– У нас было много хорошего. Но ты права, что рассталась со мной. Ты поступила правильно, в космическом порядке вещей. Нет отвержения, есть смена направления. Знаешь, я много думал. О космосе. Я настраиваюсь. И космос говорит, что мне нужно собраться. Таков баланс. Между нами были глубокие чувства, и наши жизни такие напряженные, это как третий закон механики Дарвина. О том, что действие приводит к противодействию. От чего-то приходится отказаваться. И ты увидела это, и теперь мы просто частицы, парящие во вселенной, которые однажды могут воссоединиться в Chateau Marmont…[79] Она понятия не имела, что ответить. – Кажется, это был Ньютон. – Что? – Третий закон механики. Он склонил голову набок, как смущенный пес. – Что? – Забудь. Это не важно. Он вздохнул. – Ладно, я допью эту маргариту. Ведь у меня утром тренировки. Мескаль, видишь. Не текила. Надо быть чистым. У меня новый тренер. По смешанным единоборствам. Крутой. – Ясно. – И, Ноно… – Да? – Можешь еще раз назвать меня так, как обычно? – Хм… – Ну, ты знаешь. – Разумеется. Да. Конечно. Она пыталась придумать, что это может быть за прозвище. Рири? Сухарик? Платон? – Не могу. – Люди? Она деланно оглянулась. – Именно. Люди. И ты знаешь, теперь, когда мы разошлись, это слегка… неуместно. Он меланхолично улыбнулся. – Послушай. Я буду на твоем финальном шоу в Лос-Анджелесе. В первом ряду. В Staples Center[80]. Ты не сможешь меня остановить, ясно? – Это так мило. – Друзья навеки? Почувствовав, что беседа заканчивается, Нора внезапно захотела спросить. – Ты правда увлекался философией? Он рыгнул. Поразительно, как шокировало осознание, что Райан Бейли был обычным человеком, в человеческом теле, которое изрыгает газ. – Что? – Философией. Много лет назад, когда ты играл Платона в «Афинянах», ты давал интервью и сказал, что читал много философов. – Я читал жизнь. А жизнь – это философия. Нора не поняла, что он имел в виду, но в глубине души гордилась, что эта ее версия бросила звезду экрана первой величины. – Кажется, тогда ты сказал, что читал Мартина Хайдеггера. – Какого Мартина Хот-Дога? О да, это так, фуфло для журналистов. Знаешь, много можно белиберды наговорить. – Да. Конечно. – Adios, amiga[81]. – Adios, Райан. А потом он исчез, и Джоанна улыбалась ей, не говоря ни слова. В Джоанне было что-то учительски-утешающее. Норе показалось, что этой ее версии Джоанна нравится. Но потом вспомнила, что должна сделать подкаст от имени группы, хотя не знала имен половины участников. Или названия последнего альбома. И вообще никаких альбомов. Машина притормозила возле роскошной загородной гостиницы. Модные автомобили с затененными стеклами. Пальмы со сказочной подсветкой. Архитектура иной планеты. – Бывший дворец, – сообщила ей Джоанна. – Спроектирован лучшим бразильским архитектором. Забыла имя, – проверила. – Оскар Нимейер, – продолжила она после паузы. – Модернист. Но это здание более пышное, чем его обычные строения. Лучшая гостиница в Бразилии… А потом Нора увидела небольшую толпу: люди держали в вытянутых руках телефоны, словно попрошайки с мисками, и снимали ее прибытие. Ты можешь иметь все и не чувствовать ничего. @NoraLabyrinth, 74.8К ретвитов, 485.3К лайков Серебряный поднос с медовыми пряниками Было дико думать об этой жизни, сосуществующей с другими ее жизнями в мультиверсуме, как об одной из нот в аккорде. Нора практически не могла поверить, что, в то время как в одной жизни она с трудом платила за жилье, в другой она вызывала такое восхищение у людей по всему миру. Горстка фанатов, которые снимали прибытие гастрольного автобуса в гостиницу, теперь ждали автографов. Их, казалось, не интересовали другие участники группы, но им очень хотелось пообщаться с Норой. Она выделила взглядом одну фанатку, которая шла, шурша гравием, по направлению к остальным. Татуировки на теле, одета как эмансипе, застигнутая в киберпанковой версии постапокалиптической войны. И прическа в точности Норина – с выбеленной прядью. – Нора! Нораааа! Привет! Мы любим тебя, королева! Спасибо, что прилетела в Бразилию! Ты крута! А затем они начали скандировать: – Нора! Нора! Нора! Пока она раздавала автографы неразборчивой подписью, парень лет двадцати снял футболку и попросил расписаться на плече. – Это для татуировки, – объявил он. – Серьезно? – спросила она, надписывая свое имя на его теле. – Это самый яркий момент моей жизни, – изливал он свои чувства. – Меня зовут Франсиску. Нора удивилась, каким образом надпись на коже шариковой ручкой может считаться ярким моментом существования. – Ты спасла мою жизнь. «Прекрасное небо» спасло мою жизнь. Та песня. Она такая мощная. – О! О, ух ты! «Прекрасное небо»? Ты знаешь «Прекрасное небо»? Фанат залился истерическим смехом. – Ты такая забавная! Поэтому ты мой кумир! Я так тебя люблю! Знаю ли я «Прекрасное небо»? Восхитительно! Нора не знала, что ответить. Эта песенка, написанная ею в девятнадцать лет в университете в Бристоле, изменила жизнь человека в Бразилии. Это впечатляло. Это явно была жизнь, предназначенная для нее. Она засомневалась, что когда-нибудь сможет вернуться в библиотеку. Она могла пережить восхищение. Это лучше, чем сидеть в Бедфорде в автобусе номер семьдесят семь, тихонько напевая в окно печальные мелодии. Она попозировала для селфи. Одна молодая женщина была готова расплакаться. Она держала большое фото, на котором Нора целовалась с Райаном Бейли.