— Господи, что с тобой? — Уходи! — Сара, в чем дело? — Как ты смеешь входить без стука?! — Я этого не делал. Постучал, ты просто не расслышала. Он увидел перед собой белое, измученное лицо, опухшие и покрасневшие глаза. Она закусила губы, с трудом сохраняя самообладание. Широкий рубец, ярко-красный, как сырое мясо, совсем свежий, пересекал ее лоб. — Ты плакала? — Нет. — Но твои глаза… — Это пыльца. Доволен?! — Не сердись. Вероятно, она сильно ударилась, если просто не билась лбом о торец каменной плиты. — Что стряслось? — Уходи, я сказала! — Как я могу… — Это просто. Вот она — дверь. — У тебя ужасный вид, я не… — Убирайся! — Я за тебя волнуюсь. — Не твое чертово дело! «Полный от ворот поворот, да еще и с такой злобой», — сокрушенно подумал Грей. Будто и не было никогда ни дружеских бесед в запущенном домишке, ни посиделок в одичавшем, но таком чудесном саду. Он никогда не обольщался насчет того, будто во всем этом было что-то романтическое. Просто ему казалось, что постепенно они становятся друзьями. Он по глупости вообразил, будто их что-то связывает. Что ж, друзья или нет, сейчас он не намерен оставлять ее в таком состоянии. И Грей отправился на кухню ставить чайник. — Ты что там делаешь? — сердито крикнула Сара. — Воду кипячу. Вот напою тебя чаем и уйду, если так надо. — Он понял, что Сара пошла за ним, и, когда тень ее упала на древний дубовый стол, добавил мягко: — Может, тебе лучше поговорить со мной о том, что случилось? — Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. — Как будто лишившись последних сил, она тяжело, всем телом привалилась к косяку кухонной двери. Ее волосы, золото вперемешку с серебром, спутались и свисали вдоль лица влажными прядями. — Пожалуйста, перестань тут мельтешить. — Извини. — Грей помедлил в сомнении и выключил чайник. Он заметил, что ее синяя рубашка спереди вся во влажных пятнах. Видимо, она плакала много часов подряд. Он нерешительно протянул руку и коснулся ее руки, тяжелой и холодной, как камень. — Послушай, Сара, с тобой явно случилось нечто ужасное. Почему ты не хочешь, чтобы я попытался тебе помочь? Не слушая его, она двинулась в направлении гостиной медленной, шаркающий походкой, так не похожей на ее обычную, упругую и уверенную поступь. Захваченный в равной степени жалостью и недоумением, Грей последовал за ней. Проходя мимо мраморной плиты, служившей ей подставкой при лепке, он заметил, что голова воина исчезла. На ее месте высилась куча мокрой глины, вся во вмятинах, словно по ней молотили кулаком. — Пожалуйста, скажи, что тебя беспокоит? Слезы ярости и отчаяния брызнули у нее из глаз. Из ее груди вырвался хриплый звук, похожий на стон. — Ты смешон. Ничем не лучше прочих в этой зловонной яме. В этой деревне, будь она проклята! Все вы здесь только и вынюхиваете, чего бы такого вкусненького пожевать! Ее безмерное горе примирило Грея с несправедливостью последних слов. Он был уверен, что, выкрикивая их, Сара знала — это неправда. Она пробормотала еще несколько сердито-сбивчивых фраз и затихла. Грей наблюдал, как она успокаивается, вернее сказать, впадает в апатию, куда более пугающую, чем ярость. Рот Сары горестно сжался. «Да, — подумал Грей, — это именно горе. Она кого-то оплакивает. Друга? Возлюбленного? Только не родителей — оба давно мертвы». И внезапно, без всякой разумной причины, разве что из-за близости во времени, ему на ум пришло имя Алана Холлингсворта. И хотя предположение его выглядело безосновательным, даже нелепым, оно не оставляло Грея. Он говорил себе, что все это чепуха. Сара никогда не упоминала имени Алана, едва знала его. И все же Грей никак не мог отделаться от навязчивой мысли. — Ты оплакиваешь кого-то, да, Сара? — Да! О да! — выкрикнула она и тут же, словно испугавшись собственного взрыва эмоций, зажала рот ладонями. Грей знал, что переломил ситуацию. Сейчас ей, такой хрупкой, сраженной утратой, не хватит ни сил, ни собранности, чтобы солгать. Поговорка «куй железо, пока горячо», как это ни цинично, была точно к месту. Стыдясь самого себя, но находя оправдание в том, что действует ради ее же блага, он спросил: — Это Алан? Она стояла у окна спиной к нему. Пару мгновений он думал, что Сара притворится, будто ничего не слышала. Тогда он задал бы свой вопрос снова. И тут она повернулась к нему лицом. Сара было по-прежнему бледна, но изо всех сил пыталась овладеть собой. Лишь пальцы по-прежнему яростно терзали шелк. Низким голосом, охрипшим от плача, она тихо проговорила: — Зачем он это сделал, Грей? Зачем лишил себя жизни из-за подобной женщины? Вульгарной, дешевой, алчной? Зачем? Наступила пауза. Грей вдруг понял, что зубы его судорожно стиснуты, аж челюстям стало больно. — Извини, я не понимаю, почему ты так переживаешь, — наконец выдавил он, упирая на «ты». — А обычное человеческое участие? — выговорила она, немного поколебавшись. Грею показалось, что она искала правдоподобного объяснения, исключавшего намек на всякую близость к покойному. — Он, должно быть, прятался от всех, наглухо задернув шторы. Накачивал себя виски, может, плакал. Если бы к нему в то время кто-то зашел, поговорил с ним… — Пытались. Он не открывал. — Я не пыталась. Я. Лично я! — Почему ты? И тут она закричала. Ни один из них не услышал стука. Но внезапно, к удивлению и разочарованию Грея, в комнате их стало трое. Он следил за тем, как Сара пытается вернуть себе утраченное равновесие. Похоже, она почти обрадовалась вторжению и уговаривала присесть миссис Дженнингс, смущенную и порывающуюся сбежать. Сообразив, что делается это, лишь бы избавиться от него, Грей решил уйти. Нет смысла торчать здесь. Момент откровений упущен, и в качестве наказания за минутную жестокость он не добился ничего несущего душевный покой. «И поделом», — сказал он себе по дороге домой. Но как теперь быть? Изображать доброго друга, готового подставить плечо? Положа руку на сердце, он не был расположен ей сочувствовать. Как возможно, чтобы такая прелестная, такая тонкая и умная женщина, как Сара, из всех людей выбрала не кого-нибудь, а Холлингсворта? Этого зануду, невротика, алчное ничтожество? Мешок с дерьмом — вот он кто! Подойдя к дому, Грей в просвете между голубыми елями увидел на подъездной дорожке полицейскую машину. Он не стал протестовать, когда ему предложили проехать в участок, чтобы оказать помощь в расследовании. На самом деле он даже обрадовался, что может переключиться на что-то другое. И все действительно сложилось по-другому на этот раз. Может, дело было в чуждой, враждебной обстановке: неприветливая комната с холодными, голубыми стенами, черный линолеум на полу весь в щербинах, деревянные стулья с узкими прямыми спинками… Единственное яркое пятно — плакат с детальным и очень красочным изображением колорадского жука и наставлениями для тех, кому случилось с ним встретиться. Чаем Грея поили те же самые копы, что уже беседовали с ним в саду. Но и они здесь держались иначе, более официально и отчужденно. Возможно, потому, что теперь находились на своей территории. Старший включил диктофон, обозначил время и имена присутствующих. Коп помоложе, тот самый, что гладил Бесс, кружил по комнате и был неулыбчив. — Спасибо, что согласились нас посетить, мистер Паттерсон. — Мне почему-то кажется, что выбор был невелик, инспектор… Простите, я запамятовал ваше… — Старший инспектор Барнаби. — Давненько я не ездил с шофером, — смущенно хмыкнул Грей. Хотя держался он несколько скованно, казалось, ему невдомек, для чего его вдруг доставили в полицейский участок. Барнаби улыбнулся в ответ. Почему бы для начала не проявить дружелюбие? — Эту штуку разве обязательно включать? — Боюсь, что да, сэр. И не столько для нашей, сколько для вашей же пользы. Никто этому не верит, но так и есть на самом деле. — Зачем вы хотели меня видеть? — У нас есть пара вопросов. — Но я рассказал вам все, что знал. — День, когда исчезла миссис Холлингсворт. Вторник, шестое июня. Вспомните, как вы провели его. Где были? Чем занимались? — Зачем это вам? — Отвечайте на вопрос, мистер Паттерсон, — сказал сержант Трой. — По вторникам я согласно решению суда должен обозначать свое местонахождение. Немного унизительно, но я уже привыкаю потихоньку: нищие не выбирают… — Где это происходило?