– Мы и дольше бы оставались друг с другом, будь у нас время, – печально ответил Мерлин. – И еще при этом мне хотелось бы иметь при себе свою шляпу. Совершенно забыл, как трудно добывать еду обычным путем, без помощи магии. И понял, кажется, почему люди постоянно ищут себе товарищей – вдвоем добыть еду легче. Правда, одиночество тоже имеет свои преимущества. Придает уверенности в себе, позволяет идти куда хочешь и делать что хочешь, например мыть волосы не чаще одного раза в год. Агата терпеливо ждала, когда же старый маг доберется до главного. – Замечательно здесь, правда? – вздохнул Мерлин, глядя в наполненную серебряной мелочью звезд пустоту. – Можно почти забыть о том, что тебе довелось увидеть. А видел я старых добрых сказочных героев – убитых и брошенных гнить в лесах. Среди них были и такие знаменитости, как Дюймовочка и Аладдин, были и те, кого мы знали не по именам, а лишь по прозвищам, например, Храбрый Портняжка или Хитрый Попрошайка. Я похоронил всех, кого нашел. Похоронил как смог, позднее, когда придет время, перезахороним их в нормальных могилах на кладбище в саду Добра и Зла. Лицо Мерлина исказилось от боли, мыслями он был сейчас где-то далеко отсюда, в пропитанных страхом лесах. Агату тоже очень сильно огорчила смерть сказочных героев, но сейчас она прежде всего думала о том, как бы найти способ уцелеть и к ним не присоединиться. – Мерлин, – осторожно начала Агата, – ты, надеюсь, помнишь, что оставил нас одних и даже не объяснил, каким образом мы сможем противостоять армии, которая в двадцать раз превосходит нас по численности, и… – Отлично помню, дорогая. Но больше всего меня интересует, как велики твои успехи. Именно твои. Ты уже знаешь, каким образом убедишь Софи уничтожить кольцо? – Мне это не под силу, Мерлин. Ты сказал, Софи должна уничтожить кольцо по собственному желанию. Но если я пригрожу убить ее, у Софи вообще не будет выбора, верно? О каком же тогда добровольном решении может идти речь? И к тому же угрожать смертью – разве это по-доброму? – Так вот чему тебя учила Золушка! – пришел в ужас Мерлин. – Ага. Последние пять дней она пыталась заставить меня мучить Белого Кролика. С помощью волшебной палочки. У меня ничего не получилось. – Теперь понятно, зачем ей понадобилась волшебная палочка Доуви! – простонал Мерлин. – Как была Золушка экстремисткой, так и осталась. Ничего не поделаешь – воспитание. Но, боюсь, если ты начнешь запугивать свою лучшую подругу, это действительно окажется весьма сомнительным с точки зрения морали и совершенно бесполезным для дела. Как я уже сказал, Директор школы будет побежден только в том случае, если Софи уничтожит кольцо сама и добровольно. Если же Софи умрет, не уничтожив кольца, Директор потеряет свою любовь в телесном виде, но сохранит ее в душе. Быть бессмертным он при этом, может, и перестанет, но все же еще надолго останется живым, молодым, сильным, с находящейся под его командованием мощной армией злодеев. При таком раскладе победить его нам вряд ли удастся. Мерлин задумчиво помолчал, подумал, удивленно поиграв бровями, и сказал: – Однако в предложении Золушки что-то есть. Софи теперь Злая королева. Убеждать ее уничтожить кольцо, апеллируя к ее добрым качествам, бесполезно, этих качеств у нее не осталось. Значит, тебе придется побороть глубоко сидящее в Софи Зло и доказать, что у нее действительно есть веская причина уничтожить это проклятое кольцо. Агата внимательно смотрела на мага. – Но помни, у тебя будет только один-единственный шанс, – сказал волшебник. – Постарайся мудро использовать его, дитя мое. Агата стала думать, как ей лучше использовать этот свой один-единственный шанс, но ничего подходящего в голову не приходило. – Мерлин, перед тем как уйти, ты говорил, что Директору нужно что-то найти в Гавальдоне. Что-то такое, что позволит ему навсегда уничтожить Добро. Тебе так и не удалось узнать, что именно? – Боюсь, что