— Ее сбила машина. — Вы уверены? — с трудом выговорил Редж онемевшими губами. — Хочу сказать, это точно Бренда? — Официальное опознание еще не производили, как вы понимаете. — Ну вот! — рявкнул Редж. Со своими вытаращенными глазами и тонкими усиками он являл собой злую карикатуру на сержанта, стоящего по стойке смирно перед вверенным ему взводом. — Вы не знаете наверняка, а говорите! Они не знают, Айрис. Это не точно. — Не знают?! Это было жутко. Барнаби увидел проблеск надежды на измученном лице женщины и торопливо, чтобы не дать надежде окрепнуть, сказал: — Это женщина с фотографии, которую вы нам оставили, мистер Брокли. Никакого сомнения. Айрис стала задыхаться, ее рот раскрывался и закрывался, а губы растянулись в дикой гримасе. — Думаю, вам стоит вызвать лечащего врача, — посоветовал Барнаби. — Это доктор Дженнингс? — Нельзя. Он может кому-нибудь рассказать. — Вашей жене требуется успокоительное. — Старший инспектор не верил своим ушам. — Думаю, и вам оно не помешало бы. Редж молчал, и тогда Барнаби сам взял телефонную книгу в матерчатом переплете и со второй попытки отыскал нужный номер. Пока он звонил, сержант Брирли предложила приготовить чай, и Айрис нашла в себе силы сделать то, чего требовали правила приличия, и побрела на кухню. Правда, там она остановилась, растерянно оглядываясь по сторонам, не в силах сообразить, где чайник, не говоря уж про заварку. Шона, за последнее время успевшая привыкнуть, что все запреты и ограничения сняты, вольготно расположилась в кресле среди подушек, но когда женщины отправились на кухню, понуро потрусила следом за ними. Едва Барнаби вернул трубку на рычаги, Редж снова принялся спорить: — Фотографии — дело ненадежное. Для настоящей идентификации вы должны найти человека, который ее хорошо знает. Попытайтесь связаться с мистером Марчбэнксом из ее офиса или с мисс Трэверс из отдела кадров. Они очень ценили Бренду. К стыду своему, Барнаби почувствовал потихоньку вскипающее внутри раздражение, словно в реакции человека, который отказывается принять гибель собственного ребенка, есть что-то неестественное. Шок по-разному действует на людей, но все они не могут поверить, что случившееся произошло на самом деле. И кто бы не попытался из последних сил спасти свой рушащийся мир? «Что делал бы я сам, случись такое с Калли?» — подумал старший инспектор. И понимал, что он бы этого не перенес. — Почему бы вам не присесть, мистер Брокли? — Да, пожалуй. Редж неуверенными шагами подошел к ближайшему стулу и, прежде чем опуститься на сиденье, как слепой поводил кончиками пальцев по подлокотнику. — С чего бы это Бренда оказалась в Хитроу? — пробормотал он. Не в силах ответить, Барнаби осведомился, не хочет ли Редж, чтобы полиция связалась с кем-нибудь из его знакомых. — Что? — Может, пригласить к вам кого-нибудь из соседей? Или родственника? — Зачем? — Вам и вашей супруге нужна поддержка, сэр. Молчание. — И помощь. Практического свойства. — Мы привыкли жить сами по себе. Было бы слишком жестоко объяснять ему, что с привычкой к приватности им придется скоро распроститься. Тот факт, что их погибшая дочь жила по соседству с супружеской парой, уже попавшей на первые полосы газет, не ускользнет от внимания желтой прессы. И теперь в любой момент можно ждать появления на узенькой гравиевой дорожке целой толпы репортеров и фотографов. Барнаби задумался, не предупредить ли ему Брокли о неизбежности подобного нашествия. Как-то поделикатнее, что ли… И он вслух предположил, что супруги могли бы денек-другой погостить у друзей. Редж уныло ответил, что никаких друзей у них нет. Одри привела из кухни Айрис и начала разливать чай, когда в дверь позвонили. По телефону Барнаби не стал вдаваться в детали, просто сказал доктору, что в семействе Брокли несчастье и необходимо его присутствие. Одри, впустившая доктора Дженнингса, в холле обрисовала ему ситуацию. Глубоко потрясенный, врач сразу же