— Точно. — Звать нас на вечеринку с суицидом?.. Это на тебя не похоже. — Я совсем не уверен, что это суицид. — Судя по прощальному посланию, ты ошибаешься. — Что?! — Прощай, жестокий мир! Иди уж, первая комната слева после площадки, на втором этаже. — Шут гороховый. Барнаби поманил Троя, и оба стали подниматься по ступеням, избегая касаться перил, густо припудренных алюминиевым дактилоскопическим порошком. Трой, который патологически не выносил пыли и пятен на своей одежде или теле, был особенно этим озабочен. Нужная им комната оказалась небольшой и была залита ослепительным светом и забита электронным оборудованием. Включенная в сеть техника тихо курлыкала о чем-то известном ей одной. Все экраны были пусты. Кроме одного. На нем даже сквозь серебристый налет алюминиевой пудры ярко светились изумрудные буквы. Над клавиатурой склонился вчерашний фотограф, только сейчас на нем была другая майка и клетчатые шорты, хотя истоптанные туфли остались прежними. Женщина средних лет, достававшая из стального чемоданчика мягкие кисточки, обратилась к Барнаби со словами: — Мы собираемся фотографировать отпечатки, как видите. Потом снимки увеличим. Думаю, результат будет отличным. — Она проговорила это бодрым голосом, видимо предполагая порадовать старшего инспектора приятным сюрпризом. — Суд не примет это как вещественное доказательство, — сердито буркнул Барнаби. — Это лучшее, что мы можем сделать. Клавиши слишком глубоко утоплены, мы не сможем снять с них четкие отпечатки при помощи клейкой ленты. — Мне случалось и раньше бывать на месте преступления, благодарю вас, — саркастически отозвался Барнаби. Женщина вспыхнула, защелкнула кейс и быстро пошла к выходу. — Зайду позже, Барри. Когда здесь не будет посторонних, — бросила она через плечо. Барри подмигнул обоим полицейским и чуть переместил свой штатив и себя самого, чтобы они могли прочесть прощальное послание. Всем, кому есть до этого дело. Я не в силах жить дальше и намерен покончить с собой. Принял это решение в здравом уме, отдавая себе полный отчет в том, что делаю. Алан Холлингсворт Уставившись в сомнении на экран, Барнаби произнес про себя все известные ему крепкие выражения и ругательства, а затем присовокупил еще несколько, придуманных им самим. Трой, хорошо знакомый с нравом шефа, смекнул, что дело повисло и может «качнуться в любую сторону», как сказал один субъект, когда осведомились о его взгляде на казнь через повешение. — Чем вдруг стали плохи перо и бумага?! — Эти компьютерные фрики, они бумагу не признают, — брезгливо произнес Трой. Его кузен Колин, смеявшийся над всем, что дорого сердцу копа, с головой ушел в пресловутый «серфинг по Сети, троллинг и спаминг». Обезоруженный сетевым жаргоном, Трой притворно сокрушался, бормотал себе под нос: «Ах ты, боже мой…», демонстративно зевал, смотрел на часы и призывал братца Кола «жить нормальной жизнью». Барнаби тоже не дружил с компьютерами. Как и многие люди среднего возраста, встреченное в газете или журнале слово «модем» он принимал за опечатку — переврали «модерн». Он владел компьютером ровно настолько, насколько требуется, чтобы сохранять, искать или перепроверять информацию. Все более сложное старший инспектор передоверял кому-нибудь другому. Однако не надо быть компьютерным гением, чтобы догадаться: набить на клавиатуре предсмертную записку, завершив ее тем, что с некоторой натяжкой можно назвать подписью, — пара пустяков в сравнении с подделкой почерка. И даже если его сержант прав и киберфрики презирают бумагу, в подобных обстоятельствах Холлингсворт, наверное, все же не поленился бы вывести свое послание на принтер и подмахнуть его вручную, хотя бы для того, чтобы у душеприказчиков не было с этим никаких хлопот. Чем больше Барнаби размышлял, тем больше укреплялся в уверенности. Слова на экране теперь воспринимались им не как свидетельство мрачной неизбежности, а как результат поспешной импровизации. Правда, радоваться рановато, нужно подождать, пока проявят снимки с отпечатками пальцев. Они покажут, что Холлингсворт никак не смог бы этого напечатать. — Мою дочурку с помощью таких вот штуковин обучают чтению. В детсадовской группе, — заметил Трой. — Боже, у них что, книг не хватает? — Еще как хватает. Но детишкам так больше нравится. Перед уходом Барнаби оглянулся. Огромный монитор господствовал здесь, пассивный, самоуверенный и, как подсказывала раздраженная фантазия, словно бы наделенный собственной волей. Находясь под этим впечатлением, Барнаби опасливо подумал о