Роберт кивает в знак согласия: – Да, это точно. Не в обиду будет сказано, но тот, кто требует поменять салат, потому что «в этом слишком много оливок», по-моему, кретин по определению. Мы оба хохочем, и я прикрываю рот тыльной ладонью, боясь, что расплачусь от смеха. – Точно! Он такой зануда, что прочитал целую лекцию, излагая свои глубокомысленные рассуждения об оливках. – Я понижаю голос, пытаясь повторить голос неприятного отца неприятной девушки: – «Избыток оливок перебивает тонкий земляной вкус брокколи». Роберт хохочет, сгибаясь пополам. Упершись руками в колени, он говорит, гораздо лучше воспроизводя голос Макса, чем я сама: – Можете положить мне четыре оливки? Три я не почувствую, а пять слишком много – это разрушит весь вкус! Я так смеюсь, что у меня болит живот. Не знаю, сколько это продолжается, но когда я слышу, как дверь рывком распахивается, мы с Робертом инстинктивно замолкаем, оборачиваемся… и видим в дверях Хардина. Я выпрямляюсь, поправляя платье. Не могу избавиться от ощущения, что сделала что-то плохое, хотя и понимаю, что ничего не было. – Я не помешал? – рявкает Хардин, привлекая к себе внимание. – Нет, – отвечаю я, надеясь, что мой голос звучит твердо. Дыхание мое все еще сбивается от смеха, в голове шумит от выпитого, а в сердце – боль из-за Хардина. Хардин смотрит на Роберта. – Надеюсь. Роберт все еще улыбается, в его глазах искры веселья, пока Хардин изо всех сил старается его запугать. Но он не боится, даже не моргает. Даже если он натренирован и часто сталкивался с подобным дерьмом, чтобы всегда оставаться любезным, то тут, вне пределов слышимости других посетителей, ему, кажется, нет оснований демонстрировать Хардину показную вежливость. – Чего ты хочешь? – спрашиваю я Хардина. Когда он поворачивается ко мне, его губы плотно сжаты. – Иди внутрь, – приказывает он, но я отрицательно мотаю головой. – Тесса, кончай свои игры. Заходи. Он тянется к моей руке, но я отдергиваю ее и остаюсь на месте. – Я сказала нет. Возвращайся сам – думаю, твоя подружка скучает, – с ненавистью шиплю я. – Ты… – Хардин оглядывается на Роберта. – Тебе действительно надо зайти. Нам нужно принести еще напитки. – Он щелкает пальцами как можно оскорбительнее. – Я и правда пойду внутрь. Но думаю, придется вам поискать кого-то другого, кто позаботится о ваших напитках, – говорит Роберт, пожимая плечами. Хардин на мгновение теряется; он не привык, чтобы ему так отвечали, особенно незнакомцы. – Хорошо, выражусь доступнее. – Он подходит к Роберту вплотную. – Отвали от нее. Убирайся внутрь и займись чем-нибудь полезным, прежде чем я возьму тебя за твой дурацкий воротник и грохну башкой о перила. – Хардин! – восклицаю я, становясь между ними. Но Роберт остается совершенно спокоен. – Давай, – сообщает он уверенно и спокойно. – Но учти, городок у нас маленький. Мой отец – шериф, дедушка – судья, а моего дядю они посадили за нападение и избиение. Так что если хочешь навлечь на себя проблемы… – Он снова пожимает плечами. – Пожалуйста. Я в шоке широко открываю рот. Хардин бросает испепеляющие взгляды, но, кажется, взвешивает все варианты, глядя попеременно то на меня, то на Роберта, то в зал ресторана. – Пойдем, – снова говорит он мне. – Я не пойду, – отвечаю я, отступая. Но затем поворачиваюсь к Роберту: – Пожалуйста, оставь нас на минутку. Он еще раз кивает, бросив на Хардина еще один взгляд, перед тем как скрыться в дверях. – Ну так что, ты собиралась потрахаться с официантом? – Лицо Хардина искажается, и я отступаю шаг назад, желая выдержать его взгляд. – Может, ты все-таки остановишься? Мы оба знаем, что будет дальше. Ты будешь меня оскорблять. Я уйду. Ты придешь и скажешь, что никогда больше не будешь так говорить. Мы вернемся в дом и