— Хороший у тебя брат… — Не жалуюсь… — А он откуда взял? Я бы пожала плечами, если бы могла… за головой раздался звук шагов и чьи-то на редкость холодные руки полезли к моей шее. — Жива! Жива, жива, чего орать? Спросил бы, я бы сама ответила. — И он жив! — Жив, — согласился Кирис. — Но сейчас радости от этого не испытываю… Где-то сбоку что-то заскрежетало, печально так, а потом вновь грохнуло, и мне подумалось, что мы вовремя выползли… очень вовремя. ГЛАВА 22 Нам повезло. Уже потом, после, я осознала, насколько нам повезло. Разбавленное масло горело медленней, а температуру давало куда меньшую, чем концентрированное в запертом помещении. Это Кирис сказал. Позже. Мы сидели в гостиной, кажется, морской, потому что стены ее были затянуты темно-зеленым штофом, а под потолком покачивалась люстра в виде парусника. И главное, так покачивалась, что вместе с нею, казалось, качались и картины. Морской тематики. От этого всеобщего покачивания меня изрядно мутило, и я сглатывала слюну, запивая ее теплым чаем, который мне заботливо сунули в руку, а еще мечтала послать всех лесом и отбыть… — Какой ужас, — громко сетовала эйта Ирма, прижимая к вискам белые пальчики. — Это же придется наново отстраивать… у нас гости, а тут пожар… — Чудом обошлось без жертв, — Юргис подал нюхательные соли, от которых Ирма отмахнулась. — Чудом, — согласилась она как-то слишком уж равно душно. Кажется, жертва в виде моей особы ее не слишком бы опечалила, а может, напротив, вполне себе примирила бы и с убытками, и с пожаром. — Сама виновата, Сауле была с бутылкой виски, который пила из горла. — Наверняка это она что-то там натворила… — Что именно? — уточнила Лайма. — Понятия не имею… она всегда только о том и думала, чтобы нам напакостить… — Тогда бы я сожгла дом, — говорить было больно. Все же горький дым оказался и ядовитым. Нет, целитель в доме имелся, и меня осмотрели, завернули в одеяло, напоили горьким отваром и велели отдыхать, а заодно уж пить побольше теплого. Совету я вняла, потому как вдруг поняла, что замерзла и согреться не выходит. — Она еще и издевается, — Ирма отмахнулась от любовника. — Засунь ты их себе знаешь куда… я еще не настолько старуха, чтобы… — Не знаю, не знаю, матушка, — Сауле подняла бутылку. — Твое здоровьице… старуха или нет, ты всех нас еще переживешь… а она и вправду дом сжечь способна. Вот потеха-то будет! — Прекрати. — К слову, — тихо произнесла Лайма, забрав у меня пустую кружку, которая, правда, тут же сменилась полной. — У тебя едва жених не погиб… — Этот не сгорит, — отмахнулась Сауле. — А что он там делал? — Ирма все-таки обмахивала себя растопыренной пятерней. — Может, у них роман? Юргис фыркнул. А Сауле откровенно захохотала. Почему-то от смеха этого мне стало обидно. Неужели я настолько отвратительно выгляжу, что сама мысль о романе со мной кажется им… нелепой? — У него? Он зануда… нет, к шлюхам ходит, не без того, но роман… это не Кири… это… оплот, мать его, добродетели. — Извините, — я поднялась, когда поняла, что в принципе сама способна добраться до комнаты. Даже если вновь придется идти на четвереньках. Но все лучше, чем сидеть и выслушивать. — Мне… нехорошо… — Иди, — махнула Ирма. — И не забудь, завтра у тебя примерка… Забудешь тут. В кабинете на втором этаже окно было приоткрыто. Самую малость. Со стороны оно и вовсе выглядело бы обыкновенно, но Кирис, прислонившись к узкой щели, жадно вдыхал ледяной воздух. — Может, целителя? — поинтересовался Мар, которому сквозняк был не по вкусу, но он терпел. — Уже… ничего страшного… пара ожогов, небольшое отравление… мне повезло. В кабинете было сумрачно. Место это всегда казалось Кирису чересчур уж большим и неуместно пафосным. В глубине души его раздражали и шкафы из черного дуба, и массивная мебель, украшенная драгоценными медальонами. И тяжелая люстра из горного хрусталя. Здесь, в кабинете, не было ничего простого. Чернильница и та являла собой золотую гору, исполненную весьма художественно, правда, от этого еще более неудобную в использовании. Или вот портьеры. Старый пыльный бархат, в складках которого можно не одного убийцу спрятать… мысли были трусоватые, но Кирис, как ни пытался, не мог избавиться от них. Нельзя паниковать. Нельзя… Это просто яд. Продукты горения. И еще близость смерти. И понимание запоздалое, что с этой самой смертью он едва-едва разминулся. — Пространство… слишком большое… давление низкое… реакция пошла, но много медленнее, чем в печи… знаешь, его ведь используют в получении алмазов… температура поднимается… печи и те одноразовые фактически, — Кирис отер лицо. — И пепла не нашли бы… — Думаешь… — Не знаю, что думать, — Кирис дополз-таки до кресла, огромного и неподъемного, впившегося в толстый ковер когтистыми лапами. К лапам ножкам прилагались подлокотники в виде орлиных голов, и раззявленные клювы — он точно знал — были остры. — От меня избавляться смысла нет… — От тебя ли… — Я прекрасно помню, что шел к ангару. Собирался поставить печати. Как-то и вправду очень уж мастер настаивает на несчастном случае. Нужны специалисты со стороны… помню, как вошел. И что замка на двери не было. А потом уже очнулся… и твоя эта… жена… Кирис потрогал голову. Ушиб. Сотрясение мозга. Покой, которого ему не видать, и молчаливый упрек в глазах целителя, сие понявшего. Нет, Кирис готов себя поберечь, само собой, но как-нибудь так, без отрыва от работы. А еще откат впереди. Он уже ощущается характерным привкусом пепла на губах. Мар знает. И не спешит отпускать, будто ждет чего-то… еще? Объяснений? Признаний? Он наблюдает, словно кот за мышью, и вкус пепла ослабевает. А пламя внутри притворяется обессиленным. Оно даже позволяет Кирису говорить. — И запах… а потом вдруг огонь… и клянусь, это не было случайностью. А это видел? — Кирис поднял грязную куртейку.