассажир теряется, потому что не ожидает такого, и утихает. АЛИСТЕР: И после этого все улеглось? АЙЛА: Да, он стал дышать в пакет. Но книга все еще пугала его, потому что он попросил меня «завернуть ее понадежнее», пока мы не сядем в Лондоне. Глупо, конечно, но чего не сделаешь ради спокойствия на борту. После того как мы разнесли ужин, я завернула книгу в фольгу с упаковок горячего. Мы сели в Гатвике, мистер Спаркс вышел из самолета и был таков – ни спасибо, ни извините. Когда я впервые прочитала обо всех этих ужасах, я, знаете, не сразу сообразила, что к чему. Я была поражена. Он казался таким хорошим парнем. Нахальным, конечно, и не совсем в себе, но в целом хорошим, если вы меня понимаете. АЛИСТЕР: Вы так и не узнали, чем книга так напугала его? АЙЛА: Нет, но я запомнила название: «Жертвы сатаны», со священником на обложке. Жуткая тема, что и говорить. Сатана не может не испугать, согласитесь. Глава 4 Бекс щурится опухшими от травки глазами и протягивает: – Ого. Мы и в самом деле сейчас это посмотрим? Стрелка часов давно перевалила за полночь. Мы сидим, уставившись на видеофайл. Он скопирован на рабочий стол моего компьютера и только и ждет двойного щелчка мышки. Я – за своим столом в футболке, заляпанной пятнами рвоты. Прощайте, последние намеки на сексуальное напряжение, которые еще могли бы пережить признание Бекс. Она примостилась на уголке моей кровати. Мне не очень-то хочется с ней разговаривать, но в то же время я не мог не поделиться с ней новостями о возвращении видео. Такой вот парадокс. Видео нашло меня при помощи одного поклонника – Калвина из Кардиффа. Этот прожженный технарь захотел изучить видео внимательнее и успел вынуть его с сайта за то недолгое время, что оно там висело. Увидев мой онлайн-крик о помощи, он написал мне через сайт JackSparks.co.uk и прикрепил файл. Мировой мужик. Бекс хмурится: – Что с тобой, малыш? Я думала, ты больше обрадуешься этому видео. – До сих пор не очень хорошо себя чувствую, – вру я, проглатывая злость на то, что она съезжается с полным обормотом вместо того, чтобы быть со мной. Она кивает, скрещивает руки и поворачивается к монитору с нетерпеливым и требовательным выражением. К тому времени, как ты, дорогой читатель, возьмешь в руки мою книгу, ты наверняка уже успеешь посмотреть это видео. В противном случае можешь найти его онлайн (Элеанор: Будь умницей, вставь сюда ссылочку)[5]. Но поскольку чтение книг заключается несколько в другом и еще потому, что кто-то здесь может оказаться слабовидящим, я собираюсь пересказать его во всех подробностях. Итак, наш призрачный поезд отправляется в путь… Видео снято в цвете, но в кадре столько черного, серого и белого, что запись кажется монохромной. Если судить по качеству, съемка была сделана в цифровую эру, но сложно сказать наверняка. Эту загадку, в частности, мне предстоит решить в ходе своего расследования, дамы и господа. В кадре темно. Сцена освещена ровно настолько, чтобы разобрать происходящее. Разобрать – да, но не разобраться. Мы видим коридор в каком-то подвале, а может, в котельной, а может, в котельной, которая находится в подвале. На протяжении всего видео слышится тихий механический гул. Единственный источник света – голая лампочка на шнурке, которая попадает в кадр на седьмой секунде хронометража. Лампочка покрыта копотью, и свет от нее идет потускневший. Холодно – это понятно по пару изо рта оператора. Для простоты будем обращаться к нему в мужском роде. Ни картинка, ни звук ничем не выдают пола оператора, но давайте начистоту: любой женщине хватит ума не спускаться с включенной камерой в промозглый, темный жуткий подвал. Камера снимает на высоте всего пары футов от земли. Она продвигается вперед медленно, вздрагивая на каждом шагу. Кажется, будто оператор ползет вперед на коленях. В паре шагов слева – стена из покоцанных, потускневших от возраста кирпичей. Впритык справа – противоположная стена в паутине труб, каждая по паре дюймов в диаметре. Они окрашены разными базовыми цветами, но краска почти везде пооблупилась. Трубы подбираются и убегают от допотопных пропыленных коробов со стрелками и циферблатами. Впереди коридор уступает залитому темнотой пространству. Там же стена с трубами сворачивает вбок, и пока оператор приближается к этому углу, он держится близ стены, но, словно опасаясь неизвестности, замедляет шаг перед неизбежным поворотом. Теперь мы не только видим, но и слышим его дыхание, тонкое и прерывистое. Он явно напуган. Дальше – пауза. Ты буквально чувствуешь, как он собирается с духом. Ты буквально слышишь, как он дует в штаны от страха. (Элеанор: Думаю, позже я сам выберу один из этих вариантов. Какой выберет наша мадам Скромность – и так понятно…) Потом он снова начинает ползти, приближаясь к повороту. Но вы не переживайте: видео на этом не заканчивается. Это была бы чудовищная досада. Нет, впереди у нас еще добрых тридцать секунд. Сохранивший, видимо, толику здравого смысла оператор не ныряет за угол резко. Нет, он высовывается миллиметр за миллиметром. Да и как знать, может, он вообще сперва высунул из-за угла одну только камеру: голова отдельно – объектив отдельно. Так бы поступил лично я, и неважно, что я не верю в привидений. Камере не сразу удается сфокусироваться на плохо освещенном и мутном предмете съемки. В конце концов картина перед нашими глазами вырисовывается. В этот момент ее видит и оператор. Он резко ахает, и камера у него в руках дрожит. Следующие несколько секунд слышно только механический гул, который, судя по всему, раздается из генератора. В центре сцены – два человека. Один распростерт на полу, второй – стоит. Во всяком случае, мне кажется, что на полу – человек. Густая тень скрывает из виду его фигуру. Мы видим руку, ладонь, общие человекоподобные контуры тела – и все. Может, это вообще манекен или пугало. Но все-таки кажется, что это настоящий человек, распростершийся на животе и совершенно неподвижный, и в кадре видно только верхнюю часть его туловища. А вот у второго человека, как я уже пытался объяснить Бекс, наоборот. Он стоит над телом первого, и камера позволяет увидеть только его ноги. Судя по их позиции, человек отвернут от камеры. Он бос. Его ноги в слабом освещении кажутся совсем черными и… как будто прозрачными. Их видно насквозь, в лучших традициях привидений. Ноги медленно скрываются из виду и появляются снова, как мерцающие огоньки на елке, которые никогда не гаснут до конца и никогда не обретают плотность. Очень неожиданный эффект, от которого сразу становится не по себе. Опереатор, похоже, того же мнения, потому что он шепчет: – О боже… вот оно. Кроме этих четырех слов, он больше ничего не говорит за все время. Его голос – это тишайший шепот, который можно расслышать, только если выкрутить громкость на всю катушку, поэтому вычислить его пол все-таки невозможно – я, по крайней мере, не смог. Камера заныривает обратно за угол – оператор, наверное, испугался, что его услышали. Правая половина экрана загораживается вертикальным отвесом стены. А там, дальше в подвале, ноги остаются неподвижны. Они продолжают упрямо и размеренно мигать, то стираясь, то возникая вновь. Удостоверившись, что он все же не выдал своего присутствия, оператор возвращает камеру в прежнюю позицию, дальше от стены. Улучив самый подходящий для этого момент, который по достоинству оценили бы даже такие мастера жанра, как Бела Лугоши и Кристофер Ли, фигура в помещении начинает медленно, страшно медленно поворачиваться. Наш герой, кажется, не сразу догадывается, что ноги меняют положение, по дюймику разворачиваясь в его сторону. Возможно, его глаза, в отличие от объектива, прикованы к фигуре на полу. Можно точно сказать, когда он замечает происходящее. Целых три секунды камера снимает только дерганые мазки кирпича, труб, морозного дыхания и больше ничего, пока оператор сосредоточенно удирает оттуда. Камера останавливается, хотя изображение продолжает трястись, и мы видим угол, от которого мы пятимся прочь, задом наперед и, вероятно, ползком на заднице. Что-то быстро вышмыгивает из-за угла. Видно только болтающиеся в воздухе инфернально-черные ноги, в то время как это нечто летит на нас. Оператор не кричит. Его пересохшие голосовые связки издают только хрипы. Как будто они не в состоянии озвучить уместную реакцию и испускают дух, так сказать. Камера дрожит и бьется в конвульсиях, дергается вправо, на мгновение выхватывает беспорядочно проложенные трубы… На этом видео заканчивается.