Глава 13 Легкий ветерок шелестел травой у его корней. Трава была тонкой и редкой, словно волосы у старухи, но цвет ее внушал надежду: яркая зелень была как символ нового мира. Если бы здесь было кому попробовать травинку на вкус, рот его наполнился бы приятной горечью сока с нотками пряной свежести. Настоящая трава. Такая росла тысячи лет на этих землях, а потом расти перестала. Превратилась в прах и золу. Дерево впитало память о прошлом из самой земли, иногда ему казалось, что старый мир проносится перед ним то радостными вспышками, то ощущением тревоги, а иногда и жаром страшного Огня. Но даже пекло не было таким невыносимым, как всеобъемлющее чувство одиночества, которое оно было обречено испытывать вечно. Предки передали молодому Дереву свои воспоминания о далеких временах, когда таких, как оно, было много. Далеко не так много, как людей, приходивших отдохнуть у подножия и спросить совета, но достаточно, чтобы вести беседы, шелестеть листвой, переплетаясь корнями глубоко под землей. Ровно столько, чтобы благоденствовать вместе с забавными двуногими созданиями. Сметливые торопыги, они приходили в Рощу со своими бедами, не осознавая, как быстротечна жизнь. Память о радости, что дарило исцеление душевных ран, приносило настоящее удовольствие Дереву, оно вытягивалось во всю длину своих тонких веточек и мечтало, как однажды и к нему придет человек. Дерево не знало, что будет делать дальше, как притянуть к себе дорогого гостя, усадить у корней и заговорить с ним, но это были незначительные мелочи. В мечтах человек, мудрый и сильный старец, сам знал все наперед. Он протягивал к тонкому стволу свою морщинистую руку и нежно гладил его, потом усаживался, прижимая уставшую спину к своему новому другу. Уж оно бы расстаралось, прикрыло от мягкого солнышка его голову, сгустив тень от листвы и шуршало бы что-нибудь умиротворяющее. А потом человек бы заговорил. И они беседовали бы днями напролет обо всем на свете. Человек рассказал бы ему о тайных землях, что лежат за пределами ущелья, о людях, которые, победив Огонь, искали без отдыха свое молодое Дерево, чтобы вместе с ним построить новый мир. Может быть, тогда, во время этой беседы, память предков внутри него возродилась бы полностью, зашумела в нем мощным током соков, и Дерево поняло бы, почему Огонь пришел на их землю, уничтожив все на своем пути. Но все эти мечты разрушила реальность, когда человек все-таки пришел. Изможденный, с лихорадочным блеском в глазах, он мял своими пыльными ботинками молодую траву, срывал ее горстями и засовывал в рот, гнусно смеясь. Он умыл лицо в маленьком ручейке, и вода окрасилась в цвет праха. А когда заметил Дерево, то побежал к нему, давя ногами живую землю. Он грубо ощупывал тоненькую кору и шептал себе под нос непонятные гнусности. – Не зря, не зря я убил их всех! Не зря я долетел! Не зря… – говорил он, скалясь. – Старик даст мне все, что я попрошу, за карту с указанием пути к тебе, моя радость! Он оборвет все твои веточки, выпьет тебя до дна… О, как я буду богат, как я буду силен! Человек даже не попытался услышать ответ, хотя Дерево шумело ему листвой, моля не царапать ствол мозолистыми руками. Он присел на секунду в стороне, и блеск его глаз, алчный и злой, внушил Дереву настоящий ужас. «Вот ты какой, выживший человек, – подумало оно, – тебе не нужна ни моя тень, ни мой совет. Но что же тогда тебе нужно?» И ответ не заставил себя ждать. Человек подошел к молодому деревцу, грубо схватился за нижнюю веточку – на ней только раскрылись почки и показались нежные листочки – и сломал ее одним движением. Треск сменился волной страшной боли. Дерево затрепетало всем своим юным телом, клейкий сок заструился из его раны вниз по стволу, впитываясь в мягкую землю под ногами странника. Но тот уже развернулся и зашагал прочь, даже не бросив на деревце последнего взгляда. * * * Алиса выбралась из тесной пещеры, когда солнце поднялось над горизонтом. Сон сморил ее на исходе ночи, но