Он тихо усмехается. – Не мне об этом говорить, да? – Закрыв глаза, он медленно качает головой. Я торопливо увожу разговор от наших отношений. – Меня терзает чувство вины за такие мысли. Не хочется проявлять черствость. – К черту, – взмахивает Хардин рукой в гипсе. – Ты можешь чувствовать себя так, как хочешь, и никто не посмеет ни словом возразить. – Хорошо бы все так думали, – вздыхаю я. Конечно, было не слишком разумно довериться Хардину, нужно действовать осторожно, но он единственный, кто меня по-настоящему понимает. – Тесса, я не шучу. Какая разница, что думают эти чванливые придурки. Не чувствуй себя виноватой за свои мысли из-за их мнения. Если бы все было так просто. Я была бы не прочь больше походить на Хардина и не переживать из-за чувств, которые испытывают другие, и из-за того, что они обо мне думают, но не получается. Я из другого теста. Я искренне сочувствую окружающим, даже когда не следует, и мне хотелось бы думать, что в будущем эта черта моего характера перестанет быть моим слабым местом. В проявлении заботы нет ничего плохого, но это слишком часто причиняет мне боль. За несколько коротких минут, пока я стою в теплице с Хардином, от моей злости не остается и следа. Не могу точно определить, что пришло ей на смену, но я больше не ощущаю пламенеющей ярости, только тлеющую боль, которая явно пройдет не скоро. – Тереза! – раздается во дворе голос матери, и мы с Хардином вздрагиваем от неожиданности. – Мне несложно послать их всех куда подальше, в том числе и ее. Ты ведь это знаешь? – Его глаза находят мои, и я киваю. Он не колеблясь сделает это по первому моему слову, и у меня мелькает желание спустить его с поводка на толпу болтливых женщин, которым здесь вовсе не место. – Знаю, – киваю я снова. – Прости, что вывалила на тебя все это. Я просто… Сетчатая дверь открывается, и в теплицу заходит мать. – Тереза, пожалуйста, иди в дом, – говорит она приказным тоном. Она изо всех сил пытается скрыть, что сердится на меня, но ее попытки тщетны. Переведя взгляд с разъяренной матери на меня, Хардин делает шаг к выходу: – Я все равно уже ухожу. В памяти всплывает момент, как несколько месяцев назад мать обнаружила его в моей комнате в общежитии. Она ужасно разозлилась, а Хардин выглядел абсолютно раздавленным, когда я ушла с ней и Ноем. Те дни кажутся такими далекими, все было так просто. Я и понятия не имела, что нас ждет впереди, никто из нас не знал. – Что ты вообще там делала? – спрашивает она, пока я, пройдя через двор, поднимаюсь следом за ней на крыльцо. Ее это не касается. Она не поймет мои эгоистичные чувства, а я никогда не буду доверять ей настолько, чтобы открыться. Она не поймет, почему я разговаривала с Хардином после того, как избегала его целых три дня. Она не поймет ничего из того, что я могла бы ей рассказать, потому что не понимает меня в принципе. Поэтому вместо того, чтобы ответить на вопрос, я храню молчание и жалею, что не спросила Хардина, почему он сам прятался в теплице. Глава 35 Хардин – Хардин, пожалуйста, мне нужно собраться, – ныла Тесса, уткнувшись мне в грудь. Ее обнаженное тело распласталось поверх моего, привлекая внимание каждой клеточки моего мозга. – Неубедительно, девушка. Если бы ты действительно хотела уйти, тебя бы уже не было в кровати. – Я прижался губами к ее уху, и она начала ерзать. – И уж точно ты не терлась бы сейчас о мой член. Хихикнув, она пошевелилась, намеренно прикоснувшись к возбужденной плоти. – Раз ты так себя ведешь, – застонал я, обхватив ее аппетитные ягодицы, – теперь ты точно не успеешь на занятия. Мои пальцы переместились вперед и скользнули внутрь ее тела. Тесса ахнула. Черт, вокруг пальцев она всегда казалась даже более упругой и теплой, чем вокруг члена. Не говоря ни слова, она перекатилась на бок и, обвив меня рукой, стала медленно двигать бедрами. Ее палец прошелся по уже выступившей влаге, и она начала умолять о большем, вызвав у меня самодовольную ухмылку. – Чего ты хочешь? – дразнил я, надеясь, что она подыграет. Я по-любому знал, что будет дальше, но мне просто нравилось слушать ее мольбы. Желания становились более реальными, более вещественными, когда она произносила их вслух. Ее призывы и стоны были для меня не просто средством удовлетворения или выражением страсти. Слова выражали доверие, движения тела воплощали преданность, обещания любви наполняли меня – мои тело и душу. Я полностью растворялся в ней, принадлежал ей весь без остатка, каждый раз, когда мы занимались любовью, даже если не был честен. Тот раз не был исключением. Я заставлял ее произносить слова, которые хотел услышать. Слова, которые были мне так необходимы. – Скажи мне, Тесса. – Всего… всего тебя, – простонала она, целуя мою грудь. Я приподнял ее бедро и перекинул через себя. Так будет немного сложнее, но гораздо глубже, и я смогу с легкостью наблюдать за ней. Наблюдать за тем, что позволено только мне: как ее рот приоткрывается, когда она кончает, как