— Дочитал? — спросила Айрис. Муж кивнул, и она тут же метнулась к газетнице, выхватила газету и исчезла с ней на кухне. Редж прикрыл глаза. Он выжидал. Вот откидная крышка мусорного ведра с педалью стукнулась о стену, потом звякнула, опускаясь, затем голос жены произнес: «Сию же минуту извольте отправляться в свою корзину, милочка!» Редж вынул из нагрудного кармана ручку и развернул программу передач. Все его движения были судорожными и обрывались, едва начавшись. Когда Айрис вернулась, он обводил в кружок передачи, которые намеревался смотреть вечером: «Вопрос — ответ», «С мая по декабрь», «Куда поехать в отпуск». Это отнюдь не значило, что Брокли собирались путешествовать, они никогда не ездили за границу. Нет уж, спасибо! Им было вполне неплохо и здесь, в зеленом Бакингемшире. Однако программы, где показывали другие страны, им очень нравились. В особенности если незадачливым туристам случалось угодить в переделку: заплутать, подхватить экзотический вирус, нарваться на побои, а еще лучше — задохнуться в номере местного отеля с плохой вентиляцией. Положив на место программу, Редж встал и через французское, до полу, окно вышел, как всегда в это время, в сад подышать свежим воздухом. Здесь он намеревался чинно расхаживать по дорожкам, чтобы вернуться домой минута в минуту к началу шестичасового выпуска новостей и прибытию со службы (тоже с точностью до минуты, никаких опозданий) их дочери Бренды. Вечер был замечательный. Теплый, душистый воздух ласкал пухлые щеки и короткую щеточку усов Реджа. Ему бы еще трубку из вишневого дерева да каштановой масти спаниеля, и хоть сейчас на плакат, какие выпускали когда-то железнодорожные компании, восхваляя путешествия в сельскую глубинку. Необузданный соседский клематис, взобравшись по решетке, закинул свои обильно цветущие плети на территорию Брокли. Редж с Айрис вели долгие дискуссии на его счет, но от публичных высказываний воздерживались. Любой комментарий означал бы, что они во что-то ввязываются и впутываются, а об этом не могло быть и речи. Контакты между Брокли и Холлингсвортами строго регламентировались. Они не шли дальше замечаний про погоду, ахов и охов по поводу очередного случая местного вандализма и скупых, неискренних комплиментов, касавшихся садовых достижений соседей. Всего в нескольких футах послышался скрип дверной ручки, затем осторожные шаги в соседском патио. По тяжести поступи Редж заключил, что по внутреннему дворику ходит Алан Холлингсворт. И хотя это нарушало намеченную программу прогулки, Брокли немедленно переключился на роль невидимого наблюдателя, застыл на месте, стараясь дышать носом и надеясь, что ему не придется сглатывать слюну. Холлингсворт звал Нельсона, своего кота. Реджа удивил голос соседа, хриплый и скрипучий, будто тот подхватил простуду. На цыпочках Брокли вернулся в дом, дабы немедля донести эти крохи информации до Айрис. Как и он сам, жена была крайне заинтригована, потому что с момента своего появления Нельсон не занимал Алана ни в малейшей степени. Это Симона, обнаружив около года назад возле дома тигровой раскраски котенка, сжалилась над ним и взяла к себе. Это она его кормила и расчесывала ему шерстку. Это она вечерами тихим свистом или ласковым воркованием звала его домой. Брокли все еще обсуждали необычное поведение Алана, когда их дочь Бренда вернулась со службы. Не успел темно-коричневый «мини метро», скользнув мимо кухонного окна, припарковаться под козырьком из рифленого пластика, как Айрис нацепила передник с оборочками, кинулась к холодильнику, достала оттуда коробку гренков с сыром и включила микроволновку. Айрис и полуфабрикаты были просто созданы друг для друга. Отчетливо сознавая свой долг жены и матери регулярно выставлять на стол горячую, вкусную пищу, Айрис Брокли