голова продолжала кружиться от страшных мыслей. Да и сновидения покоя не принесли: ей привиделось, что лежащий рядом Томас хватает пальцами и тянет, тянет медальон с ее груди, тоненькие корешки разрываются с оглушающим треском, а крылья за спиной сгорают в огненном вихре. И вот уже она сама тлеет, силясь вспомнить, какого цвета глаза у Лина… Светлые непослушные волосы она помнила, вечно сухие, потрескавшиеся тонкие губы – тоже, но какого цвета был его насмешливый взгляд? Это мучило девушку сильнее страха потерять медальон, а с ним и жизнь. За несколько дюжин дней в пустыне не только подернулась прахом ее кожа, но и затуманились воспоминания. Алиса села на краю уступа, свесив вниз ноги в тяжелых ботинках. Солнце уже облизывало жаром верхушки скал, день обещал быть ясным и жарким. Что-то ворча, из пещеры вышел сонный лис, посмотрел на девушку темными глазками и, будто понимая ее смятение, медленно приблизился; он прижался к ее бедру оранжевым бочком и засопел, умываясь длинной лапкой. «Что же делать? – думала Алиса, наблюдая за просыпающимся миром. – Лететь домой вместе с человеком, однажды уже принявшим решение меня убить? В Город, где один-единственный старик может обречь тебя на смерть от руки товарища?» Никогда Крылатой еще не приходилось спрашивать себя, что она вообще думает о Правителе. Казалось, он мало влиял на рутинную жизнь людей. Все, что могло вызвать споры, прописано в Законе, его заставляли учить наизусть каждого, кому исполнялось семь лет. Любые спорные вопросы были призваны решать старосты и Вожак, но никаких разногласий не возникало. Что делить горстке выживших людей в мире бескрайней пустыни? Каждый работал от рассвета дотемна, приходил домой, чтобы выспаться, и утром снова принимался за работу. И это было в порядке вещей. А как иначе, если впереди их ждет вторая ступень возрождения? Нужно быть во всеоружии, когда Вестники найдут живую землю, да и работать тогда придется еще усерднее. Не до споров с соседом. А если отлаженный быт Города не дает сбоев, значит, и Правитель знает свое дело. Так думали все, кого Алиса знала. «У нас есть пища и питье, есть крыша над головой, и Крылатые нас защищают, – убежденно твердили люди у вечернего огня в своих домах. – Пусть завтра будет не хуже, черт бы побрал это неведомое лучше, пусть завтра будет точно так же. Надо потерпеть еще немного, скоро Вестники найдут землю, и тогда заживем». Но сейчас, сидя на самом краю скального уступа, Алиса вдруг поняла, что все не так просто. Она знала, что обречена, что страшные испытания дальнего пути над пустыней не по силам молодой девушке, но пока Крылатая справлялась со всеми выпадавшими на их с Вожаком долю бедами, она была не по зубам смерти. Однако отправить ее в качестве дополнительного пайка… Это даже звучало гадко, а по своей сути было еще хуже. «И Вожак согласился. – Мысль казалась Алисе самой безжалостной, она сверлила ей виски и бросала на сердце огромные камни размером больше всех скал, что их окружали. – Он говорил со мной, оберегал, приказывал, шутил… И знал, что придется убить меня на обратном пути». – Я понял, что не сделаю этого, – прозвучало у нее за спиной, – в ту самую минуту, когда увидел тебя у Черты. Ты была ужасно расстроенной, да, но предчувствие больших событий, полета и неба… Оно светилось в твоих глазах, девочка. Однажды я тоже улетел, вдохновленный красивыми словами старика, и это оказалось моей самой страшной ошибкой. Совершить еще одну?.. Уж лучше сдохнуть в пустыне! – Откуда мне знать, что вы не лжете? – Алиса замерла. – Возможно, сейчас вы уже жалеете, что сказали мне правду. У вас есть приказ Правителя, вы – Вожак и обязаны делать все, что пойдет на пользу Городу. Так, может быть, вы просто подталкиваете меня продолжить путь, чтобы выполнить свою задачу? А я… ваш паек. – Зачем же я тогда тебя спасал от Вихря ценой собственной жизни? – Не знаю. – Алиса помолчала. – Наверное, ваше задание даже важнее, чем вы