По настоянию Мерлина первую послевоенную ночь все ученики провели вместе в более уютной и обжитой школе Добра, переселять никогдашников в замок школы Зла решили чуть позже. Преподаватели обеих школ до поздней ночи помогали лечить и перевязывать раненных в бою учеников и сказочных героев, а те, кому повезло остаться целым и невредимым, наконец-то, впервые за долгое время, наелись от души. Волшебная шляпа Мерлина приготовила на ужин куриные котлеты, овощной суп, салат из зелени и пирог с малиной. Если кто-то из преподавателей и жалел о гибели Директора, то вида не подавал, тем более что после смерти леди Лессо предстояло выбрать нового декана школы Зла. Правда, большинство преподавателей заранее склонялись к тому, что новым деканом станет профессор Мэнли. Он и сам был настолько в этом уверен, что еще ночью начал делать перестановку в ее кабинете. Солнце забежало за тучку, сразу похолодало, и Софи, отойдя от перил, прислонилась к кусту, изображавшему Тедроса, приглашающего Агату на Вечер Талантов. Пристроившись между их выстриженными из листьев головами, Софи прикрыла глаза, наслаждаясь покоем, свободой и одиночеством. Она понимала, что никогда по-настоящему не любила Рафала, как бы ни обманывала себя, как бы ни убеждала себя в обратном. Она его не любила, нет, просто использовала, пытаясь залечить свои душевные раны… Собственно говоря, точно так же использовал ее и он сам. К счастью, теперь это наваждение кончилось и Рафал исчез навсегда, как и его кольцо, без которого ее палец казался таким… голым, если можно так сказать о пальце. Софи пригрелась на вновь выглянувшем солнышке и, наверное, слегка задремала, потому что ей вдруг привиделись красивые, уходящие высоко в небо бело-голубые шпили с развевающимися красно-оранжевыми флагами… Камелот. Она увидела засыпанную белой мраморной крошкой тропинку, ведущую в королевство… приветливо раскрытые створки высоких серебряных ворот, за которыми, рука в руке, с улыбкой ожидали ее Агата и Тедрос. – Софи? Она неохотно разлепила глаза. – Скоро начало, – сказал Хорт. Он стоял у входной двери на крышу, элегантная черная мантия – форма школы Зла, отлично подчеркивала его стройную фигуру. Еще одну, точно такую же, мантию Хорт держал в руке. – Как, это мне?! – ахнула Софи. – В самом деле? – В самом деле, – кивнул Хорт. Прощание с Золушкой и леди Лессо проходило в саду тюльпанов, в Синем лесу, который уже начинал оживать. Все никогдашники, завернувшись в черные мантии, расселись слева от гробов на расставленные в траве стульях. Всегдашники расселись справа. Девочки-всегдашницы были в своих обычных розовых сарафанах, мальчики – в темно-синих костюмах, небесно-голубых рубашках и завязанных тугим узлом узких галстуках. У многих учеников на лицах алели царапины, у некоторых были перевязаны или даже загипсованы руки и ноги. Девочки украдкой бросали на этих мальчиков восхищенные взгляды, а сами счастливые обладатели бинтов и гипса оглядывались по сторонам с плохо скрываемой гордостью. Следует заметить, что в этот раз между всегдашниками и никогдашниками не было обычного обмена колкостями, презрительных взглядов, злобных выкриков. И те, и другие были благодарны друг другу за то, что пришли на эту печальную церемонию. Собрались здесь и старые сказочные герои – умытые, отдохнувшие, переодевшиеся в чистые костюмы, отыскавшиеся для них в кладовках. Отсутствовал лишь Ланселот, он ни одной лишней минуты не желал оставаться вдали от своей Гвиневры и потому потихоньку скрылся из школы прямо посреди ночи, когда все спали. Все ожидали, что руководить церемонией прощания будет Мерлин, но старый волшебник вышел на