подошел к Айрис и стал ей что-то тихо говорить. В конце концов он убедил женщину подняться в спальню, и затем они с Одри, почти на руках, доставили ее наверх. Едва они вышли, Барнаби заговорил. Он сделал это из прискорбной необходимости, хотя и знал по опыту, что резкий переход от личной драмы к трезвым, практическим шагам не может не выглядеть жестоким, если не бессердечным. — Я тут подумал, мистер Брокли… Редж не реагировал. Он сидел неподвижно, облокотившись на колено и обхватив лоб ладонью, словно пряча глаза от беспощадной реальности. — …не могли бы вы собраться с силами и ответить на пару вопросов? — О чем? — О Бренде. В подобных ситуациях очень важно время. Ваша дочь мертва уже около пяти дней. Чем раньше мы приступим к сбору информации, тем больше шансов схватить того, кто виноват в постигшем вас горе. В нормальных обстоятельствах при подобной уловке в мозгу собеседника тут же взревела бы сирена. Ибо каким образом подробности из жизни жертвы случайного наезда способны помочь в розыске бежавшего с места происшествия водителя? Барнаби рассчитывал, что Редж этого не заметит в нынешнем своем, угнетенном состоянии. А еще делал ставку на его чинопочитание. — Поэтому, если вы в состоянии помочь нам хоть чем-то… — Все ее очень ценили и уважали… — Уверен в этом. — Вы не найдете человека, который сказал бы о ней хоть одно дурное слово. — Простите, если я снова коснусь того, о чем вас уже спрашивали в участке, — продолжал Барнаби, мысленно давая себе слово, вернувшись, освежить в памяти записи тогдашней беседы. — Сейчас важна любая деталь. Помнится, вы сказали, что она выбежала из дома где-то около семи тридцати. — Да. Шла передача «Сторожевой пес». — Бренда что-нибудь сказала, прежде чем уйти? — Нет, просто убежала. — Не говорила, что у нее с кем-то встреча? — Нет. — Плащ взяла? — Да нет же! — начиная раздражаться, выкрикнул Редж. — Я же все это уже говорил! — Понимаю. Простите, мистер Брокли. Вы говорили, что друзей у нее не было. Но может быть, на службе она с кем-нибудь откровенничала? — Ни с кем особенно. Она со всеми ладила. Барнаби отнесся к этому с долей недоверия. Никто не бывает хорош со всеми, а особо непривлекательные люди обычно выстраивают линию защиты, целые стратегии, чтобы их не отталкивали. Может, Бренда вечно ворчала или, наоборот, заискивала? Скоро он это выяснит. — Коллеги преподнесли ей красивую булавку, — сказал Редж. — С ее именем. — Кто-нибудь звонил ей домой? Письма она получала? — Вы имеете в виду мужчин? — Не обязательно, сэр. — Бренда не встречалась с кем попало. Барнаби сузил круг, ограничив его знакомыми из Фосетт-Грина, но и это никуда не привело. Бренда Брокли вставала с постели, уезжала на работу, возвращалась, пила чай, гуляла с собакой и укладывалась спать. И все. Такой вот распорядок. — И еще… — Да-да, я вас слушаю. — В общем-то, ничего особенного… — И все-таки? — Просто последние несколько дней она была сама не своя. — В каком смысле? — Резкая. Нетерпеливая. Прежде она никогда не забывала о вежливости. Мы с матерью всегда на этом настаивали. Вежливость ничего не стоит. И потом… Она стала очень необщительной. Не участвовала в разговорах. Перестала рассказывать, как прошел день. Все в таком роде… Барнаби, который, к неудовольствию жены, вел себя таким же точно образом почти половину жизни, не знал, что на это ответить. Хотя ему показалось любопытным, что перемены в поведении Бренды по времени совпали с исчезновением Симоны Холлингсворт. — И теперь нам уж не узнать, что ее тревожило, — упавшим голосом сказал Редж. На данном этапе продолжать разговор в более жестком тоне, выпытывая конкретные подробности, Барнаби счел нецелесообразным. Возможно, даже непродуктивным. Не исключено, что Айрис окажется более полезной, когда придет в себя. Барнаби лишь предупредил Реджа, что в самое ближайшее время комнату Бренды придется осмотреть. Так нельзя ли ему заглянуть туда прямо теперь?