сами. Поэтому, решая, погибнуть всем или спасти только меня, вы выбрали меня… Но при случае точно так же сделаете и другой выбор. – Смекалистая. Молодец. – Томас не подходил, просто стоял у нее за спиной, наблюдая, как солнце подсвечивает ее растрепанные волосы. – Только, Алиса, ты забыла – мы больше не летим к Дереву. Мы возвращаемся в Город. Чарли перестал умываться, прислушиваясь к разговору. Он чувствовал, что большой человек в чем-то провинился перед Алисой и признался ей во всем ночью. От него пахло глухой печалью, злобой и тоской, а еще смущением, да, немножко смущением. Но Чарли так и не сумел в нем почуять ни капли опасности. Он не хотел обидеть девочку, лис точно это знал, поэтому расслабился и продолжил греться на теплом камне у бедра Алисы. – Это вы туда не летите, Томас. – Внезапно Алиса поняла, что все само собой решилось. Поиск оазиса больше не был приказом старика, теперь желание найти Дерево приобрело для Крылатой куда большее значение, чем все испытанное раньше. Желание, ставшее необходимостью. Необходимость, превратившаяся в единственную цель, ради достижения которой не жалко сложить свою голову. – О, Святые Крылатые, девочка! – Томас терял терпение. – Нет никакого Дерева, старый Вестник наврал всем, только бы выгородиться, только бы никто не обвинил его в гибели отряда. Мы шли по карте, нарисованной сумасшедшим, он даже Говорящим никогда не был! Но и такой карты больше нет. Путешествие закончено, Алиса. Самое время повернуть домой, может быть, ты успеешь попрощаться со своим парнишкой. Но Алиса уже ничего не слышала. Даже образ Лина, его руки, губы, прерывистый шепот, которым он скрывал стоны той ночью, уткнувшись ей в шею, – все это ушло далеко-далеко, за морок пыльной бури, за скалистые холмы, за клетку смертников. Мысли о Дереве и его зов пульсировали в Алисе так сильно, что она чувствовала этот ритм кожей. Чарли навострил ушки, оглядываясь по сторонам. Горы опаляло полуденное солнце. Почему же тогда песня неназванного звучит в голове все отчетливее, словно небосвод уже потемнел, а луна взошла над горизонтом? Шерстка сама поднималась дыбом у него на загривке, а под ней, где-то внутри маленького огненного тельца, рождалось знание. Чарли тихо заскулил. Поющий был рядом, он звал их перемахнуть через горы, спуститься к пыльной равнине и пройти по ней, совсем немножко, а там… Там ждал их неназванный. * * * Когда тишина вновь опустилась на ущелье, Дерево принялось врачевать свою рану. Вытекающий из нее сок, пахнущий чем-то особенно терпким, постепенно густел и затягивал место на стволе, откуда раньше тянулась ввысь тонкая веточка. Боль то уходила, то накатывала на Дерево мутными волнами, и весь мир качался на них, отчего путались мысли. «Неужели он шел так долго, теряя в пути человеческий облик, только ради того, чтобы схватить и сломать меня, унести мою частичку в пустыню? – думало оно, когда сознание выныривало из топкого омута. – Если веточка так была нужна ему, я бы отдало ее, не задумываясь приняло бы любое мучение ради нашей зарождающейся дружбы. Но он… Он не хотел со мной дружить!» И обида, разливалась по всему его тонкому стволу, желтела в листве, разом потерявшей силу вместе с травой у корней. «Я совсем одно. На целом свете не найти мне ни друга, ни родича, ни предка. Те, кого не пожрал Огонь, перестали нуждаться в мудрости и силе, что таится во мне. А значит, и смысла существовать не найдется». – И Дерево медленно погружалось в сон, не замечая, как листья начинают опадать с его веток. Оно очнулось спустя много дней, что прошли в мутном омуте умирания. Дереву казалось, что ток самой жизни ускорился внутри него. Что-то изменилось. Поменялся вкус воздуха, вода, питающая корни, стала свежее, а лучи солнца, мягко падающие на дно ущелья, грели обнаженные ветви особенно нежно. Где-то очень далеко кто-то начал движение к нему по сожженному миру. И был этот некто не старым, изможденным и алчным, как сломавший ветку странник, нет, он был