– Да. – Хардин садится на сиденье водителя. Мой отец не расспрашивает больше Хардина, и я очень рада этому. Радио приглушено до минимума, и как только смолкает рев двигателя, мы оба тянемся к переключателю в надежде, что музыка сможет заглушить неприятное молчание. Всю дорогу я думаю о том, как мать желала бы оказаться на моем месте. От такой мысли меня бьет озноб, поэтому переключаюсь на предстоящую поездку в Сиэтл. Нет, это еще хуже, я не знаю, как поговорить об этом с Хардином. Закрываю глаза и прислоняюсь к окну. Теплая рука Хардина охватывает мою, и я успокаиваюсь. – Фух. И давно вы здесь живете? – зевает на заднем сиденье отец, когда мы останавливаемся у нашего дома. Хардин кидает на меня еле уловимый взгляд, и я отвечаю: – Да, переехали сюда несколько месяцев назад. Пока мы поднимаемся в лифте, я чувствую, как суровый взгляд Хардина обжигает мои щеки. Улыбаюсь, надеясь смягчить гнев. Нужно действовать, но находиться рядом с этим незнакомцем очень неловко, отчего я начинаю жалеть о том, что пригласила отца. Хотя уже слишком поздно. Хардин открывает нашу дверь, заходит в квартиру и, не оборачиваясь, без лишних слов удаляется в спальню. – Я сейчас вернусь, – сообщаю я отцу и поворачиваюсь, чтобы оставить его стоять в прихожей. – Вы не против, если я воспользуюсь вашей ванной? – спрашивает он у меня. – Конечно, нет. Она дальше по коридору. – Я, не глядя, указываю на дверь ванной. В другой комнате Хардин переобувается, сидя на кровати. Оглянувшись на дверь, он делает мне знак закрыть. – Я знаю, что ты мной недоволен, – спокойно замечаю я, подходя к нему. – Я… Я ловлю руками его лицо, мои пальцы пробегают по его щекам. – Не бойся. Его глаза закрываются в знак признательности к моим нежным прикосновениям, и я чувствую, что его руки обхватывают меня вокруг талии. – Он собирается сделать тебе больно. Я всего лишь пытался не допустить этого. – Как он может причинить мне боль сильнее, чем уже сделал? Я столько лет его не видела. – Он, наверное, сейчас распихивает наше барахло по своим гребаным карманам, – фыркает Хардин, и я прыскаю от смеха. – Это не смешно, Тесса! Я вздыхаю и поворачиваю его лицо к себе. – Может, ты попробуешь посмотреть на все это более позитивно? Вокруг и так достаточно обид и напряжения. – Я не обижаюсь. Я пытаюсь тебя защитить. – Не нужно – он мой отец. – Он тебе не отец. – Хардин, пожалуйста! – Я провожу большим пальцем по его губам, и лицо смягчается. Он снова вздыхает и наконец произносит: – Ладно, давай с этим чуваком поужинаем хотя бы. Черт знает, как давно он питался не из мусорного бака. Я перестаю улыбаться, и губы невольно начинают дрожать. Он замечает это. – Прости, не надо плакать, – вздыхает он. Хардин не переставая вздыхает с тех пор, как мы столкнулись с моим отцом возле тату-салона. Видя его беспокойство, – даже если оно, как и все его эмоции, сопряжено с гневом, – я только убеждаюсь в сюрреалистичности происходящего. – Я высказал свое мнение, но постараюсь не сильно напрягаться. – Он поднимается на ноги и целует меня в уголок рта. Когда мы выходим из спальни, он бормочет: – Начнем кормить бездомных, что не сильно повышает мне настроение. Мужчина, разглядывающий полки с книгами в нашей гостиной, выглядит совершенно неуместно. – Я собираюсь приготовить ужин. Хочешь посмотреть телевизор? – предлагаю я. – Хочешь, я помогу? – спрашивает он. – Хм, ладно. – Я слегка улыбаюсь ему, и он отправляется за мной на кухню. Хардин остается в гостиной, продолжая держаться отстраненно, как я и предполагала. – Не могу поверить, что ты уже так выросла и живешь отдельно, – говорит отец. Я тянусь в холодильник за помидорами, пытаясь собраться с мыслями. – Я учусь в колледже, в Центральном вашингтонском университете[1]. Вместе с Хардином, – отвечаю я, по вполне понятным причинам умолчав о грозящем отчислении. – Правда? Ничего себе. Он садится за стол, и я замечаю, что грязь с его рук исчезла. Разводов на лбу тоже нет, а мокрый рукав наводит меня на мысль, что даже пытался застирать пятно. Он тоже нервничает. От этого мне становится немного легче. Я рассказываю ему о Сиэтле, о предстоящей увлекательной жизни, но так и не упоминаю о Хардине. Выражение лица отца во время рассказа заставляет немного скорректировать рассказ. Не знаю, сколько еще проблем возникнет на пути, прежде чем все окончательно рухнет у моих ног. – Хотелось бы мне посмотреть, как все это происходило. Я всегда знал, что из тебя выйдет толк. – Тем не менее тебя не было рядом, – коротко отрезаю я. Мне сразу становится стыдно за свои слова, но я не хочу брать их назад. – Я понимаю, но сейчас я здесь и, надеюсь, могу что-то для тебя сделать. Эти простые и немного жесткие слова дают мне надежду, что, может быть, не так уж все и плохо, что ему просто необходимо помочь бросить пить. – Ты… ты все еще пьешь? – Да. – Он смотрит в пол. – Не так, чтобы много. Я понимаю, что сейчас тебе так не кажется, но это было несколько трудных месяцев… вот и все. В дверях кухни появляется Хардин, и я знаю, что он прикладывает чудовищные усилия, чтобы оставаться невозмутимым. Надеюсь, у него получится. – Несколько раз я виделся с твоей мамой. – Правда? – Да. Она не говорит мне, где ты. И она очень хорошо выглядит, – добавляет он. Мне очень неловко слышать от него что-то о матери. Ее голос звучит в моей голове, напоминая, что он нас бросил. Что из-за этого человека она стала такой, как сейчас. – Что случилось… между вами? Кладу куриные грудки на сковородку, масло трещит и брызгает. Я жду ответа. Я не хочу поворачиваться к нему лицом после того, как задала такой резкий и прямолинейный вопрос, но я просто не удержалась. – Мы с ней просто несовместимы; она всегда хотела больше, чем я мог дать ей, и ты же знаешь, какой она бывает. Я знаю, но мне не нравится, как мельком и пренебрежительно он отзывается о ней. Переводя вину с матери на отца, я быстро поворачиваюсь и спрашиваю: – Почему ты не звонил? – Я звонил, всегда звонил. И посылал тебе подарки на дни рождения. Об этом она тоже не рассказывала? – Нет. – Ну, это правда. Я так по тебе скучал все это время! Не могу поверить, что ты здесь, прямо передо мной сейчас. Он встает и подходит ко мне; глаза блестят, а голос дрожит. Не знаю, как реагировать. Я почти не знаю этого человека. Хардин входит на кухню, создавая барьер между мной и отцом, и я этому рада. Не знаю, что и думать. Мне нужно сохранять физическую дистанцию между собой и этим человеком. – Я знаю, ты не можешь простить меня. – Он почти рыдает, и мое сердце обрывается. – Нет. Мне просто нужно время, чтобы привыкнуть, что ты снова появился в моей жизни. Я просто не знаю, – отвечаю я, и он кивает: – Понимаю, понимаю. Он снова садится за стол, предоставив мне возможность доделать ужин.