– Я… Мне плохо было! – вякнула мамаша. – Даже ходить не могла! Было? Будет тебе плохо, я с тебя весь жир сгоню, дрянь такая! Небось до вокзала мигом доскакала и полдня там пропрыгала… Сплетни собирала? – Так… Похоже, вывих. Здесь больно? – Да. – А здесь? Вот так? – Д-да… – Ясненько. Фельдшер достал из чемоданчика что-то, смутно напомнившее мне губку, накапал на нее раствор из пузырька. – Дыши, малыш. – Это что? – подозрительно поинтересовалась я. – Хлороформ. Если б сразу вправлять, было бы проще. А так надо обезболить, а то у мальца сердце зайдется… Я кивнула. После нескольких вдохов глаза у мальчишки закатились, и он обмяк. Гаврила Иванович ловко подхватил и малыша, и губку, кивнул Ване. – Вот тут прижми и держи. И как-то ловко повернул, дернул Петину ногу… Мальчишка взвыл даже во сне. Я погладила его по голове. – Все хорошо, маленький… – Мне плохо! – напомнила о себе мамаша. – Сейчас нюхательную соль подам, – огрызнулась я. Захотелось навернуть мамашу ухватом. Но вместо этого я забрала у фельдшера из чемодана губку. Вытащила нужный пузырек под ошалевшим взглядом хозяина, который даже вякнуть ничего не успел, накапала еще дозу. И спокойно вручила мамаше, которая сидела в углу. – Дыши. Полегчает. Хлороформ быстро выветривается, да и концентрация на такую тушу должна быть побольше, но получилось. Через пять минут спящих стало двое. – Извините, господин Ремезов, – покаялась я. Фельдшер только рукой махнул. – Все в порядке, Мария Петровна, я все понимаю… Я развела руками и мило улыбнулась. Ваня ловко настрогал досочки для лубка, а Гаврила Иванович наложил повязку на Петину ногу. – Все будет в порядке с парнем. Пусть недельку ногу побережет, а потом придете показаться. – Спасибо, господин Ремезов. Сколько мы вам должны? – Рубль… Цена была явно завышена, но я молча вручила мужчине полновесный целковый. Заслужил. – Благодарю вас. Мы обязательно придем. – Да… Спасибо, – закивал Ваня. – А Петя долго еще проспит, господин доктор? Ремезов даже приосанился. Вот что с человеком лесть делает. – Думаю, с полчаса. Я ему маленькую дозу дал. – Вы нам очень помогли, – с чувством произнесла я. – Всего вам наилучшего, – попрощался фельдшер и ушел. Я достала из печи аккурат к этому времени упарившуюся курицу с пшеном. * * * – Ванечка, ты себе невесту нашел? Я обернулась. М-да. Дите рабочей окраины, было у нас такое выражение. Стоит на пороге девчонка и смотрит… Нет. Не шлюха. Это сразу видно, взгляд у нее не продажный. Но тоже тот еще волчонок. На Ваню похожа, кстати. Маша повыразительнее была, а эта вообще ни о чем. Мышь серая лабораторная, с первого взгляда от стены не отличишь. Четырнадцать лет здесь возраст расцветающей женственности. У этой… Либо он будет позже, либо никогда. Фигура плоская, волосы серо-русые, глаза серые, лицо не особо выразительное, на улице встретишь и мимо пройдешь. А здесь модели не в чести. В высшем свете еще туда-сюда. А вот у простого народа баба должна быть в теле. – Арина? – прищурилась я. – Я-то Арина. А ты… – А я Мария. Не помнишь? – А, старшенькая пожаловала? – Цыц, сопля, – опомнился Иван. – Ты где шлялась целый день? – Твое какое дело? Я вздохнула. Сейчас бы и эту оттрепать, но сил не просто не осталось – они в минус ушли. – Садись, кушать будем. – Хлеб с молоком, что ли? – У вас это что, блюдо месяца? – окрысилась я. Поймала недоуменные взгляды и махнула рукой. – Курицу с пшенкой. Будешь? – Не мать готовила? – Я. На всех. Так как? Арина уселась за стол и тряхнула косой. – Давай сюда свою курицу. Курицу с пшеном «родственнички» наворачивали за обе щеки. Маман так в себя и не пришла, а вот младший завозился. Логично, ему-то досталось под присмотром врача, а маменьке бесконтрольно. М-да, что-то не везет мне с мамашами в этом мире. Первая умерла, вторая стерва, третья дура… Я отложила кашу в миску, положила побольше мяса и поставила отдельно. Сама вытащила кусок грудки, понимая, что в большой семье клювом не щелкают, и впилась зубами в натуральное мясо без антибиотиков и гормонов. Жесткое как сволочь. Тут даже печь ничего не сделает, курица при жизни была спортсменкой. – Потом покормишь мелкого?