Маман согнулась вдвое. – Пусти!!! Я вынула из толстых пальцев веник и откинула в сторону. – Значит, так. Я сейчас навожу порядок в этом гнидюшнике. Ты идешь за лекарем. Нормальным лекарем, ясно? Уговариваешь, умоляешь, всеми правдами и неправдами приводишь его сюда. Я оплачу, но ребенок ночь с такой ногой терпеть не будет. Ясно? – ПУСТИ!!! Я усилила нажим. – Не слышу ответа? – Ай-й-й-й-й-й!!! – Я так долго могу простоять. А если доведешь – сломаю руку, и пойдешь ты за лекарем еще и для себя. Поняла? Ярость схлынула, осталось опустошение. Холодное, ледяное… Не то что руку – шею бы свернула. И не пожалела, и не посочувствовала. Довольно! Кажется, бабища это почувствовала. Как-то подобралась и заскулила. – Машенька, пусти… – Еще драться будешь? – Н-нет… Я махнула рукой и выпустила тетку. – Живо! За лекарем! Та отшатнулась, потирая плечо и глядя с ненавистью. – Ты… – Урок повторить? Я шагнула вперед. И видит Бог, я бы ее сейчас прибила, но мозгов хватило у Анны, что-то она на моем лице прочитала. Передернулась и выскочила за дверь, едва не снеся Ваню с дровами. – Ну ты ломишь, сестренка! Голос был явно восхищенным. Сколько он видел? – Ты почему за лекарем не послал? Я двадцать рублей в месяц переводила, неужели на эти деньги нельзя прожить и сколько-то отложить? Ты понимаешь, что у мальчишки или растяжение, или перелом, он без ноги остаться может? – Двадцать? – уловил только одно Иван. – А мать говорила, десять… – Гр-р-р-р-р-р, – ответила я. Если эта жирная вша говорила детям про десятку, то половина оставалась ей. И на что она потрачена? Или отложена? Если отложена, тогда хоть понятно, на черный день. Но куда ж хуже, твой сын без ноги может остаться? С этим не шутят! Но если нет… Ну, твою мать! Других слов у меня не осталось. * * * – Почему без ноги? – пискнул Петруша с печки. Я подошла и погладила его по голове. – Успокойся. Я здесь, так что все будет в порядке. Обещаю. А почему… В ноге есть косточки, мышцы, связки. Вот если их повредить, они будут воспаляться и болеть. А если их не лечить, то они могут зажить неправильно. И ходить тебе будет трудно. Мы ведь этого не хотим? – Н-нет… – Поэтому матушка сейчас приведет доктора, он тебя осмотрит, и все будет хорошо. Понял? – Да. Но это дорого… – Дороже здоровья ничего нет, – отрезала я. – Будем здоровы – и денег заработаем. А не будем… И тогда точно все. – И вспомнила еще кое-что: – Ваня, а где Аришка? – Сам бы знать хотел. С утра сказал ей приглядеть за мелким, сам-то он едва до поганого ведра добирался… – И ее нет? – Нет… – А ведь поздно уже. – Да, что с ней будет? С четырнадцатилетней девчонкой? Да что угодно! Вслух я этого не произнесла, но что-то Ваня на моем лице прочел, потому что вздохнул. – Маш… Ты ее пять лет не видела. Ты изменилась, она тоже. Уж ты поверь… – Увижу – поверю, – отозвалась я. – Печь топи давай… Где в этом свинюшнике посуда? – В лохани… Петь, Аринка и посуду не отскребла с утра? – Нет… Она рано ушла, вскоре после тебя. Ваня выразился непечатно. Я плюнула и направилась на поиски тряпки. * * * Что я могу сказать? Анну Батьковну… Кажется, Николаевну, пора было убивать. Цинично и жестоко. Грязным было все. Вот так ВСЕ. Ведра, тряпки, посуда, стол, стены, пол, окна… Потолок – и тот был в паутине. Справиться с этим за один день? Нереально. Только если ты грязеуборочный комбайн с шестнадцатью манипуляторами и вечным зарядом. И то спалишься. Мне оставалось только скрипеть зубами и материться. Иван с каждым услышанным оборотом смотрел на меня все более уважительно. А уж когда я крысу увидела… Не угадали. Отродясь не визжала и визжать не буду. В гадкую тварь я запустила чем под руку подвернулось, каким-то старым сапогом, но большой боцманский загиб таки вспомнила. И отправила Ваню за водой. Четырех ведер хватило, чтобы оттереть стол и часть посуды. И я занялась готовкой. На скорую руку покромсала курицу, отделяя мясо от костей, кое-как обжарила на сковородке, потом на той же сковородке обжарила морковь и лук, благо режутся они быстро, а жарятся еще быстрее, сложила в большой горшок курицу, засыпала пассированными овощами, высыпала несколько стаканов пшена, залила подсоленной водой и поставила в печь томиться. А Пете пока сунула погрызть кусок хлеба с сыром и большую морковку. Мальчишка явно повеселел.