установленную перед двумя гробами кафедру только для того, чтобы сказать несколько вступительных слов и пригласить на нее профессора Доуви. Кларисса Доуви взошла на кафедру в привычном светло-зеленом «деканском» платье и обвела собравшихся взглядом своих карих, с покрасневшими белками, глаз. – О бедной Золушке написано столько книг, что ее имя останется в сказочной истории навечно, – начала она. – О леди Лессо этого не скажешь, ее имя не будет передаваться от читателя к читателю, из поколения в поколение. И я думаю, Леонора Лессо была бы этому только рада, потому что всю свою жизнь посвятила лишь одной цели. Она хотела найти и понять истинный смысл Зла. И она действительно отыскала тот единственный путь, который позволил выжить и уцелеть нашей школе. Она, декан школы Зла, доказала, что Добро не главный враг Зла, а его непредвиденный друг и товарищ. Кларисса Доуви продолжала говорить еще некоторое время, однако в памяти учеников обеих школ остались именно эти слова. Когда же декан Добра закончила свою речь, все они один за другим потянулись цепочкой, проходя мимо гробов, прикасаясь к ним и тихо произнося слова прощания. После того как нимфы унесли гробы из Синего леса на кладбище, где они будут похоронены по всем правилам под присмотром нового Кладбищенского Смотрителя, все остальные направились на поляну синих тыкв, где для них был подан чай и все, что к нему полагается. Рина и Миллисент играли что-то печальное на флейтах, Беатрис пела классические арии, которые никто не слушал, а шляпа Мерлина тем временем деловито и безостановочно извлекала из своих бездонных глубин сладкие пирожки, посыпанные кокосовой стружкой пирожные, миндальное печенье и ванильные булочки в сахарной пудре. Ученики пили чай, ели, и постепенно их мрачные лица светлели, на них появлялись улыбки, начинались разговоры – одним словом, жизнь брала свое, входила в обычную колею. Укрывшись за большой синей тыквой, Эстер, Дот и Ана-диль наблюдали за дружно шагавшей рука об руку троицей – Софи в черном, Агатой в розовом и Тедросом в голубом. – Странное дело, мне их будет не хватать, – сказала Анадиль, гладя по головкам выглядывавших у нее из кармана крыс. – Даже этого принца придурочного. – Зато, как только Софи уедет, Эстер сможет наконец стать старостой класса, – заметила Дот, украшая замысловатыми шоколадными завитушками утащенную со стола булочку. – Так-то оно так, – грустно откликнулась Эстер, – да только класс без нее будет уже не тот. Она, что ни говори, была самой крутой ведьмой из нас. В эту самую секунду с противоположного края поляны трех ведьмочек-подружек заметила Софи и подумала о том, как хорошо было бы взять их с собой в Камелот. – Ты хуже, чем Софи, – раздался приглушенный и искаженный голос Агаты. Софи тряхнула головой и посмотрела на Агату, которая пыталась спорить с Тедросом, не прожевав пирожное, которым был набит ее рот. – Ты сказал, что голоден, а потом вообще отказался съесть хоть что-нибудь, – продолжала пилить своего принца Агата, роняя на свое красивое розовое платье крошки. – Завтра моя коронация, а это значит, что будут рисовать мой портрет, которому предстоит храниться тысячи лет. Прости, конечно, но я хотел бы выглядеть на нем как можно лучше, – ворча отбивался Тедрос. – А от сладкого бывают прыщи. – Но завтра и меня будут рисовать, и Потрошителя тоже, но ты же не говоришь, что мы как-то неправильно готовимся к этому великому событию, – предъявила свой козырь Агата, с улыбкой наблюдая, как ее жутковатого вида кот гоняется среди кустов за визжащей от страха Кико. – Потрошителя?! – вспылил Тедрос. – Если ты думаешь, что я возьму это