— По-моему, здесь все говорит само за себя… А то… я видела… и пусть следы на полу Кирис замыл, скажем так, во избежание лишних вопросов, то кровь мы решили оставить. Нож вот заменили. Ножей в доме много, в представлении поучаствовать может любой. — Мне кажется, дорогой, ты спешишь с выводами, — Лайма вновь была спокойна, как море в летний день. — То, что Йонас сюда шел, еще не значит… — Он у нее никогда не виноват! — пожаловалась Рута. — Просто к нему нельзя подходить с теми же рамками, что и к обычному человеку. Лайма лишь пожала плечами. — Да и в конце концов, даже если Йонас… устроил то представление наверху. Вчера дом был чист, верно? Все взгляды обратились на Кириса. И он кивнул. — Чист. — Видите… то есть, что бы здесь ни произошло, это случилось уже после убийства. Да, Йонасу нравится охота… и быть может, он счел возможным разделать добычу уже после… и здесь… я не могу сказать, что именно породило в нем такое желание… А теперь она смотрела на меня. Будто бы мимо, на стену за моей спиной, и в то же время на меня. — Однако сомневаюсь, что здесь кого-то убили. — Папа! — Рута, помолчи, будь добра. Мар, может, и был сволочью редкостной, но он не был сволочью глупой. Не мог не понять, что крови для убийства маловато, что слишком помпезна, театральна эта сцена… да и многое. — Это он, — Рута стиснула кулачки. — Как вы не поймете… он опасен! Он сумасшедший! Он… Мысленно я согласилась с девочкой: у Йонаса с головой точно было не все в порядке, но это еще не значит, что его нужно подставлять. — И поэтому ты решила показать всем, как он плох? — тихо спросил Кирис. Он присел и теперь был ниже Руты, в которой уже почти проснулась благословенная кровь. Он смотрел на нее с печалью и даже жалостью, позабыв, что эйты не выносят, когда их жалеют. И мелкая паразитка не стала исключением. — Папа, — она повернулась к Мару и сложила руки в молитве. — Пожалуйста… поверь мне… он… он сейчас скажет… они все скажут, что угодно, лишь бы выгородить его… они все думают, что Йонас вернет роду былую славу, но мы с тобой разумные люди, мы понимаем, что сейчас не время одержимых! Что это благословение на самом деле ненаучно… что… он причинит куда больше вреда, чем пользы. Она говорила спокойно и без притворства, во всяком случае, я больше не улавливала и толики фальши. А вот про одержимость — это интересно… очень интересно. Надо будет заглянуть в библиотеку. Освежить, так сказать, некоторые знания, которые я полагала не очень нужными. — Я думаю, — я позволила себе прервать паузу. — Спор можно разрешить просто. Так уж вышло, что в этом доме ночью было… людно. — С-сука, — прошипела Рута. И кажется, с ученичеством у нас ничего не выйдет. Что ж… не больно-то и хотелось. Она долго упиралась. Она плакала. И заламывала ручки. Начинала лепетать, что не желала дурного, что лишь боялась брата, который повадился ее пугать. Она жаловалась на него и на мать, и на старуху, возомнившую, будто Рута вовсе не принадлежит их роду. И Мар поддавался. — Это не имеет смысла, — он встал, и Рута тотчас обняла отцовскую руку. — Она, конечно, поступило дурно и будет наказана… Но вряд ли слишком строго. — Иди, дорогая… Она выскользнула за дверь, правда, далеко не ушла, в этом Кирис готов был поклясться. — Послушай, — Мар вздохнул и потер переносицу. — Ты ведь понимаешь, что Йонас любого довести способен. А Рута — ребенок. Одинокий ребенок. Моя мать считает ее неудачной, да и Лайма… Он вновь опустился в кресло, подтянул к себе папку с бумагами, что-то неважное, то ли отчет по поместью за последний квартал, то ли докладные, то ли просьбы… Кирис собирался сам заглянуть, но как-то оно не вышло. Еще со сметой на реконструкцию ангара разбираться надо. Нанимать кого-то на расчистку. Согласовывать рейсы. Размещение. Питание. Подъемные. И в поселке предупредить. Там чужаков недолюбливают. Рейсы на Харвест, который достаточно велик, чтобы на нем вырос городок. А город — это не только магазины, но и кабаки, и дома терпимости, и прочие нехитрые радости… Мар молчит. — Где она взяла нож? — спросил Кирис. Рабочими пусть займется поверенный, благо человек толковый, сам справится. Да и… говоря по правде, Кирис больше не испытывал желания контролировать все. Как-то… перегорело, что ли? — Нашла, как и говорит. — Вот так просто взяла и нашла? — Чего ты от меня хочешь? — Чтобы ты вытащил из своей дочери правду. — Допросил под зельем? — Если понадобится. — Ей всего девять! — Мар вскочил, отшвырнув папку. И белые листы разлетелись по кабинету. — Ты понимаешь, что ей всего девять?! — Я понимаю, что ей уже девять, — Кирис подавил волну гнева. — А она уже додумалась, как подставить брата. И что будет дальше? Одна попытка не удалась, но ведь можно предпринять еще одну. И еще… папа поругает. Может, оставит без сладкого на неделю. Не такая уж большая жертва, верно? Мар застыл. Повернулся спиной. — Она где-то взяла этот нож. И может быть, в этом месте осталось еще что-нибудь, не такое нужное? Ей не нужное, а нам вполне годное… или вот она что-то слышала… видела… — Она ребенок… — Она полезла во взрослые игры. И ты сам, скажи, веришь, что нож просто так лежал на тропинке? Молчание. Слышно, как шелестит ветер, ластится к шершавым бокам дома. Где-то там на море идут мелкие волны, и совсем скоро оно, очнувшееся от летнего зноя, вспомнит, что характером обладает прескверным. Волны станут выше, злее. Море станет ловить корабли, что хрупкие рыбацкие лодчонки, многие из которых уже спрятаны в сараях, что неповоротливые баркасы. Оно будет играть с ними, что кот с мышью, кружить, отпускать или подталкивать на острые зубы подводных скал. И корабли отступят, признавая слабость свою. Останется один путь. Хорошо бы выбраться с острова раньше. — Ладно, если нож ей подбросили. Но плохо, если она и вправду нашла. Как думаешь, тот, кто этот нож потерял, поверит ли он, что мы не станем выспрашивать у девочки подробности? Или решит на всякий случай убрать невольного свидетеля. — Я отошлю Руту.