старалась исполнять его всю супружескую жизнь. Она намывала куски первосортного (не какие-то там обрезки, избави боже!) мяса и выпотрошенной рыбы, пока вода не становилась абсолютно прозрачной. Заставляла себя постоянно что-то печь, хотя, сколько ни оттирай потом руки, так и не избавишься от мерзкого ощущения, будто у тебя жир под ногтями и скользкие от масла ладони. Теперь, доставая маленький алюминиевый поддон из пластикового рукава с аппетитной картинкой готового блюда, Айрис в очередной раз восхитилась абсолютной надежностью замороженного продукта. Заключенная в стерильную броню сверкающего льда, пища не растекалась, не пахла, не требовала приложения физических усилий. Словно по мановению волшебной палочки, она моментально превращалась в питательное и вкусное блюдо. Айрис украсила его тонко нарезанным помидором и поставила на газ чайник. Бренда вошла в дом и тут же быстро поднялась к себе наверх. Раз и навсегда установленный ею порядок не менялся. Повесить пальто в гардероб, пригладить волосы, вымыть руки. Начало этой знакомой процедуры обычно сопровождалось радостным повизгиванием Шоны, белого пуделя, смирно сидящего в плетеной корзинке между стиральной машиной и холодильником. При звуках спускаемой наверху, в туалете, воды Айрис нагревала заварочный чайник, и когда дочь появлялась на пороге кухни, все уже было готово к трапезе. Бренда принимала пищу с аристократической деликатностью, маленькими порциями, разжевывала, как была научена в детстве, не разжимая губ. Глядя на строгий коричневый костюм, жакет с юбкой, и не менее строгую белую блузку своей единственной дочери, Редж преисполнялся гордости. Просто картинка: короткие волосы гладко зачесаны назад, на левом лацкане пиджака — крупная красно-золотая булавка с гравировкой ее имени и фамилии. Редж, который не летал никогда в жизни, был убежден, что Бренда похожа на стюардессу… Супруги нередко с уважительной серьезностью обсуждали будущее дочери. Карьера в бизнесе — это, разумеется, прекрасно. Однако они лелеяли надежду, что очень скоро их Бренда выйдет замуж за уважаемого человека со средствами, поселится где-нибудь по соседству и в положенное время одарит их, разумеется в два приема, двумя милыми, послушными внучатами. Им хотелось видеть ее пристроенной. Между собой они говорили о том, что пора ей угомониться и осесть где-нибудь поблизости, хотя у стороннего наблюдателя могло возникнуть впечатление, будто Бренда уже давно угомонилась и осела так прочно, что ее не своротит с места даже тонна динамита. Она сидела и, чуть отставив согнутый мизинец, маленькими (лотками пила чай, одновременно подробнейшим образом отвечая на вопросы родителей о том, как прошел ее рабочий день. Бренда знала, с каким нетерпением оба, в особенности недавно вышедший на пенсию отец, ждут ее ежедневных рассказов о том, что творится в «высших финансовых сферах». — И в довершение всего, — рассказывала Бренда, — в разговор влезает Хейзел Грэнтли из расчетного отдела. «Только не надо говорить, будто вышла ошибка с подсчетом процента прибыли, — пискнула она, — машина не ошибается». — Бренда лизнула кончик пальца, подцепив последнюю крошку тоста. — Эту Хейзел никто не выносит. — Ну да, ты говорила. — Включая ее собственного мужа, — добавила Бренда не без злорадства. Подобно многим одиноким женщинам, она с удовольствием смаковала истории о чужих семейных неурядицах. — И тогда Жанин, которая к тому времени была уже на взводе, заметила: «Почему нет? Все мы люди». Понятно, все стали хохотать, а она не нашла ничего лучшего, как разрыдаться. И все это в присутствии клиента. Представляю, что сказал бы господин Марчбэнкс, если бы присутствовал! — А его не было? — Нет. Визит к зубному. Только все это закончилось, как у Джеки Уиллинг куда-то запропастилась