чист и юн, пусть горечь плескалась в нем, но и она не мутила взора и не иссушала его сердце. «Он предназначается мне, – вдруг пронеслось в просыпающемся сознании. – Он идет ко мне, потому что он нужен мне так же сильно, как и я ему». * * * – Ты не знаешь, куда лететь! – бушевал Томас. – Старый обманщик хоть отметил место, где надо пересечь горную гряду. Она тянется на недели пути, а нужная нам скала, за которой прячется ущелье, похожа на тысячи остальных. Ты ее не найдешь! Алиса молчала, не отрывая взгляда от горизонта. – Что ты хочешь? Крутиться тут, пока какой-нибудь кочующий охотник не сцапает тебя, когда ты спишь? Или, может быть, пока отряд варваров на тебя не наткнется? Скучаешь по их волосатым лапищам? Может, тебе приглянулся кто-то из них? Презрительное молчание приводило его в ярость. Он чувствовал, что девчонка его не слышит, что эта Крылатая все решила и насчет Дерева, и насчет пути, и на его, Томаса, счет, отправив своего Вожака в стан предателей и трусов. «Так тебе и надо, болван, – думал он, пересекая уступ в тысячный раз. – Зачем было ей все рассказывать? Душу свою облегчить захотел? Надеялся, что девчонка тебя простит, и станет легче? Поздно. Твою душонку уже ничто не спасет… Ничто и никто». Алиса не чувствовала его терзаний, внимательно прислушиваясь к ниточке зова, что раскручивалась у нее под сердцем. Чарли взволнованно скулил у бедра. Не глядя на него, Крылатая запустила пальцы в огненную шерстку, пробуя успокоить лиса. – В конце концов, я просто приказываю тебе лететь обратно! Я твой Вожак! Ты обязана делать все, что я прикажу. Слышишь меня, Крылатая, я приказываю поворачивать к Городу! Томас наконец остановился и уставился на расслабленную девичью спину. – Вы больше не Вожак, – ровным голосом ответила ему Алиса. – Вы сами назначили на свое место Лина, сами выбрали меня себе в спутники для поисков оазиса. И я его найду. Томас подавился горьким воздухом. Эта девчонка начинала действовать ему на нервы. Но сорваться сейчас значило потерять остатки ее уважения. Он присел рядом с ней так, чтобы их плечи почти соприкасались. – Алиса, я не долечу туда, если мы без ориентиров станем кружить в поисках нужного ущелья. И уж точно не вернусь в Город. – Эти слова дались ему с заметным трудом. – Мой медальон просто рассыплется в одно мгновение, и я умру на камнях в пыльной пустыне. Стану еще одной горсткой праха. Каплей в этом море песка. Алиса наконец повернулась к нему. Лицо Вожака, еще совсем не старое, лишь отмеченное особой мужской зрелостью, перечеркивали глубокие морщины усталости. Волосы, которые он откромсал в день общего Слета, снова выросли и почти доставали до плеч. Темное с седым. Седое с темным. И только глаза, серые с медными крапинками, все еще сверкали на его изможденном лице. Алиса чувствовала, как силы покидают тело этого мужчины, видела, как истончились все его черты, как опали щеки, покрытые седоватой щетиной. Рядом с ней сидел уставший, больной, даже умирающий человек. В нем не осталось ничего от решительного Вожака, который шагнул за Черту тем горьким утром. Ничего, кроме глаз. И глаза эти просили Алису. – Почему вам так важно, чтобы я вернулась домой? – сорвалось с ее губ. Томас еще мгновение смотрел на нее, а потом отвел взгляд, направив его к чистому в своей неприступности небу. – Я за тебя отвечаю. – Нет. Вам приказали пожертвовать мной. Убить без колебаний. Алиса сама удивилась жесткости этих слов, но Вожак принял заслуженный удар, не вздрогнув. – Хорошо. Ты права. Мне разрешили взять силу нового медальона, оставив молоденькую девочку умирать среди скал. А знаешь почему? Потому что старик уверен: я сумел бы так поступить. Я стольких нуждающихся в моей помощи оставил за спиной, но ни разу еще не обернулся. – Тогда почему сейчас все иначе? Со мной? Я никто вам, Томас. Вы не знали меня до слета. Мы толком не познакомились за дни пути. Я и сама-то себя плохо знаю. Почему же вам так важно, чтобы я вернулась в Город?