Миссис Молфри всегда спрашивала, не желает ли Хизер составить ей компанию, но той хватило одного раза. Чай был отвратительный. Странного цвета, не говоря уже про вкус. Всегда одного сорта. Сам вид его вызывал у Хизер тошноту, какая-то мешанина из ссохшихся черных червяков и желтоватых цветочков. Хизер направилась в кухню, поставила чайник и тут услышала знакомое тарахтенье скутера. Выглянув в окно, она увидела, как по зеленой траве плавно подкатывает к заднему крыльцу «хонда». — Бекки прибыла! — крикнула она, обернувшись к гостиной. — Она привезла мне волосы, — послышалось в ответ. — Добавь еще одну ложку заварки в чайник. И достань форму для выпечки. В ней должен быть лимонный кекс. Бекки Латимер, миловидная молодая женщина с легкой россыпью веснушек на гладком и коричневом, как яичко курочки-рябы, личике, одной рукой обнимала болванку с париком, а в другой держала чемоданчик с изображением скрещенных гребенки и щетки и надписью: «Мобильный салон Бекки». — Все в лучшем виде, миссис Молфри, — отрапортовала она с теплой улыбкой. — Как вы сегодня? — Выпьете со мной чайку? — спросила та, и ее костлявая морщинистая ручка с набухшими венами и старческой «гречкой» легла на гладкое запястье девушки. — Конечно, а как же еще! — отозвалась Бекки, хотя уже на двадцать минут опаздывала к следующему клиенту. — Только быстренько. Хизер внесла заваренный чай, а Бекки тем временем завела разговор о миссис Холлингсворт, осведомившись, не видела ли нынче миссис Молфри свою соседку: — Вчера в три тридцать я должна была ее подстричь и завить. Приехала, а ее нет. Не позвонила, не предупредила. Это на нее не похоже. — Я слышала, ее срочно вызвали к заболевшей родственнице, — сказала миссис Молфри. — Немудрено, что она про все забыла. — Наверняка так и вышло, — со вздохом облегчения согласилась Бекки. Она из кожи вон лезла, лишь бы угодить клиентам, и опасалась, не разочаровала ли миссис Холлингсворт, особу весьма требовательную. С ее мягкими, цвета платины волосами всегда было много возни. В отличие от большинства клиентов Бекки, миссис Холлингсворт каждую неделю хотелось чего-нибудь новенького, что-то добавить, что-то убрать. К приходу Бекки на столике в гостиной всегда уже был раскрыт последний номер «Вога» или «Татлера», и юное сердечко Бекки начинало учащенно биться, когда ей предлагали скопировать очередную затейливую стрижку или укладку. Тьфу-тьфу, не сглазить, до сей поры ей удавалось соответствовать требованиям взыскательной клиентки. Покамест подобные мысли кружили и жужжали в головке Бекки, Хизер успела извлечь кекс из формы, нарезать его на кусочки и наполнить еще одну чашку чаем. Она надела пальто и уже открыла рот, чтобы попрощаться, но вместо этого вдруг спросила: — Послушай, Бекс, ты сейчас про кого говорила? Про миссис Холлингсворт из «Соловушек»? — Ну да. — Она была в автобусе, который идет до рыночной площади. — Что ты говоришь! — Это точно, миссис Молфри. — Она же никогда никуда не ездит. — А теперь вот поехала. В Каустон. — На том, что отходит в два тридцать? — спросила Бекки. — Да нет, в двенадцать тридцать. Вышла возле Ворот. И знаете, что самое занятное? При ней не было никаких пакетов. Только одна сумочка. — Ты думаешь, что если она спешила к заболевшей родственнице, то должна была бы сойти у железнодорожной станции? — Вот это да! Прям тайна какая-то, — произнесла Хизер и крутанулась на каблуках, отчего ее юбка клеш описала широкий круг. От страха за свои драгоценные безделушки миссис Молфри даже зажмурилась, подумав, что вдоль траектории объектов, подобных Хизер, возле хрупких предметов следовало бы расставлять предупредительные знаки. Что-то вроде «Не кантовать»… — Ну ладно, — крикнула Хизер, уже благополучно достигшая порога, — я ушла. Пока-пока! — Будь добра, проходя мимо, постучи в вагончик Кабби и скажи ему, что лимонный кекс удался на славу. Как удивительно, не правда ли, Бекки? — проговорила миссис Молфри, наслаждаясь ароматом жасминового чая. — Отправиться навещать больного с пустыми руками, с одной сумочкой! Могла бы захватить хотя бы баночку этой питательной смеси, которую разводят молоком. Или желе из мясного бульона. — Может, мистер Холлингсворт собирается подъехать позже и привезти что нужно? — Может быть. Чего я не могу понять, так