Он бы не отказался пересчитать. А еще подойти поближе, но нельзя… вот и остается, что издали смотреть. Сильнее стала. Страх ушел. Появилась уверенность, которую чувствовали и другие… — Следишь, — Сауле прислонилась к косяку и фляжкой потрясла. — Она миленькая… и умненькая. Но все равно дура, если думает, что переиграет этого ублюдка. — Голова не болит? — Болит, — она сделала глоток и вздохнула. — Что он затеял? — Понятия не имею. — Дерьмо, — она прижалась лбом к стеклу. Витраж. Зеленый луг, яркие цветы и все равно в коридоре сумрачно, да и стекла выглядят постаревшими, побуревшими. — Недолго осталось, — Кирис подал руку. — А тебе лучше не попадать на глаза… я бы тебя отослал, но сама понимаешь. — Понимаю, — она срыгнула и запоздало прикрыла рот рукой. — Я, мать его, только и делаю, что понимаю. Если бы ты знал, до чего все опротивело… вчера я подумывала, что, пожалуй, могла бы его убить. И убила бы… то есть появись такая возможность, убила бы… но ее не появится. На нем амулетов больше, чем блох на собаке… он бы даже упав, уцелел бы… Сауле икнула. И снова. Потрясла головой, пробормотав. — Что он затеял… что-то плохое… очень-очень плохое… я чувствую… я его чувствую, как никого другого… Кирис взял ее под руку. Кажется, с зельем она слегка переборщила. А может, и к лучшему, до вечера отлежится, там, глядишь, скажется больной и еще пару дней продержится. Знать бы, сколько осталось. И при чем здесь рыжая пичуга, которая бодро шагает, не замечая ни чужих взглядов, ни пристального, слишком уж пристального интереса Мара. Он выглядел задумчивым, Марун Ильдис. Он скинул пиджак, небрежно бросив его на спинку кресла, а сам забрался на подоконник, вытянул ноги, упираясь в проем, запрокинул голову. Глаза закрыл. — Сауле спит? — Да. — Надолго? — До ужина точно. Может, стоит отправить ее. Я подобрал несколько хороших… действительно хороших лечебниц. Ей помогут. — Нет, — вялая рука поднялась и опала. — Мы должны сыграть красивую семью… красивую и дружную. Очень-очень дружную. Почему? До недавнего времени Мару было глубоко плевать на то, что о нем говорят. Благо писали о самом молодом канцлере сдержанно и большей частью с долженствующим восторгом. Так для чего это… собрать всех. Самому убраться якобы в отпуск перед торжественной церемонией. Притащить Эгле, о существовании которой он, казалось, вовсе забыл? — Потом… делай, что хочешь. Она твоя невеста, значит, и голова пусть болит у тебя. Невеста. Правда, о свадьбе и речи не идет. И вряд ли она, эта свадьба, вообще когда-нибудь состоится. Эйты не выходят за… непонятно кого. К счастью. — Что об Эгле скажешь? — Мар потянулся и зевнул. — А что ты хочешь услышать? — Правду, друг мой, исключительно правду… — Она… выделяется. — Ты все-таки научился играть словами. — С кем поведешься… Мар хохотнул и сполз-таки с подоконника. Тронул правую запонку — белое золото, пара сапфиров и скрытые в камнях плетения. Слева — защита от огня. Справа… Кирис точно не знал, скорее всего, водная плеть. Или щит. Или еще что-либо. — Если собираешься ее вытянуть ко двору, то сперва сделай так, чтобы она не сильно выделялась. Глупый совет. Она, рыжая пташка, все равно будет иной, даже если ее закрутить с ног до головы в драгоценные паучьи шелка, а сверху посыпать жемчугами. Она… иначе смотрела. Держалась. Она просто была другой. Не хуже, отнюдь. А главное, она прекрасно осознавала свою инаковость, но… не страдала, что ли? То есть, может, и страдала, Кирис наверняка не знал, но тогда она очень хорошо прятала эмоции. А это несколько противоречило сложившемуся образу. И еще почему-то стало тошно от мысли, что рано или поздно, но она узнает. Про нейту Ригис. Про… А про Вельму нет. Как и про то, что море разговаривает с Кирисом каждую ночь. Впрочем, на острове каждый сходит с ума по-своему, и весь вопрос лишь в том, как надолго затянется процесс. Кирис вот начал получать от этих разговоров своеобразное удовольствие. — Вот и я о том же, — Мар давно научился обходиться без собеседников, впрочем, каким-то удивительным образом угадывая, о чем думают другие. — Я могу навесить на нее все фамильные драгоценности, но легче никому не станет… да и… не знаю. Я не думаю, что ей понравится двор. А она двору. Вот только… Мар постучал пальцем, мешая поймать скользнувшую мысль. — Если я скажу, что всего лишь собираюсь исправить ошибки юности, ты мне поверишь? Нет. — Вот и они не поверят… никто не поверит, — губы Мара растянулись в улыбке, той сияющей, великосветской, которая на самом деле ничего не значит. — Поэтому пусть все идет своим чередом… ГЛАВА 19 Здесь все было немного иначе. И море, вылизывавшее берега, к вечеру темнело, а небо, напротив, подолгу оставалось светлым, выцветшим и каким-то мутным. В мути этой терялись звезды, половинка же луны казалась ненастоящею, вырезанною из золотой бумаги, да и то наспех. Я сидела на подоконнике, разглядывая эту половинку, думая о том, что стоило бы написать брату, но… что именно? Письмо прочтут, в этом я не сомневалась. А Мар не был настолько наивен, чтобы не понять, что я пойму, и тогда… Что, собственно говоря, тогда? Я положила ладонь на стекло и дохнула, оставляя на окне влажный след. Детская забава, если поспешить, можно что-нибудь нарисовать… Лайма вошла без стука. Точнее попыталась войти. Дверь не поддалась. К слову, вовсе не та дверь, которая вела в общий коридор, а маленькая, скрытая в панелях. — Кто там? — поинтересовалась я, успокаивая сторожевое заклятие. — Нам следует поговорить.