– Хорошо-хорошо. Если хочешь, оставайся на улице. Но я побуду с тобой, – говорю я. Кивнув, она опирается о перила: ноги дрожат, в лице ни кровинки. – Что случилось сегодня вечером? Она молчит, по-прежнему вглядываясь во мрак. Через несколько секунд поворачивается ко мне. – Тебе никогда не кажется, что твоя жизнь превратилась в один большой анекдот? – Да все время, – пожимаю я плечами. Непонятно, к чему приведет этот разговор, но грусть в ее голосе просто ужасна. Даже в темноте видно, как она тлеет в глубине этих сверкающих глаз, которые я так люблю. – Мне тоже. – Нет, из нас двоих ты любишь жизнь и умеешь радоваться. Циничный придурок – это я, не ты. – Знаешь, это довольно утомительно – радоваться. – Ничего подобного. – Я делаю шаг к ней. – Если ты еще не заметила, я совсем не тяну на какого-нибудь лучащегося счастьем ребенка с картинки, – говорю я, пытаясь поднять ей настроение, и она вознаграждает меня наполовину пьяной, наполовину смущенной улыбкой. Лучше бы она просто рассказала, что с ней произошло накануне. Не знаю, что я смогу для нее сделать, но это моя вина. Все случившееся – моя вина. Ее несчастье – это мой крест, не ее. Она поднимает руку, чтобы опереться на деревянные перила, но промахивается и едва не налетает лицом на зонтик над столиком. Я поддерживаю ее за локоть, и она склоняется ко мне: – Давай все-таки пойдем в дом. Тебе надо поспать, чтобы выветрилось вино. – Не помню, как уснула. – Наверное, это потому, что ты не уснула, а скорее отключилась, – указываю я на осколки бутылки неподалеку. – Не отчитывай меня, – огрызается она и отстраняется. – И в мыслях не было. – В знак непричастности я поднимаю руки, но от чертовой иронии всей этой ситуации мне хочется кричать. Тесса напилась, а я выступаю трезвым голосом разума. – Прости, – вздыхает она, – ничего не соображаю. Я наблюдаю за тем, как она опускается на пол и подтягивает колени к груди, затем поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. – Можно с тобой кое о чем поговорить? – Конечно. – И ты будешь абсолютно честен? – Постараюсь. Похоже, такой ответ ее устраивает, и я присаживаюсь на край стула поближе к ней. Мне немного страшно, но нужно разобраться, что же с ней происходит, поэтому я молча жду, пока она заговорит. – Иногда мне кажется, что все вокруг получают то, чего хочу я, – смущенно бормочет она. Тессе стыдно рассказывать о том, что у нее на душе… Я едва могу разобрать слова. – Не то чтобы я не рада за этих людей… – Однако слезы в уголках ее глаз более чем заметны. Хоть убей, не понимаю, о чем речь, но на ум сразу приходит помолвка Кимберли и Вэнса. – Дело в Кимберли и Вэнсе? Потому что, если ты об этом, не стоит желать себе того же. Он обманщик, изменщик и… – Я обрываю себя, пока не наговорил лишнего. – Но он ее любит. Очень сильно, – бормочет Тесса. Ее пальцы обводят узоры на бетонном полу. – Я люблю тебя еще больше, – говорю я, не задумываясь. Мои слова оказывают действие, обратное тому, на которое я рассчитывал. Тесса начинает всхлипывать. По-настоящему всхлипывать, обхватив колени руками. – Это правда. Люблю. – Любишь, но только временами, – отвечает она, словно это единственное, в чем она уверена в этой жизни. – Чушь. Ты же знаешь, это не так. – Но так кажется, – шепчет она, глядя в сторону моря. Лучше бы сейчас был день, тогда вид моря мог бы ее успокоить, раз уж я с этой задачей не справляюсь. – Я знаю. Знаю, что может так показаться. – Я допускаю, что именно так она это сейчас и воспринимает. – Когда-нибудь ты будешь любить другого человека постоянно. «Что?» – О чем ты говоришь? – В следующий раз ты будешь любить ее постоянно. В этот момент я странным образом вижу себя в будущем: лет через пятьдесят я словно заново переживаю острую боль от ее только что прозвучавших слов. Меня охватывает понимание, абсолютное и окончательное понимание. Она отказалась от меня. От нас. – Не будет никакого следующего раза! – Я невольно начинаю кричать, кровь вскипает, угрожая разорвать меня на части прямо здесь, на проклятой террасе. – Будет. Я твоя Триш. «О чем это она? Понятное дело, она пьяна, но при чем здесь моя мать?» – Твоя Триш. Это я. Но еще будет Карен, и она родит тебе малыша. – Тесса вытирает слезы, и я, соскользнув со стула, опускаюсь перед ней на колени. – Понятия не имею, о чем ты говоришь, но ты не права. Она начинает рыдать, и я обнимаю ее за плечи. Слов не разобрать, но до меня доносится: – … малыш… Карен… Триш… Кен… Будь проклята Кимберли с таким количеством спиртного в доме. – Не понимаю, какое отношение Карен, Триш или кого ты там еще вспомнишь, имеют к нам. Она вырывается из моих объятий, но я усиливаю хватку. Может, она и не хочет, чтобы я был рядом, но сейчас ей это необходимо. – Ты – Тесса, а я Хардин. Вот и… – Карен беременна. – Тесса обливается слезами у меня на груди. – У нее будет ребенок. – И? – Я мягко глажу ее по спине рукой в гипсе, не зная, что говорить и как вести себя с такой Тессой. – Я была у врача, – произносит она, и я холодею. «Вот черт». – И? – Я стараюсь сдержать панику. Она отвечает что-то нечленораздельное. Слышатся какие-то пьяные всхлипы, и я пользуюсь моментом, чтобы сообразить, что происходит. Совершенно очевидно, что она не беременна, иначе не стала бы пить. Я знаю Тессу и уверен, что она никогда в жизни не сделала бы ничего подобного. Она одержима идеей, что когда-нибудь станет матерью, и ни за что не подвергла бы опасности своего нерожденного ребенка. Она не отстраняется, пока пытается успокоиться. – Ты бы хотел? – спрашивает она через какое-то время. Я все еще держу ее в объятиях, но поток слез прекратился. – Что? – Завести ребенка? – трет она глаза, и я вздрагиваю. – М-м-м, нет, – качаю я головой. – Ребенка от тебя я не хочу. Она закрывает глаза и снова начинает всхлипывать. Я прокручиваю свои слова в голове и понимаю, как, должно быть, они прозвучали.