это почему она поехала на автобусе. Он же тащится целый час. На такси Чарли домчал бы ее за пятнадцать минут. — Наверняка не потому, что хотела сэкономить, — отозвалась Бекки, бросив взгляд на часы. — Извините, нужно бежать. Я уже немножко опаздываю. — Конечно. Бегите, деточка. Отчего раньше не сказали, что торопитесь? Следующие пару дней обитатели Фосетт-Грина пытались присматривать за владельцем «Соловушек». Тактично, сообразуясь с правилами приличия. Правила эти дозволяли, например, проходя мимо, замедлить шаг, а иной раз даже остановиться и заглянуть в окна. Прислушаться, не сработает ли датчик сигнализации и не раздастся ли металлический щелчок, с которым открываются и закрываются двери гаража. Иной раз, огибая владения миссис Молфри, они подбирались к задней калитке и как бы невзначай заглядывали за ограду. Однако обитателям Фосетт-Грина не повезло. Объект любопытства так ни разу и не попался им на глаза. Одно не подлежало ни малейшему сомнению: Симона не вернулась. Это значило, что мужчина в доме предоставлен сам себе. И поскольку на свете нет сообщества более консервативного, чем жители английской деревни, все тут же пришли к единодушному выводу, что такой мужчина нуждается в помощи, а раз так, следует создать группу поддержки, что и было немедленно предпринято. Группа не оплошала: на ступени «Соловушек» были срочно доставлены яблочный пирог, свежие яйца и баночка с чатни из зеленых томатов. Весь провиант пролежал там довольно долго и в конце концов был не без досады взят доброхотами обратно. Кинутую в щель для почты записку с предложением отдать в стирку грязное белье Алан тоже проигнорировал, так же, впрочем, как и предложение делать необходимые покупки или подстричь живую изгородь. Когда же выяснилось, что в дом доставлена куча продуктов быстрого приготовления, заказанных по телефону в местной лавочке, досада переросла в обиду. После этого эпизода разочарованные самаритяне вынуждены были принять как факт, что некоторым людям помочь невозможно, и свернули свою активность. Однако наблюдение за «Соловушками» не было снято, и местные с долей злорадства отметили, что вскоре после исчезновения миссис Холлингсворт дела явно приобрели дурной оборот. В пятницу занавеси на окнах были раздвинуты лишь после полудня; в субботу и воскресенье их не раздвигали вовсе. Глубоко убежденная, что на самом деле это крик о помощи, команда возобновила свои усилия. Снова стали стучать в парадную дверь, затем и в ту, что выходила на задний двор, но обе инициативы результатов не имели. Молочник, явившись за деньгами, обнаружил три пинты на ступеньках нетронутыми и взялся за дверной молоток. После нескольких увесистых ударов и зычного выкрика в щель для почты: «Эй, молоко-о-о!» — дверь чуть-чуть приоткрыли и сунули ему в руку десятифунтовую купюру. Вместе с кислым запахом перегара до него донесся хриплый шепот: «Больше не приносите». Естественно, об этом тут же узнала вся округа. Дальнейшее плачевное состояние хозяина «Соловушек» получило подтверждение в виде гремящего потока стеклотары, извергнутого из его мусорного ящика на колесиках во всепоглощающую утробу мусоровоза. Эвис Дженнингс сказала, что звук был такой, будто кто-то крушил застекленную оранжерею. Услышав об этом от миссис Брим, викарий вспомнил бутылку дорогого виски, поглощенную беднягой Аланом в безрадостном и тоскливом одиночестве, и подумал, не пора ли снова предложить ему христианскую поддержку и утешение. Завсегдатаи «Козы и свистка» с азартом обсуждали исчезновение Симоны. В болезнь родственницы не верил никто. Особенно горячо принял случившееся хозяин заведения, сильно задетый тем, что ни один глоток из реки забвения, влитой в себя Холлингсвортом, не приобретен в его пабе. — История стара как мир, — выдохнул он, нацеживая кружку ирландского темного пива «бимиш» одетому в клетчатый жилет мужчине с отечным лицом. — Она укатила, чтобы хоть немножко развлечься на стороне. И я ее не виню. Народ одобрительно зашумел. Многие считали, что если хорошенькую женушку надолго оставлять одну, то неприятностей не минуешь. Так думали многие, но не все. Любительница коктейля «сноуболл» (ликер «адвокат» пополам с лимонадом) высказалась в том духе, что дело обстоит ровно наоборот: молодую женщину держали на