она выкрикивает мое имя. «Я и так весь твой», – следовало сказать мне тогда. Вместо этого я потянулся к тумбочке за презервативом и, надев его, прижался между ее ног. От ее удовлетворенного стона я чуть не взорвался в тот же миг, но сдержался, и мы достигли пика наслаждения вместе. Она шептала, как сильно любит меня и какое наслаждение я ей доставляю. Мне нужно было сказать, что я чувствую то же самое, даже больше, чем она может себе представить, но я только стонал ее имя, пока опустошал себя в презерватив. Столько всего, что я должен был ей сказать, мог сказать и, черт возьми, сказал бы, если бы знал, что мои дни в раю сочтены. Знай я, что окажусь изгнан так скоро, я боготворил бы ее, как она того и заслуживает. – Ты уверен, что не хочешь остаться еще на одну ночь? Я слышал, как Тесса говорила Кэрол, что задержится еще на день, – говорит Ной, в своей обычной раздражающей манере прерывая мои размышления и возвращая в реальность. С минуту он пялится на меня, как мистер Роджерс[5], затем спрашивает: – Ты в норме? – Ага. Нужно рассказать ему об этом горько-сладком воспоминании: содрогающаяся в экстазе Тесса царапает мне спину. Но тут я понимаю, что не хочу, чтобы этот образ был у него в голове. Он поднимает светлую бровь: – И?.. – Я уезжаю. Нужно дать ей немного личного пространства. Я поражаюсь, как вообще умудрился оказаться в такой ситуации. Потому что я тупой идиот, вот как. Моя глупость ни с чем не сравнима, разве что с поступками моих отцов, да, впрочем, и матери тоже. Наверное, это наследственное. Видимо, именно этой троице я обязан своей тягой к саморазрушению и уничтожению того единственно хорошего, что было у меня в жизни. Я мог бы винить их. Мог бы, но, перекладывая вину на других, добился немногого. Вероятно, пришло время вести себя по-другому. – Личное пространство? А ты знаешь, что это такое? – пытается шутить Ной. Должно быть, он заметил, как сердито заблестели мои глаза, потому что тут же добавляет: – Если тебе что-нибудь понадобится – не знаю, что именно, но, в общем, что угодно, – просто позвони мне. – Судя по тому, как он мечется взглядом по огромной гостиной родительского дома, ему неловко, и я, избегая смотреть на парня, разглядываю стену за его спиной. Завершив нескладный обмен любезностями с Ноем и заработав несколько нервных взглядов от миссис Портер, я забираю свою маленькую сумку и выхожу наружу. У меня с собой почти ничего нет, только эта маленькая сумка со стопкой грязной одежды и зарядное устройство от мобильного. Уже выйдя из дома под моросящий дождь, я, к своему великому раздражению, вспоминаю, где моя машина. Черт. Можно было бы пойти к дому Тессы и доехать с Кеном, если он еще там, но не думаю, что это хорошая идея. Если я окажусь рядом с ней, если хотя бы вдохну тот воздух, которым дышит моя девочка, никто не сумеет оторвать меня от нее. Я позволил Кэрол легко прогнать себя из теплицы, но такое больше не повторится. Я был так близок к тому, чтобы достучаться до Тессы. Я почувствовал это и знаю, что она ощутила то же самое. Я видел ее улыбку. Видел, как грустная, опустошенная девушка улыбается грустному парню, который любит ее всем своим разбитым сердцем. В ней все еще достаточно любви ко мне, чтобы одарить своей улыбкой, и это дорогого стоит. Она все для меня. Возможно, только возможно, если я буду держаться подальше, как ей хочется, она начнет постепенно возвращаться ко мне. Я с радостью приму любой знак: легкую улыбку, ответное сообщение в одно слово. Черт, да если она не потребует через суд, чтобы я не смел к ней приближаться, я буду счастлив принять от нее что угодно, пока не появится возможность напомнить ей, кто мы такие друг для друга. Напомнить? Наверное, это не совсем подходящее слово, ведь я никогда не вел себя так, как мог бы. Я был охвачен эгоизмом и был напуган, мои страхи и ненависть к самому себе правили бал, всегда отвлекая внимание от Тессы. Я только и думал что о себе и следовал отвратительной привычке забирать до последней капли ее любовь и доверие, чтобы потом швырнуть их ей в лицо. Дождь усиливается, но я даже рад. Обычно дождь помогал мне упиваться самоуничижением, но не сегодня. Сегодня дождь не так уж плох. Он почти очищает. Черт, все-таки я ненавижу метафоры. Глава 36 Тесса Снова начался дождь: тяжелые тугие струи хлещут по газону. Прислонясь к окну, я пристально смотрю на него как завороженная. Мне нравился дождь, когда я была маленькая: он приносил утешение. Он успокаивал меня и когда я стала подростком, и когда повзрослела, но сейчас в нем отражается только мое внутреннее одиночество. Дом опустел. Уехали даже Лэндон с семьей. Никак не могу решить, рада ли я их отъезду или расстроена из-за того, что осталась одна. – Эй, – слышится чей-то голос, и осторожный стук в дверь напоминает мне, что я все-таки не одна. Зед спросил, можно ли заночевать в доме матери, и я не смогла ему отказать. Присев у спинки кровати, я жду, когда откроется дверь.