ручка. — Как всегда, — со знающим видом вставила Айрис. — Триш Трэверс, та, что из кадров, сказала, что видела ее в туалете, а Джеки тут же огрызнулась: она, мол, не настолько стара, чтобы бегать в туалет каждые пять минут, как некоторые. — Выжав из себя до последней капли сведения о драматических коллизиях рабочего дня в Колпортской и Национальной инвестиционной компании, Бренда вышитой салфеткой аккуратно промокнула уголки тонких губ. Редж и Айрис обменялись заговорщицкими взглядами. Они не обсуждали это заранее, однако до того ни словом не обмолвились о случившемся по соседству. Решили приберечь пикантную новость на десерт. Бренда подняла глаза на клетчатый, под льняной холст циферблат стенных часов, чтобы сверить с ними свои нарядные, в стразах дамские коктейль-часики, и тут Редж значительно кашлянул. Айрис, желая подчеркнуть важность момента, сняла передник. Оба торжественно уселись за стол. Бренда глядела на них с удивлением. — У соседей кое-что произошло, дорогая. — У соседей? — Бренда, которая как раз составляла на тарелку блюдце с чашкой, чтобы убрать их в раковину, выпустила из рук посуду, и та брякнулась на стол. — Осторожнее! — воскликнула Айрис. — Ну и что там у них? — отрывисто спросила Бренда и как-то странно кашлянула, словно у нее запершило в горле. — Когда я проезжала, все выглядело как обычно. — Миссис Холлингсворт куда-то подевалась. — Симона? Откуда вы знаете? — Бренда вдруг принялась оглядываться по сторонам, судорожно вертя головой, словно птица, выискивающая крошки хлеба. К изумлению обоих родителей, дочь встала со стула, подошла к раковине и повернула кран с горячей водой. Бренда никогда не мыла за собой посуду, вообще никак не помогала по дому. От нее этого и не ждали. По негласному уговору считалось, что сумма, которую дочь дает на хозяйство («содержание», как называла это Айрис), не только покрывает расходы на ее питание, но и освобождает от всех домашних хлопот. Исключение составляла уборка комнаты дочери, куда никто попасть не мог, поскольку Бренда всегда держала ее на замке. — Оставь, детка! Я сама все вымою. — Ничего страшного. — Надень хотя бы перчатки. — Ну и что… — Бренда сунула руки в радужную пену и загрохотала посудой, после чего попыталась изменить форму вопроса: — Кто вам сказал? — Вообще-то никто, — произнесла Айрис. Они с мужем обменялись взглядами, и миссис Брокли овладело беспокойство. Лицо дочери сделалось белым как полотно, на скулах обозначились два красных пятна. Она с такой энергией швыряла тарелки и вилки, что вода стала выплескиваться через край раковины. — Просто твой папа сделал такой вывод. — «Сделал вывод»? — Ну да. — Послушай, Бренда, — с неодобрением начал мистер Брокли, глядя на неестественно застывшую спину и яростно двигавшиеся локти Бренды, — может, ты перестанешь грохотать? — Это не мешает мне слышать. — Сегодня утром была репетиция у звонарей. Мелодию, кстати, выбрали довольно необычную. Но Симона на репетицию не явилась. Я сделал этот вывод потому, что как раз находился в палисаднике и не видел, чтобы она возвращалась. — А потом викарий… — Не перебивай, Айрис! — Извини, дорогой. — Так вот, вскоре после этого появился преподобный Брим. Я резонно заключил, что он пришел осведомиться о причине ее отсутствия на репетиции. Он невероятно долго стучал в дверь. И это бы еще ничего, но, когда ему наконец открыли, пробыл он внутри недолго. А затем… — Вот это-то и есть самое интересное, — вставила Айрис. — Затем Алан выглянул из задней двери и — можешь себе представить? — стал звать кота! — Что тут странного? Если Симоны нет дома, кому еще его звать? — Бренда закрыла кран и принялась с особым усердием вытирать руки полотенцем. — По-моему, вы делаете из мухи слона. Редж и Айрис разочарованно переглянулись. Бывало, совсем