коротком поводке, и она от тоски и отчаяния решила его разорвать. Подобное мнение тоже не всех устроило. — Ты ради нее в лепешку готов разбиться. Покупаешь ей все, что пожелает, — рассуждал любитель «бимиша». — И что получаешь за это? Ничего, ровным счетом ничего. Женщина с ручищами мультяшного Моряка Попая и рябым, искаженным от натуги лицом со свирепой точностью метала дротики в мишень. На минуту она приостановилась, чтобы высказать свое недовольство мужчинами: они теряют всякое человеческое подобие, если рядом нет женщины, готовой утирать им сопли. — Я знаю по крайней мере одного человека, чье сердце не будет разбито, — негромко произнесла любительница «сноуболла». Многозначительно подмигнув, она постучала себя пальчиком по носу, маленькому, мягкому и пористому, как подгнившая клубника. — После всего, что с ним сделал этот Холлингсворт. Уж он-то будет плясать и прыгать до потолка от радости. — Да уж, крепко его приложили. — Не удивлюсь, если окажется, что именно он и увел женушку. — Ну, нет, у того-то другая на примете. Все дружно повернулись и уставились на мужчину, сидевшего в одиночестве с большой кружкой горького пива. Он отнюдь не походил на человека, готового прыгать до потолка. Скорее казалось, что потолок готов вот-вот обрушиться ему на голову. Со времени своего прихода Грей Паттерсон едва ли сказал больше пары слов и теперь, молча опустошив свою кружку, вышел из паба. Эту «другую» Грей впервые приметил не где-нибудь, а опять-таки в «Козе и свистке». Тогда он не оценил, насколько редкий шанс послала ему судьба. За все пять лет жизни в деревне это был всего лишь второй ее визит в паб. У Сары Лоусон кончились спички, а в деревенской лавке их не оказалось. Паттерсон, разумеется, знал, кто она такая, — в маленьких сообществах все друг друга знают в лицо, — но слышал о ней совсем немного. Она прирабатывала ведением занятий в местном образовательном центре для взрослых, средств не имела и жила в полуразвалившемся коттедже. Занималась лепкой, работала с цветным стеклом. Редко случалось, чтобы проходившие мимо «Лавров», ее коттеджа, не слышали несущихся оттуда мощных аккордов оперной музыки. Население Фосетт-Грина принимало это со снисходительным терпением. Всем известно, что художественные натуры нуждаются в творческой атмосфере. Грея заинтриговала ее наружность и манера одеваться, ее серьезность и полное, искреннее равнодушие к тому, что думают о ней и ее образе жизни другие. Тогда он вышел из «Козы и свистка», проследовал за ней до переулка Святого Чеда и там представился. — О, а я знаю, кто вы такой, — сказала Сара. — Про вас писали на первой полосе «Эха Каустона». — Звучит не слишком лестно. По-вашему, я одиозная фигура? — Ну, заработать подобную репутацию в местечке вроде этого ничего не стоит. — Не следует верить всему, что пишут в газетах. — Полезная подсказка, хотя звучит слишком назидательно. — И шипите. Малообещающее начало. Какое-то время они шли молча. Грей прикидывал, как исправить ситуацию. Он был достаточно умен, чтобы не прибегнуть к комплиментам личного свойства, которые, чувствовал он, сочтут неуместными и наглыми. А вот ее сад расхвалить он мог от чистого сердца, нисколько не лукавя. — Всякий раз, как прохожу мимо, восхищаюсь вашим садом. — Чему тут восхищаться? — Голос ее был глубок и чист. — Все вперемешку. — Мне кажется, в этом есть некая гармония. У вас всего понемножку, и одно другому не мешает. — Это не моя заслуга. Сад создал отец, любил его и заботился о нем. До самого последнего дня своей жизни. — Ах да, конечно… — Он вспомнил, что коттедж достался ей от родителей. — Отец случайно не передал вам какие-нибудь важные правила садоводства? Мне бы такие очень пригодились. — Начинай со здоровой, чистой почвы. Подкармливай ее время от времени. Покупай только самые качественные семена и саженцы. Если обнаруживаешь ростки сорняка или что-то ядовитое — безжалостно вырывай и сжигай. — Если вдуматься, неплохой рецепт для жизни вообще. Сара взглянула на него с явным интересом. Какие яркие у нее глаза, чистые и сияющие, как синий алмаз… Когда они остановились у коттеджа. Грей все еще исподтишка разглядывал ее строгий, благородный профиль. Сара отвела еле державшуюся на одной петле дверцу калитки. — Можно я зайду к вам на пару минут?