я со своим заданием справился не намного лучше, чем ты со своим, – сухо усмехнулся Мерлин. – Однако я хочу поточнее вспомнить, что ты рассказывала мне, когда мы шли с тобой в Авалон. А рассказывала ты о том, как Директор намекнул тебе, что в самом конце Добро будет уничтожено Софи. Понимаешь, Софи, а не им! Агата закрыла глаза, слово в слово вспоминая, что сказал ей Рафал в музее Зла в ту памятную ночь. – Да, он сказал, что самым опасным персонажем волшебной сказки следует считать того, кто готов на все ради любви. – Так-так-так, – покивал Мерлин, теребя бороду. Очки соскользнули с его носа и повисли на одной дужке. – Как ты думаешь, это может каким-то образом быть связано с матерью Софи? – задала Агата наводящий вопрос. – Ведь нам так и не удалось обнаружить могилу, в которой похоронено ее тело. – Возможно, это связано с матерью Софи, возможно – с чем-то другим, не знаю, – ответил Мерлин. Помнишь, что я тебе сказал, когда мы были здесь в прошлый раз? Что сотни лет любовь была на стороне Добра и это делало Добро неуязвимым для Зла. Но почему так? А потому, что Директор убил в борьбе за власть своего брата и тем самым доказал, что Зло не способно любить. Чтобы компенсировать этот чудовищный поступок, Сториан в каждой новой сказке стал отдавать победу Добру, и это продолжалось до тех пор, пока на стороне Добра оставалась настоящая любовь. Но теперь у Рафала появилась Софи, и он, возможно, рассчитывает, что любовь сможет наконец искупить убийство его брата. – Но это какая-то бессмыслица, – возразила Агата. – Даже если Софи любит Директора, а он ее, это не может отменить тот факт, что Директор убил своего брата. – Совершенно верно, – кивнул Мерлин. – Поэтому остается вопрос: чего ожидает Директор от Софи в конце этой истории? Что именно она должна будет сделать? Искупить тот его давнишний грех? Но если так, почему для этого он выбрал именно Софи? – Мерлин, – сказала Агата, – что бы там ни задумал Директор, особого значения для нас это не имеет. Мы все равно не сможем победить. Без посторонней помощи – никак не сможем. Разве ты сам этого не понимаешь? Ну кто мы такие? Горстка подростков да десяток дряхлых стариков! Мерлин не слушал ее, целиком погрузившись в свои мысли. – А что, если мы вообще неправильно понимаем всю эту историю? – негромко размышлял он вслух. – Что, если Директор сможет доказать, что убийство брата вовсе не было преступлением? Что любовь – это величайшее Зло, а не величайшее Добро? Что тогда? – Он напрягся всем телом и закончил: – Тогда Добро станет Злом, а Зло станет Добром, так? Да, именно так, как он предсказывал… – Мерлин, – покачала головой Агата, – я не понимаю… Старый маг вздрогнул, словно неожиданно вспомнив, что он не один. – Ах, неразумно, неразумно было переносить тебя сюда посреди ночи, ты не выспишься, а ведь завтра такой особенный день… Ну пойдем, пойдем скорее спать, каждая минутка на счету… – Погоди! – нахмурилась Агата. – Ты не сказал, как мы будем бороться с ним. Что мы сможем сделать… Но глаза ее уже слипались, голова клонилась на грудь, руки и ноги стали ватными, и Агата все быстрее проваливаться сквозь облако, словно брошенный в воду якорь. Она попыталась ухватиться за Мерлина, но не смогла. Она летела, летела, летела сквозь мелькающие мимо звезды, затем сквозь непроглядную тьму – и уже спала, чувствуя на губах теплый вкус небес Селестиума. Разбудил Агату приглушенный гул голосов в гостиной. Она лежала на полу, закутавшись в одно из потертых голубых Гвиневриных одеял. Юных ведьмочек в спальне уже не было, их кровать была аккуратно застелена. Небо за окном оставалось ночным, непроглядно черным, без малейших признаков приближающейся зари. Агата пошла на голоса и увидела своих друзей, молодых и старых. Все они были одеты в плотные черные плащи и заняты делом – одни упаковывали в рюкзаки пакеты с печеньем, фрукты и фляжки с водой, другие торопливо