— Так что? Идем? — поинтересовалась Эгле, которую, кажется, нисколько не задели чужие взгляды. Она дернула плечиком и поправила массивную сумку. Что она там прячет? По виду так камней нагрузила. И тянет заглянуть, но Кирис не без оснований подозревал, что исполнить желание будет не так-то просто. Потерпи… в этом году свадьбу играть не стоит. Дай ей перебеситься… и вообще, пойдут слухи, что ты прикрываешь чужой позор… оно тебе надо? Нет, еще годик… ты же видишь, сколько работы. А свадьба — это, поверь мне, совсем непросто… у нас другие задачи… я стану канцлером, тогда никто и слова не скажет. А ты постарайся найти общий язык с Сауле. Она, конечно, еще та зараза, но все-таки сестра… и передай, что еще один публичный скандал, и она отправится в гости к жрицам. Пусть они просветлению души способствуют. У них опыт большой… Зазвенел колокольчик. Подали меха. Зонты. И галоши. Собирались все молча, разве что Эгле насвистывала какую-то простенькую песенку. — Не могла бы она замолчать? — раздраженно пойнтере совалась эйта Ирма, сменившая палантин на тяжелую соболью шубу. — У меня от этого свиста голова раскалывается. — Эгле, — Мар произнес это со вздохом. — Не могла бы ты не… эпатировать матушку. — Боюсь, не получится. — Почему? — Мы слишком разные. И то, что для меня нормально, ее эпатирует. А то, что нормально для нее, кажется мне полной чушью… — Это как? — Как в жизни… воду и масло смешать, конечно, можно, но понадобится эмульгатор. Из тебя он хреновый… — Эгле! — Я правду говорю, — она хлопнула ресницами, — как есть хреновый… ГЛАВА 29 Не буду лгать, я получала удовольствие. Странное и, полагаю, несколько извращенное, потому что нормальный человек не будет испытывать радости от того, что доводит других людей, но… Эйта Ирма злится. Она старается держать маску равнодушия, но само мое присутствие питает ее злость. И той становится слишком много. Вот она мнет несчастных соболей. Стискивает зонт. И, подозреваю, представляет себе в деталях, как обрушивает его мне на голову. Лайма кутается в меха, но глаза ее поблескивают, а я не могу понять, что в них — мрачное удовлетворение или же ярость. Если она, то кто ее вызвал? Я? Кирис выглядит уставшим. Конечно, ночь не спать. Я вот тоже не отказалась бы прилечь, и зевки с трудом сдерживаю. А полы он моет неплохо, потому как магия магией, но вода с мылом — оно понадежней будет. Еще у него смешная привычка кивать, соглашаясь с собственными мыслями, которые Кирис, правда, не озвучивал. Именно потому и кивание в тишине выглядело таким забавным. Я заставила себя отвести взгляд. Нехорошо пялиться на чужого жениха. Мар… Держит за ручку дочь и что-то говорит ей на ухо, утешая. А у малышки… какое богатое выражение лица. Здесь и предвкушение. И легкое раздражение — девочка представляла, что все пойдет немного иначе. И с трудом сдерживаемая радость — она все еще надеется, что шутка удалась. Пускай. И не могу отделаться от ощущения, что все — не более чем маски. — Мне не нравится то, что здесь происходит, — заявила эйта Ирма, опираясь на зонт. — А уж мне как не нравится, — поддержала я свекровь. Правда, не оценили. К дому мы шли в полном молчании. Рута по-прежнему дер жалась за руку отца, оттеснив Лайму, — на тропе для троих места было маловато. И Лайма покорно отступила, потом пропустила и эйту Ирму, которая не желала быть последней… то есть последней была именно я, а со мной и Кирис. — Плохо? — поинтересовалась я шепотом, когда он поморщился. — Пройдет. — Тебе бы отдохнуть. Он лишь махнул рукой. Когда отдыхать? Вот именно, что некогда… сочувствую. И стянув очередной перстенек, я протянула ему. — Еще один… подарок брата? — усмехнулся Кирис, но отказываться не стал. Говорю же, разумный человек. — Он у меня заботливый. Признаюсь, что не удивилась бы, если бы дом сгорел. Тут ведь несчастья случаются на раз. Но нет, он был на месте. И при дневном, пусть и тусклом весьма свете, казался скорее заброшенным и унылым, чем жутким. Глянец виноградной листвы, отмытой дождем докрасна, нисколько не спасал ситуацию. Кирис осторожно сжал мои пальцы и сказал: — Ничему не удивляйся. Не буду. Первым в дом вошел Мар и Рута с ним, следом по ступенькам поднялась эйта Ирма, сохраняя вид величавый. И мокрый мех — а соболя промокли при первом же порыве ветра — ничуть не убавил этой величавости. Талант, однозначно. Лайма поднялась бледным привидением. И настала наша с Кирисом очередь. Он подал руку. Он указал на стену, к слову, ту самую, у которой я стояла ночью. А я не стала спорить. Разве что отошла чуть дальше, к старенькой софе, которая не развалилась единственно потому, что стену подпирала. Я присела на край ее и потрогала пыльную ткань, по которой поползли дорожки, и даже запихнула клок конских волос в дыру. Надеюсь, мыши там не водятся. Не то чтобы боюсь, но… — Наверх мы тоже будем подниматься вместе? — сухо поинтересовался Кирис. И ответ был утвердителен. Они поднялись. Потом спустились. Эйта Ирма была бледна. Рута вновь разразилась потоком слез. Интересно, это сила самоубеждения или она что-то попроще использует? К примеру, кусочки лука, спрятанные в рукаве? Или не лука… слезы вызвать не так и сложно. Но Мар ей верит. Прижимает к себе, гладит по голове, что-то шепчет, явно утешая. А косички, бантами украшенные, подрагивают. Лайма все еще молчалива и бледна, но утратила несколько своей невозмутимости. — Девчонка лжет, — наконец, заговорила эйта Ирма. Она подошла к грязному окну, встав аккурат в полосе света. Он пробивался сквозь неплотно сомкнутые ставни, наполняя холл дома. Этот бледный разбавленный свет странным образом подчеркнул нездоровую белизну кожи. И подпухшие веки. И морщины, которые лишь наметились, но все же. — Она меня всегда ненавидела! — взвизгнула Рута. — Все меня ненавидели, кроме тебя, папочка… Я поморщилась. Переигрывает слегка, но Мар не замечает. Задвинув девицу за спину, он сказал: