— Это целиком на совести Симоны. Мы понятия не имели, что она захватит их с собой. — Маленький такой дополнительный бонус, — съязвил Трой. — Для миляги Тима. Наверное, сунул их в карман, перед тем как слинять. Сара ничего не сказала в ответ, но лицо ее так побелело, что Барнаби встревожился, как бы она не грохнулась в обморок. Он спросил, не хочет ли Сара воды, и, когда она кивнула, решил, что пора сделать перерыв: — Организуйте чай и сэндвичи, сержант. Трой шумно отодвинул стул и поднялся, пытаясь скрыть свое недовольство тем, с какой легкостью подозреваемой вновь удалось добиться поблажки у шефа. — И постарайся не потревожить нашего орла юриспруденции. Похоже, он впал в зимнюю спячку. — С молоком и двумя кусками сахара, — раздался голос Старки, когда Трой был уже у двери. — И сэндвичи я предпочитаю с солониной и маринованным огурцом. Надеюсь, старший инспектор, — добавил он, направляя на себя струю воздуха из вентилятора, — что в надлежащее время в суде будет особо отмечено полное и добровольное сотрудничество моей клиентки со следствием. — Можете не сомневаться, — отозвался Барнаби, возвращая вентилятор в прежнее положение. — Хотя боюсь, если вы не убедите клиентку что-нибудь съесть, к «надлежащему времени» от нее ничего не останется. Кроме воды сержант принес чай, сэндвичи с ветчиной и четыре бисквита «вагон виллс». Мужчины закусили, но убедить Сару что-нибудь съесть не удалось. Три из четырех бисквитов умял Старки. Через четверть часа Барнаби вновь включил запись и допрос продолжился. Трой был разочарован. Старший инспектор не вернулся к поднятой им самим теме, судьбе драгоценностей миссис Холлингсворт. — Итак, мисс Лоусон, во вторник шестого июня на Флевелл-стрит события приняли опасный оборот. Что вы делали дальше? — Оставалась у себя в коттедже, пока хватало сил. Понимаете, Тим не мог сообщить мне, что происходит. На Флевелл-стрит нет телефона. Около восьми в тот же вечер я приехала туда. Постучала. Он открыл. В квартире было очень тихо. Симоны нигде не видно. Тим отвел меня на кухню. Сказал, что отправил Алану первое письмо и одну фотографию. Я хотела… — Одну минуту. Если он выходил, чтобы отправить письмо, то почему не позвонил вам из кабинки на улице? — Можно я расскажу все, что было, по порядку? Тогда вы все поймете… — Хорошо, — согласился Барнаби. — Итак, вы оба были на кухне. — Я спросила, можно ли мне увидеться с Симоной. Тим сказал, что она спит и мне не стоит к ней входить. Сейчас я понимаю, что следовало проявить настойчивость. Я знала, что после утреннего открытия она вряд ли будет расположена нам помогать. Но я убедила себя, что Тим сумел как-то ее уговорить. Сара переводила взгляд с Барнаби на Троя, призывая их поверить в то, что ее поведение было вполне оправданно. — Он сказал, чтобы я не волновалась, ехала к себе и следующие два дня постаралась почаще попадаться на глаза всем в деревне. Обещал позвонить после уик-энда. В понедельник он действительно позвонил, сказал, что Холлингсворт готов раскошелиться. Деталей он мне не сообщил, только упомянул, что заберет деньги вечером того же дня. Я должна быть в квартире на Флевелл-стрит к часу, чтобы помочь их сосчитать. Я спросила его о Симоне, о том, как она себя чувствует и как он собирается… ну, вернуть ее, что ли, но он меня оборвал и повесил трубку. Во вторник, когда я приехала, его уже не было в квартире. Не было и Симоны, и сумка ее тоже исчезла. Я просидела там час или два. Но в глубине души знала, что он не вернется. Сначала я решила, что меня просто предали. Что они взяли деньги и уехали вместе. Но после в гостиной, рядом с моей камерой, я нашла фотографии. Он явно на каждом этапе делал больше одного снимка, а потом выбирал самые… самые что ни на есть жуткие… И тут Сара не выдержала. В припадке отчаяния она уронила голову на руки и зарыдала. Им не оставалось ничего другого, как ждать, пока буря уляжется. Рыдания постепенно стихли, и Барнаби осведомился, готова ли она продолжать. — Да, конечно. Отчего бы и нет? — глухо и устало произнесла она. — Как долго еще вы оставались в квартире? — До вечера, кажется. — И вы возвращались туда снова, хотя поняли, что он уехал навсегда? — Надежда всегда умирает последней, — сказала она, но все в ней свидетельствовало о противоположном. — И что после? — Я услышала, что Алан Холлингсворт покончил с собой. Во всяком случае, так говорили в деревне. Мне стало совсем плохо. Я ведь знала, что он заплатил. Поэтому я решила, будто ему стало известно, что он больше никогда не увидит Симону. И тут вы мне объявляете, что смерть его вызывает подозрения. Я… господи боже, я просто не могла в это поверить! Это было лишено всякого смысла. Но после до меня дошло, что именно