доедали сваренную на завтрак овсянку, переговариваясь друг с другом приглушенными голосами. Без плаща была одна Гвиневра. Она, в своем домашнем платье, укладывала рюкзак Ланселота, а сам рыцарь тем временем точил свой меч. Первое, что бросилось в глаза Агате, это то, что компания разделилась не на молодых и стариков, как обычно, но на пары, как разбил всех Мерлин. Хорт стоял рядом с Питером Пэном, Анадиль – с Джеком и Брайер Роуз, Эстер – с Бензелем и Гретель, Дот – с Красной Шапочкой… Потом Хорт заметил Агату, и они с Пэном замолчали. Вслед за ними замолчали и все остальные. Из столовой в гостиную вошел Мерлин, прихлебывая на ходу кофе из большой кружки. – Прости, дорогая, – сказал он, обращаясь к Агате. – Мы старались говорить тише, чтобы дать тебе поспать, но… Честно говоря, Агата еще не до конца проснулась и плохо понимала, что происходит. Потом кто-то тронул ее за плечо. Она обернулась и увидела Тедроса – умытого, свежего, подтянутого, в черном, как у всех, плаще и с висящим на поясе Экскалибуром. Он взял Агату за руку и с натянутой улыбкой сказал: – Пора. 30. Извинения и признания Агата понимала, что Тедрос был не прав, когда попытался уговорить Ланселота остаться дома с Гвиневрой. Тедрос не хуже Агаты знал, что в предстоящей войне рыцарь в их армии будет на вес золота. Таким образом, если Тедрос начал уговаривать Ланселота остаться, это могло означать только одно: принц уверен, что все они отправляются на верную смерть. И как бы ни презирал Тедрос Ланселота, ему была невыносима мысль о том, что его матери предстоит потерять своего рыцаря-прохвоста. Но желание Тедроса не сбылось. Гвиневра и слышать не хотела о том, чтобы Ланселот остался. Она попрощалась со своим рыцарем на освещенном луной лугу, точно так же как и со всеми остальными гостями – кому-то пожала руку, кого-то слегка похлопала по плечу. Она не устраивала пышных проводов, прощалась со всеми коротко и просто – так, будто все они уходили в магазин и должны были вернуться к обеду. И только когда очередь дошла до Агаты, бывшая королева замешкалась. Агата увидела, как задрожали губы Гвиневры, как предательски заблестели ее глаза. – Присмотри за моим сыном, – прошептала Гвиневра. – Присмотрю, – сдерживая слезы, прошептала в ответ Агата. В этот момент к ее голове прикоснулось что-то холодное. Агата подняла глаза и увидела, что Тедрос надевает ей на голову ее корону. – Ты забыла ее в своей комнате, – натянуто улыбнулся он. – Второпях, как я понимаю. Тут Тедрос встретился взглядом с Гвиневрой. Агата видела, что их обоих – сына и мать – переполняют чувства. Еще бы, ведь пройдя через такую боль и найдя наконец друг друга, они вынуждены были расстаться вновь, причем кто знает, надолго ли. Быть может, и навсегда. – Позволь мне отправиться вместе с вами, Тедрос. Пожалуйста, – в который уже раз попросила Гвиневра. – Я могу сражаться… мы будем вместе… – Нет, – в очередной раз ответил принц. – Ты должна остаться дома. Это единственное, в чем наше с Ланселотом мнение совпадает. Гвиневра покачала головой, по ее щекам полились слезы. Тедрос прижал ее к груди и сказал: – Послушай меня, мама. Ты будешь в Камелоте на моей коронации. Скоро. Как только мы с Агатой закончим ее сказку и Директор школы будет мертв. Там ты встретишь конец и своей сказки – в Камелоте, не здесь… Снова станешь матерью, потом бабушкой, и всю оставшуюся жизнь будешь любить и оставаться любимой… Если захочешь, можешь и своего головореза с собой захватить, никто возражать не станет. – Обещай мне Тедрос, – всхлипнула Гвиневра, – обещай, что вернешься. – Обещаю, – севшим от волнения голосом ответил Тедрос. Но Агата знала, что он лжет. Гвиневра заметила что-то за плечом сына и отступила на шаг назад. Агата и Тедрос обернулись и увидели, что Мерлин уже повел свое маленькое войско старых и молодых героев к порталу, бледно засветившемуся поблизости на вершине невысокого холма.