— Как нет? Был же! — Только тут я заметила, что строители работают в полумраке. — Мы стеночку снесли, а в ней, оказывается, кабель был замурован, — стал объяснять Сан Саныч. — Ну и нарушили целостность энергетической системы, — витиевато высказался он. — Бросили времянку. Подсоединили провод к счетчику. Провод упал в лужу. Коротнуло. Пробки выбило, предохранители сгорели. Кажется, еще что-то… Нет, мы, конечно же, все починим, когда стеночку выставим и концы проводов найдем. — Что значит найдем? — Из-под бровей я посмотрела на Сан Саныча. — Так ведь, когда бабахнуло, еще одна стена упала, и проводочку засыпало… — О-о-о, — застонала я. — Что же получается? Ничего не работает? — Ничего, — с готовностью подтвердил Сан Саныч. — Электричества нет, света нет, телевизор не работает, холодильник тоже. — О, господи, — запричитала я. — В потемках Олег бы еще прожил, но без телевизора и холодильника нет. В таких условиях он погибнет. Да что он?! Ни один мужчина не вынесет такие лишения. — Это точно. Как может мужчина прожить без холодильника? Петр Васильевич никогда на голодный желудок не засыпает, — вспомнила о своем муже Степа. — Это женщину питает духовная пища, а мужиков только колбаса и мясо, — добавила она, покачав головой. — Нет у Олега шансов выжить в этой квартире. Зря ты, Марина, костьми не пала, чтобы остановить эту разруху. «Ну вот, теперь и она будет меня упрекать в ремонте, — подумала я. — Что значит родная кровь! Прекрасно знает, от кого исходила инициатива, так нет же, выгораживает своего племянника!» — Ага, вы их еще пожалейте, своих мужиков, — отозвалась Алина. — А вот мой муж в тюрьме! — гордо бросила она. Строители как один повернули в ее сторону головы. — Там тоже нет ни холодильника, ни телевизора. И ничего — сидит. И жив. — А за что сидит ваш муж? — осторожно спросил бригадир. — За убийство! Я гараж решила отремонтировать, — она многозначительно покашляла. — Штукатуров пригласила, маляров. Вроде бы и сделали быстро, аккуратно, но мужу все равно не понравилось. Штукатур с ним начал спорить, мол, сделан ремонт качественно, муж ничего не стал доказывать, просто взял молоток и опустил его парню на голову. — Алина, прекрати, — остановила я подругу, не время сейчас ремонтников разыгрывать. — Лучше скажи, куда Олег мог податься? — задала я вопрос скорее себе, чем ей или окружающим, но ответили отчего-то все, и Алина в том числе. — Секретарше позвони, — хмыкнула она. — По приятелям надо поискать, — предложил Сан Саныч. — У Олега Александровича друзей много? — Марина, может, он уехал в командировку? — спросила Степа. — Мог, конечно, — согласилась я, не особенно расстроившись. — А не сообщил, что уезжает, из вредности. Как же, обиженный! Ладно, мы пришли сюда не на Олега смотреть. Нет его, и не надо. Степа, ищи свою сумку, и поехали. Сан Саныч, когда свет сделаете? — Стеночку выставим, потолочек подошьем, вот тогда и проводочку проведем, — ласково пообещал Сан Саныч, время от времени косясь на Алину, муж и жена — одна сатана, вдруг и она за кувалду схватится. Следующим пунктом нашей программы был салон «Донна Белла», принадлежащий нашему знакомому стилисту Вене Куропаткину. — Сколько лет, сколько зим! — воскликнул Веня. — Стефания Степановна, рад вас видеть! У вас на голове опять черт-те что? По последней фразе я поняла, что Куропаткин не в настроении, и даже поняла почему. У Вени много клиенток, встречаются среди них весьма капризные особы, способные довести мастера до белого каления. Похоже, с одной из них мы столкнулись, входя в салон. Только я хотела успокоить и немного осадить нервного парикмахера, как вперед вылезла Алина: — Веня, у нас к тебе большая