– Все ее знают, Имани, – пренебрежительно бросил Рави. – Именно, – подтвердила Нора, изо всех сил стараясь говорить как рок-звезда. – Давайте. Млечный Путь Нора вышла на сцену. Поначалу она не могла различить лиц, ведь прожекторы были направлены на нее и за пределами этого яркого света все казалось погруженным во мрак. Только завораживающий Млечный Путь из вспышек камер и фонариков мобильных телефонов. Однако она их слышала. Люди, когда их много и они действуют сообща, в полном единении, становятся чем-то иным. Общий гул напомнил ей о совершенно другом животном. Сначала образ был угрожающим, словно она – Геракл, борющийся с многоголовой Гидрой, желающей его убить, но это был гул безусловной поддержки, и его мощь придала ей сил. Она поняла в это мгновение, что способна на гораздо большее, чем думала раньше. Дико и свободно Она подошла к клавишам, села на стул и поднесла ко рту микрофон. – Спасибо, Сан-Паулу, – сказала она. – Мы тебя любим. И Бразилия взревела в ответ. В этом, казалось, заключалась власть. Власть славы. Как у тех поп-идолов, что она видела в социальных сетях, которые могли сказать одно слово и получить миллион лайков и шеров. Высочайшая слава – когда ты достигал того уровня, после которого отношение к тебе как к герою, или гению, или богу требовало минимальных усилий. Но оборотная сторона этого – зыбкость. Очень легко оступиться, выглядеть дьяволом или злодеем, или просто ослом. Ее сердце бешено билось, словно она вот-вот собиралась пройти по канату. Она теперь различала некоторые лица в толпе, тысячи – возникающие из тьмы. Крохотные и странные, с почти невидимыми телами. Она смотрела на двадцать тысяч бестелесных голов. Во рту пересохло. Она едва могла говорить, и задумалась, как ей петь. Вспомнила насмешливое подмигивание Дэна, когда пела ему. Шум в толпе стих. Время пришло. – Так, – сказала она. – Мы споем песню, которую вы уже слышали. Она сморозила глупость и тут же это поняла. Они все купили билеты на этот концерт, потому что уже слышали большинство этих песен. – Эта песня много значит для меня и моего брата. Зал тут же взорвался. Они кричали и ревели, хлопали и пели. Отклик был невероятным. Она тут же почувствовала себя Клеопатрой. До смерти напуганной Клеопатрой. Поставила руки в позицию ми-бемоль мажор, но ее тут же отвлекла татуировка на ее до странности лысом предплечье – надпись каллиграфическим шрифтом с красивым наклоном. Это была цитата Генри Дэвида Торо. «Все хорошее дико и свободно»[75]. Она закрыла глаза и поклялась не открывать их, пока не закончит петь. Она поняла, почему Шопену нравилось играть в темноте. Так гораздо легче. «Дико, – подумала она про себя. – Свободно». Запев, она почувствовала себя живой. Еще более живой, чем во время заплыва в теле олимпийской чемпионки. Она удивилась, почему она так боялась этого – петь перед толпой. Это было прекрасное чувство. Рави подошел к ней в конце песни, пока они все еще были на сцене. – Это было чертовски круто, – прокричал он в ее ухо. – Хорошо, – ответила она. – А теперь давай заполируем это «Воем». Она покачала головой и торопливо проговорила в микрофон, пока это никому не пришло в голову. – Спасибо, что пришли! Я очень надеюсь, что вам понравилось. Безопасной дороги домой. – Безопасной дороги домой? – повторил Рави в машине, по дороге в гостиницу. Она не помнила, чтобы он был таким козлом. Он выглядел недовольным. – А что не так-то? – удивилась она вслух. – Это не твой обычный стиль. – Неужели? – Ну, контрастирует с Чикаго. – А что? Что я делала в Чикаго? Рави рассмеялся. – Тебе провели лоботомию? Она залезла в свой телефон. В этой жизни у нее была последняя модель. Сообщение от Иззи. Это было то же сообщение, которое она прислала ей в жизни с Дэном, в пабе. Не сообщение, собственно, а фото кита. Вообще-то, это было слегка другое фото кита. Любопытно. Почему они все еще дружат с Иззи в этой жизни, но не в ее осевой? В конце концов, она была вполне уверена, что в этой жизни не вышла замуж за Дэна. Взглянула на свою руку и с облегчением убедилась, что никаких колец на безымянном пальце нет. Нора предположила, что так вышло потому, что она суперпрославилась с «Лабиринтами» до того, как Иззи решила поехать в Австралию, так что решение Норы не ехать с ней было ей понятно. А может, Иззи просто нравилось дружить со знаменитостью. Иззи написала что-то под картинкой кита. Все хорошее дико и свободно. Должно быть, знала о татуировке. От нее пришло еще одно сообщение. «Надеюсь, Бразилия удалась. Уверена, ты их потрясла! И спасибо десять миллионов раз за помощь с билетом до Брисбена. Я в полном восторге. Как тут говорят на Голд-Косте»[76]. Дальше следовали несколько эмодзи китов и сердечек, руки, сложенные в жесте благодарности, микрофон и несколько нот. Нора проверила свой Instagram. В этой жизни у нее было 11,3 миллиона подписчиков. И, черт возьми, она выглядела потрясающе. В ее от природы черных волосах была белая прядь. Вампирский макияж. Пирсинг в губе. Она выглядела усталой, но, предположительно, это был результат кочевой жизни. Она гламурно устала. Как крутая тетушка Билли Айлиш[77]. Она сделала селфи и увидела, что, хотя оно не похоже на невероятно стильные и прошедшие фильтры фото на ее стене, снятые для журналов, она выглядела гораздо круче, чем могла себе вообразить. Как и в австралийской жизни, она публиковала свои стихи. Только в этой жизни каждый стих набирал по полмиллиона лайков. Одно из стихотворений называлось «Огонь», но оно было совсем другим. Внутри нее был огонь. Она гадала, согреет он ее или уничтожит. А потом поняла. У огня нет мотива. Он есть только у нее.