уж мелкая мушка вырастала у них до размеров какого-никакого слона, и Бренда сама с удовольствием принимала в этом живое участие. Сейчас же она резко отбросила полотенце, щелкнула языком, подзывая собачонку, и вышла. Вне себя от счастья, но благоразумно удерживаясь от лая. Шона выскочила из корзинки и припустила следом за хозяйкой. Звякнул колокольчик на собачьем ошейнике, когда пристегнули поводок, хлопнула входная дверь, и недоумевающие родители остались одни. Оба тут же выскочили из кухни, припали к окну гостиной, глядя вслед удалявшейся парочке. Шона пританцовывала, подпрыгивала и самозабвенно напрягала голосовые связки. Бренда шла мелкими, размеренными шагами. Будто в нерешительности, парочка приостановилась у дома Холлингсвортов и затем свернула в переулок Святого Чеда. Супруги вернулись на кухню. Айрис подняла кухонное полотенце с миленькой картинкой средневекового уэльского замка Поуис, взяла лиловую прищепку и прицепила полотенце рядом со своими резиновыми перчатками для мытья посуды. — Что это нынче на нее нашло? — спросил муж. — Нервное напряжение, Редж. Все эти заседания у высокого начальства, они изматывают. Помнишь, ты сам-то какой приходил после них? Каждую пятницу Хизер Гиббс наводила в «Аркадии», коттедже миссис Молфри, блеск и чистоту. Двенадцать фунтов за два часа. Довольно щедро в сравнении с обычной платой, но, как говорила матушка Хизер, если котелок у тебя уже варит слабовато, будь готов заплатить за это сверх положенного. Миссис Молфри восседала в гобеленовом кресле с подлокотниками, положив ноги на расшитую бисером скамеечку викторианских времен, и следила за Хизер с чувством глубокого удовлетворения. Когда несколько месяцев назад эта девица, пугающе громогласная, в тяжелых, грохочущих, как деревянные колобахи, башмаках, впервые переступила порог ее гостиной, миссис Молфри легонько затрясло: она испугалась за свой хрусталь и статуэтки. Однако Хизер, несмотря на всю лихую размашистость ее движений, с каждым из хрупких предметов обращалась нежнейшим и аккуратнейшим образом. Сейчас, вооружившись метелочкой из перьев, она трудилась над резным, с зеркальными вставками украшением над камином. Удовлетворение миссис Молфри стало еще глубже, когда через щель в двери гостиной она окинула взглядом сверкающую чистотой кухню. Треск в висевшей на плоской груди розовой коробочке и движение губ Хизер подсказали хозяйке дома, что к ней обращаются, и миссис Молфри включила слуховой аппарат. Правда, ей пришлось подождать, пока Хизер отвернется, чтобы не обидеть ту своим невниманием. — …а я ему говорю: «Ты хоть знаешь, сколько сейчас на часах?» А он: «Самое время для перепихона». И это при маме и детях! — Кто это сказал? — Папаша Кевина. Он прямо петух. Всегда наготове. Понимаете, о чем я? — Это который из папаш? — спросила миссис Молфри, до сих пор не разобравшаяся в пестром потомстве Хизер, не говоря уже о развесистых ветвях ее обширного фамильного древа, простершихся, похоже, во все концы Бакингемшира. — Барри. Тот, у которого «харли дэвидсон». — A-а… Значит, музыкант. Хизер не стала ее поправлять. Зачем? Бедная старушенция все одно уже завтра забудет. Честно говоря, Хизер молола языком просто из вежливости. Ее бы воля, лучше прихватила бы с собой плеер и диск Барри Манилоу. Но бабуле наверняка страсть как охота поболтать с кем-нибудь кроме старикана, который квартирует у нее в садовом вагончике. Он для нее готовит еду. Такой милашка… Но вот Хизер в последний раз прошлась по люстре изумрудного стекла и спросила миссис Молфри, подавать ли уже чай. Чайная церемония являлась последней из оговоренных услуг. Хизер оставляла возле кресла на маленьком антикварном столике с круглой крышкой в виде корочки пирога чашку чая и кусочек кекса, после чего исчезала.