просьба. Сделай так, чтобы Степе не посмели отказать. Ей надо сыграть роль… — Обольстительницы? Чтобы ни один мужчина не прошел мимо? Мне надо сделать из нее роковую красавицу? Раз плюнуть, — хихикнул Веня. — Меняем цвет волос, затем стрижка. Волосы короткие, выбирать не приходится — только авангард. И броский макияж. — Веня сделал шаг назад, прищурился, соображая, на чем лучше сделать акцент, на Степиных губах или глазах. Степа, услышав, что её собираются перекрашивать, шарахнулась в сторону. Если честно, я не поняла, как можно сделать из Степы броскую красавицу. Она и так красива, но только внутренней красотой. С виду она как серая мышка: маленькая, худенькая, с добрыми серыми глазами. Степа практически никогда не пользуется макияжем. Ну иногда может подкрасить ресницы и положить на губы слой розовой, практически бесцветной помады, и это все. Она натуральная, не пергидрольная блондинка, а потому волосы у нее не с золотистым или жемчужным оттенком, а что ни на есть серым, как высушенная и припыленная солома. — Я не хочу краситься, — Степа отчаянно замотала головой. — Успокойся. — Испугавшись, что Степа сейчас удерет из парикмахерской, Алина схватила ее за руку. — Веня, ты меня не дослушал. Степа идет наниматься гувернанткой. — Она ушла от мужа? — наигранно запричитал Веня. — И идет устраиваться на работу? Бедняжка. Сочувствую. — Веня, ты опять все прослушал. Это игра такая, понимаешь, — опять начала объяснять ему Алина. — Нам, то есть тебе, надо сознать такой образ, чтобы ей не могли отказать в месте няни. Степа должна выглядеть исключительно порядочной и честной женщиной, чтобы не возникло не малейшего сомнения в ее моральной устойчивости и нравственных началах. Хозяйка переживает, как бы у ее мужа не возник интерес к гувернантке, потому и такие требования: не молоденькая и не красивая. Веня еще раз посмотрел на Степу. Не знаю, какая муха его укусила. Он брезгливо сморщил нос и сказал: — Тогда я ничего делать не буду. — Но почему? — удивилась Алина. — Ты что-то там говорила о моральной устойчивости. Вот она — моральная устойчивость, — Веня ткнул в Степу пальцем. — Патологическая гармония — отсутствие спроса и предложения. Извини, Стефания Степановна, но когда ты так выглядишь, чувств к тебе не больше, чем к серому асфальту. Степин нос подозрительно покраснел, и на белесых ресницах заблестела первая слезинка. — Неужели я так… неинтересно выгляжу? Как, как асфальт? — Ну что ты! — Я бросилась ее разубеждать. — Ты просто красавица, но тебе надо подчеркнуть свою красоту. Ты очень красивая, но… твою красоту видим только мы, твои близкие. — А мне больше никто не нужен, — зашмыгала она носом. Разозлившись на бесцеремонного Веню и на Алину, которой пришла в голову идея притащить Степу в парикмахерскую, я показала им кулак и одними губами сказала, кто они есть. Прекрасно же видят, что перед ними стоит человек тонкой душевной организации, видят, но при этом мелят языком всякую чушь. — Стефания Степановна, — спохватился Веня. — Вы меня неправильно поняли. Вы богиня, мадонна. Вам только надо подчеркнуть ваш образ. Вот этим мы сейчас и займемся. — Он взял ее под локоток и повел к креслу. — Сейчас, сейчас. Мы подправим причесочку. Может, обесцветим несколько прядок, волосы будут казаться более пышными? Я бы еще посоветовал подкрасить немного брови и ресницы, не в радикально черный цвет, а в нейтральный коричневый. Черный будет смотреться вульгарно, а коричневый — то, что надо. Пока я вас буду стричь, вам сделают маникюр. У красивой женщины должно быть все совершенно. Степа не возражала, она молча кивнула, и работа началась. Веня — мастер с большой буквы. Через полчаса к Степиной