это вынудило Тима бежать. — Потому что он был виновен в смерти Алана? — Видимо, здесь есть какая-то связь. Вряд ли это простое совпадение. — Тут я с вами, пожалуй, соглашусь, — кивнул Барнаби. — Но какая, вы полагаете, у него могла быть причина для убийства? — Не знаю. Единственное, что приходит в голову: при передаче денег что-то, видимо, пошло не так. Может, Алан попытался проследить за Тимом. Или узнал его… — Узнал его?! — мгновенно среагировал Трой. — Я хотела сказать, мог бы узнать его, если бы увидел снова… при… как это у вас называется, когда показывают несколько человек сразу? — Не думаю, что вы это имели в виду… — Послушайте, сержант, моя клиентка отвечает на все ваши вопросы по доброй воле и с полной готовностью. Делает все, чтобы вам помочь, находясь при этом в тяжелом психологическом состоянии. — Впервые за все время в голосе Старки прозвучали решительные ноты. Более того, он говорил с воодушевлением. Как будто давно собирался с силами, чтобы сорвать все аплодисменты одной арией. — У нас есть право… — вознегодовал Трой. — У вас нет права оказывать давление на допрашиваемого. Особенно в том случае… — властно перебил его Старки и вдруг осекся. Барнаби догадывался, что собирался сказать адвокат: «Особенно в том случае, если он не совершил ничего дурного». Тут юрист припомнил некоторые детали, и всю спесь с него как ветром сдуло. Старки ловил ртом воздух и в своем облегающем костюме из терилена напоминал выброшенную на берег медузу. Барнаби учтиво осведомился, могут ли они продолжать допрос. — Да, старший инспектор, разумеется. Вне всяких сомнений. — Давайте подведем итоги, мисс Лоусон. Я хочу для себя еще раз прояснить один момент. Утверждаете ли вы, что после телефонного разговора в понедельник десятого июня не виделись и не беседовали по телефону с человеком, которого пока мы с вами называем Тим? — Да, утверждаю. — И что он не приходил к вам поздним вечером или на рассвете в ночь на вторник? — Нет. Как я только что сказала. — И вы не знаете, где он находится в настоящее время? — Не знаю. Понятия не имею. — И вы не склонны помочь нам в этом деле? — Не совсем поняла, куда вы клоните. — Не желаете дать нам, к примеру, его домашний адрес? — Нет. — Думаю, вы недооцениваете серьезность ситуации, в которую себя ставите. Помимо того что вы участвовали в похищении миссис Холлингсворт с целью получения выкупа, в настоящий момент вы к тому же покрываете человека, который, возможно, совершил убийство. — Я сознаю, насколько это серьезно. — Но сознаете ли вы, что вам грозит очень большой срок? Если вам так тяжко дались несколько часов, проведенных здесь, в полицейском участке, как вы намерены выдержать десять лет тюрьмы? — Мне не придется их выдерживать. — Если вы рассчитываете легко отделаться под тем предлогом, будто не знали, что он замышляет, то советую вам подумать дважды, — ядовито заметил Трой и для большего эффекта сопроводил свою реплику ироническим смешком. — Я не это имела в виду. Больше Сара Лоусон не произнесла ни слова, и после пятнадцати минут упорного молчания подозреваемой Барнаби прекратил запись. Следующие два дня в квартире на Флевелл-стрит и в «Лаврах» трудилась команда экспертов. Результаты не вдохновляли. В квартире, где держали Симону Холлингсворт, обнаружились только «пальчики» Сары Лоусон. И камерой, судя по отпечаткам, пользовалась лишь она одна. Это означало, как сказал Барнаби на совещании, что ее любовник, прежде чем исчезнуть, основательно и хладнокровно все за собой подчистил. Обыск в коттедже с заметными признаками заброшенности дал более богатый улов, хотя, увы, не пролил света на личность или местонахождение человека, по-прежнему известного полиции лишь под именем Тим. Отпечатков было много и разных, поэтому идентификация требовала изрядного времени. Среди них были папиллярные узоры Сары Лоусон, Эвис Дженнингс, Грея Паттерсона, но еще и другие, в которых предстояло разобраться. Некоторые следы маленькой, как у ребенка, руки совпадали с теми, что сняли с туалетных принадлежностей в «Соловушках», и предположительно принадлежали Симоне Холлингсворт. На диванных подушках обнаружили несколько светлых волосков, на поверку оказавшихся крашеными. Эта находка внушала оптимизм. Белые с золотым отливом, они могут понадобиться, когда, в чем уже никто не сомневался, будет найдено тело жертвы. Однако время показало, что все ошибались. В субботу двадцать второго июня, через две с половиной недели после исчезновения из Фосетт-Грина, Симона Холлингсворт объявилась. Не заметить это было сложно, поскольку ее, вполне живую, хотя и несколько помятую, выкинули из фургона в каких-нибудь десяти ярдах от входа в каустонский полицейский участок. Глава одиннадцатая