чудовище в мой замок, ты сильно ошибаешься, моя дорогая… – В твой? А я думала, что это наш замок. – Хорошо, наш. Но это значит, что у нас должны быть домашние питомцы, которые нравятся нам обоим, разве нет? – Без Потрошителя я не поеду. – Значит, не поедешь. – Ты… Ты гусь самовлюбленный, карась трусливый, осел тупоголовый… Агата поймала изумленный взгляд Софи и замолчала. – Да, я, пожалуй, не такая. Я лучше, – сказала Софи, и они все трое покатились со смеху. – Тедрос! Смотри! – крикнул Чеддик. Принц повернулся и увидел толпу всегдашников. Сбежавшись к воротам Синего леса, они с любопытством рассматривали подъехавшую к воротам карету – бело-голубую, запряженную парой белоснежных лошадей, с развевающимися над крышей красно-оранжевыми флагами. – Это за нами? – взволнованно спросила Агата. – Вперед, любовь моя, Камелот ждет нас, – улыбнулся Тедрос и потащил Агату к карете, не забыв добавить, обернувшись на ходу: – Поторапливайся, Софи! Места в карете хватит на троих! – А мы с твоей матерью, значит, снова должны будем тащиться сзади верхом! – прогремел знакомый низкий голос. Только сейчас Тедрос увидел стоящего рядом с каретой знакомого коня по кличке Бенедикт и сидящих на нем Ланселота и Гвиневру. Едва дав Гвиневре сойти на землю, Тедрос чуть не задушил ее в своих объятиях. – Ты поедешь с нами? – спросил он, растроганный до слез. – И я, и мой любимый огр, – ответила Гвиневра, целуя Тедроса в щеку. – Королю нужна мать, – она посмотрела на Агату и добавила: – И его королеве тоже. – Вы даже представить себе не можете, как я рада, – прошептала Агата, обнимая Гвиневру. – Спасибо, мама, – всхлипнул Тедрос, поворачиваясь к Ланселоту: – И тебе тоже… – Да ладно, хватит слов. Лучше отмени смертный приговор, который вынес ей твой покойный папенька, а то «спасибо, спасибо»! В карман спасибо не спрячешь. – Ах, Ланей, ну ты всегда все испортишь! – вздохнула Гвиневра. Ланселот прекратил все портить и полез со всеми обниматься, а Софи с легким сердцем наблюдала за этой новой счастливой семьей. Леди Лессо была права. Счастье Агаты – это и ее счастье. И этого счастья Софи достаточно для ее «долго и счастливо». – Пойдем, Софи! – позвал Тедрос. Они с Агатой придерживали для нее дверцу кареты. Софи улыбнулась, пошла к ним… – Девочка моя дорогая, не сочти за труд, принеси мой плащ из кабинета профессора Доуви, – попросил ее Мерлин. Он, конечно, слишком поспешил остаться по-летнему, в одной рубашке с короткими рукавами. – Совсем старый я стал, лишний раз по лестнице не подняться. – Но они же… – нахмурилась Софи, указывая рукой на друзей. – Не волнуйся, – успокоил Мерлин, проходя мимо нее к карете. – Мы тебя подождем. Дверь кабинета профессора Доуви была открыта, и Софи поспешила войти внутрь, не желая заставлять друзей ждать ее. Второй стол в кабинете декана школы Добра исчез, все здесь стало как прежде, и как прежде пахло корицей и гвоздикой. Но не было в кабинете не только второго стола – плаща Мерлина тоже не было ни на вешалке, ни на спинке стула, ни на столе… И все же именно на столе лежала одна вещь, приковавшая к себе внимание Софи. Рядом с папье-маше в виде тыкв и хрустальной вазочкой, наполненной свежим черносливом, лежала длинная белая коробка, перевязанная пурпурной ленточкой. К коробке была прикреплена карточка, и на ней – всего одно слово: Софи – Когда мы вернулись, это лежало на моем столе. Софи повернулась и увидела стоящую в двери Клариссу Доуви. – Судя по всему, леди Лессо оставила эту коробку перед тем, как отправилась выручать меня из Ледяной Тюрьмы, – продолжила Кларисса, подходя ближе. – При этом никакого письма не было… только это.