прическе невозможно было придраться. Каждая волосинка была на месте. Откуда-то взялась элегантная челочка, оттененная несколькими обесцвеченными прядками. Волосы на макушке были вспушены, на ушах приглажены. — Веня, ты бог! — заверещала Алина. — Степа, у тебя даже волос на голове стало больше! — По-моему, очень неплохо вышло, — пролепетала Степа. — Спасибо, Веня. — Да не за что, — скромно ответил Куропаткин. — Еще кто-нибудь стричься будет? Алина сделала шаг вперед, но на секунду задумалась и отступила назад: — Я бы, конечно, села в кресло, но не могу, не хочу выглядеть совершенством. Я у одного типа должна вызвать жалость и снисхождение. У Вени округлились глаза. Никогда прежде Алина не отказывалась от его услуг и уж тем более не старалась выглядеть жалкой. Алина — женщина яркая, независимая, уверенная в своей красоте и неотразимости. Слабость — не ее конек. Явно с ней что-то не то. — Иду завтра к следователю. Чем проще я буду выглядеть, тем лучше будет для моего Вадима. — А что с ним случилось? — Замели его, Веня, замели. Убийство ему менты шьют, — и она в двух словах рассказала, что с Вадимом произошло. — А, — в Вениной голове кое-что стало проясняться, — потому и Стефания Степановна на работу нанимается? А как же ваш знакомый майор? Он помочь не может? — Нет, Венечка. Сергей Петрович не ведет дело моего мужа. Вот это и страшно. Следователь, к которому попало дело Вадима, сущий кошмар, со слов того же Воронкова, ярый борец с преступностью. Поэтому мне надо выглядеть жалко и плохо. — Ну, как знаете, Алина Николаевна, здесь я вам не советчик. Глава 15 Вот уж мы удивились, когда, вернувшись домой, под дверью, на ступеньках увидели Саньку, Алининого сына. — А ты что здесь делаешь? — удивленно спросила Алина. — Ты ведь должен быть в деревне, у тетки?! — А ну ее, ту деревню, — отмахнулся Санька, поднимаясь со ступенек. — И тетку туда же, мать ее так! Обула ты меня, мамка! На фига пургу гнала? Реку обещала? Ага, есть река, но до нее фигачить и фигачить. Лес — три елки! Удобств никаких. Сортир во дворе. Тетка — плесень махровая, ни во что не врубается. Муж ее, дядя Сеня, — бычара. Что может, так это соплю из носа вышибать. Ма, ты дверь откроешь? Жрать охота. — Саня, — у Алины глаза стали квадратными. До поездки в деревню ее сынок так не выражался. Семья интеллигентная, школа элитная. Где он нахватался подобных выражений? — Что с тобой случилось? Ты не заболел? Слова-то какие! Странные, нехорошие. Откуда они? — В нашей деревне все так говорят, — ответил Санька. Приглядевшись к нему внимательней, я заметила в его глазах пляшущих чертиков. Все ясно! Саньке в деревне не понравилось. Возможно, он, мальчик из интеллигентной семьи, не смог найти общий язык с деревенскими ребятами и решил дернуть домой. Чтобы мать не отправила его обратно (Алина никогда не забирала его из лагеря досрочно, и из деревни наказала возвращаться не ранее чем через две недели), он решил немного схитрить и разыграть ее. — Ты принял верное решение, что вернулся, — выдавила из себя Алина. — А Валентине я позвоню, спрошу, что она с моим сыном сделала. Заходи в дом, сынок. — Ты что, правда, собираешься тете Вале звонить? — Да, — твердо сказала Алина. — С мужем своим как хочет, так пусть и разговаривает, а при моем ребенке пусть держит язык за зубами. — Не надо, мама, звонить, — испуганно попросил Санька, подтвердив мои догадки. — Она все равно ничего не поймет. Они все там так выражаются. Они считают, что ничего плохого в словах «жрать»… — Санька хотел повторить все новые слова, но Алина его перебила: — Нет, нет, забудь эти слова и никогда их не употребляй. — А ты меня больше в деревню не отправишь?