уснем вместе. Я закатываю глаза. Он кажется абсолютно растерянным. Но, как всегда, Хардин быстро ориентируется. Он запрокидывает голову от смеха и говорит только: – Неверно. – И быстро идет к двери. – Я не буду этого делать. Кажется, ты забыла, как это на самом деле происходит: ты начинаешь психовать из-за каких-то моих слов, потом уходишь, а потом я прихожу и трахаю тебя. А ты… – добавляет он со злорадной ухмылкой. – Ты всегда мне это позволяешь. Я в ужасе смотрю на него, и мои руки тянутся к животу, чтобы удержаться после таких уничтожающих слов. – Почему? – Я задыхаюсь, не чувствую холодного воздуха. – Не знаю. Потому что ты без меня не можешь. Видимо, поэтому. Я трахаюсь лучше, чем другие, – говорит он резким тоном. – Почему… сейчас? – уточняю я вопрос. – Я хотела сказать, почему ты так поступаешь сейчас? Из-за того, что я не поеду с тобой в Англию? – И да, и нет. – Я не отказываюсь от Сиэтла ради тебя, а ты решил отвернуться от меня? – Глаза горят, но я не буду плакать. – Ты приходишь с ней, – я указываю на Лилиан за столом, – и говоришь мне все эти ужасные вещи? Я думала, что мы это уже прошли. Что случилось с твоими заверениями, что ты без меня не можешь жить? Что случилось с твоими усилиями удержать меня рядом с собой? Он смотрит в сторону, и на мгновение, еле заметную секунду, я вижу под маской ненависти волнение. – Есть большая разница между невозможностью жить без кого-то и любовью, – отвечает он. И он уходит, и то немногое, что оставалось от моего уважения к нему, уходит вместе с ним. Глава 40 Хардин Я хотел сделать ей больно, чтобы она почувствовала то же, что и я, когда смотрел на нее за столом и видел, как она смеется. Черт возьми, она смеялась, а ведь должна была сидеть напротив меня и бороться за мое внимание. А она ведет себя так, как будто ей и дела нет, что я с Лилиан. Она слишком сосредоточилась на том, чтобы потрахаться с официантом, и на том, что он ей болтал. Мозг начинает отсеивать идеи, пытаясь выбрать ту, которая точно на нее подействует. То, что Лилиан сказала мне утром, еще больше подогрело мою ненависть, и я произнес это раньше, чем подумал. Существует большая разница между невозможностью жить без кого-то и любовью. Я почти хочу взять свои слова обратно… почти. На самом деле она их заслуживает. Не надо было говорить, что она не хочет, чтобы я ехал с ней в Сиэтл. Она сказала, что я отвернулся от нее; я не отворачивался. Я здесь с ней, на ее стороне. Это она пытается уйти от меня при любой возможности. – Я ухожу, – объявляю, добравшись до стола. Шесть пар глаз поднимается на меня, а Лэндон оглядывается на дверь. – Она снаружи, – саркастически замечаю я. Он может побежать, подставить свою жилетку – я больше не собираюсь. – Что ты сделал? – Он имеет наглость спрашивать меня об этом перед всеми! Я зло смотрю на него. – Занимайся лучше своими делами, мать твою. – Хардин! – возмущается отец. Не только он – все, похоже, против меня. Если отец хочет со мной поругаться, то я на хрен порву с ним. – Я тоже пойду, – говорит Лилиан, вставая. – Нет! – огрызаюсь я, но она не обращает на меня внимания и идет за мной, через ресторан, к выходу. – Что ты там натворил? – спрашивает она, когда мы выходим на улицу. Не останавливаясь, кричу через плечо: – Она была там с этим парнем, вот что! – И что? Что она сказала, когда ты объяснил ей, что я ей не соперница? Она спотыкается на высоких каблуках, но я не останавливаюсь, чтобы помочь ей, потому что пытаюсь понять, где, черт возьми, нахожусь. Я знал, надо было взять свою машину, но нет, Тесса настояла на своем. И вот на тебе! – Я не сказал. – Почему? Думаешь, она правильно все поняла? – Мне насрать, что она думает. Надеюсь, она решила, что я пошел трахаться. Она останавливается.