том, как скоро всякие там… киборги перестанут ощущать нужду в людях. Представить только: одна машина сговаривается с другой, преисполнясь механической вражды. Организует — или, скорее, дезорганизует — жизнь своих хозяев. — Ну нет, ты меня не перехитришь, — прошептал он, закрывая за собой дверь. — Ты, маленький циклоп с начальственным оком. Висевшая на одной петле калитка «Лавров» была притворена, оставляя щель. Сержант Трой, тонкий, будто акулий плавник, но не столь кровожадный, как это милое создание, с легкостью проскользнул в нее. Он приподнял калитку, распахнул ее, чтобы шеф мог свободно войти, и постучал во входную дверь. — Пора бы и покрасить заново, — заметил он мимоходом, досчитал до пяти и постучал энергичнее, так что с дверной рамы посыпались хлопья лазурной краски. Барнаби подошел к ближайшему окну с частым свинцовым переплетом, выкрашенным в белый цвет, и заглянул внутрь: никаких признаков чьего-либо присутствия. Гаража не было, но на клочке земли с примятой, жухлой травой сохранились следы шин и лужица масла. Предположительно, Сара Лоусон парковалась здесь. Грохот усилился. — Бога ради, Гевин! Можно подумать, мы штурмуем логово наркоторговцев! Наблюдая за тем, как его сержант с неохотой опускает кулаки, Барнаби подумал, что Трой — и в этом его беда — не умеет оценивать и принимать ситуацию, какой она есть. При отсутствии драматизма Трой стремился его привнести, чтобы показать, какой он крутой. Иногда это утомляло. — Ну что, тогда по коням и обратно на ранчо, да, шериф? — Нет. Сейчас полпервого, у меня в горле пересохло. Давай перекусим. На сей раз они расположились в садике возле «Козы и свистка». В оконных ящиках рдели пеларгонии. Тут также имелась песочница, с ведерками и лопатками, и заводной жираф, готовый за пять пенсов целых пять минут раскачиваться под кантри-рок, старый добрый рокабилли. По счастью, сейчас желающих его оседлать для сеанса родео не было. С ветвей старого ореха свисала на цепях старая шина. На ней устроился Трой. Он лениво покачивался, хрустя свиными шкварками. Рядом с ним на траве стояла кружка «лагера с черным», светлого пива, смешанного с черносмородиновым сиропом. Барнаби трудился над слоеным рулетом с сосиской. Слойка была черствой, а начинка, мало похожая на сосиску, отдавала мылом. Он решил больше не рисковать, оставил в покое зеленовато-коричневое маринованное яйцо[22] и храбро пригубил заказанный напиток. В прошлом году дочь с зятем отправились в турне по Восточной Европе со спектаклем «Много шума из ничего», организованное британским Советом по искусству. Оттуда Калли прислала родителям копию меню польского ресторана, переведенного на убогий английский. Джойс особенно понравилось заверение: «Наше вино не оставляет никаких надежд». До сих пор Барнаби считал, что это лишь переводческий казус, но сейчас, попробовав «молоко Мадонны» фосетт-гринского розлива, резко изменил свое мнение. — Если нам придется ездить сюда часто, нужно будет подыскать другое место для перекуса, — заметил он. — Вы так считаете? — удивился Трой. Чипсы, они везде чипсы, какая разница? — Послушайте, вы что, не собираетесь приканчивать этот ролл, шеф? — Он встал и подошел поближе. — Нет, боже упаси! — А пойло как? — Нет слов. — И Барнаби пододвинул к Трою почти полный стакан вместе с яйцом и остатками ролла. — Ну и чудесно. — Трой присел рядом и приступил к ликвидации. — Спасибо, — произнес он с набитым ртом. — У тебя, должно быть, луженый желудок. — Надо отдать должное хозяину, тесто у него вкусное. Трой энергично работал челюстями, не забывая поглядывать на шефа, чтобы вовремя среагировать на вопрос, но шеф хранил молчание. Целиком ушел в себя. Выражение лица непроницаемое, словно у одного из восточных мудрецов, который во всяких историях про космос наставляет ученика, как стать Властелином Вселенной. Но вот старший инспектор достал блистер с таблетками от изжоги и закинул в рот сразу две. — Что-то вы притихли, босс, — наконец не выдержал Трой. — Я думаю. Ясный перец. Трой в два приема проглотил яйцо. Противная работа, но должен же кто-то ею заниматься. — Этот визит парикмахерши… — заговорил вдруг старший инспектор. — Миссис Холлингсворт назначила его на день своего исчезновения. — Точно. — Она собиралась стричься примерно в то же время, когда пригласила Сару Лоусон на чай. Тебе это не кажется странным? — Нисколько. — Трой торопливо прожевал, проглотил и изрек с апломбом: — Такие уж они, эти женщины. Женщины — наряду с иностранцами, цветными и вообще «другими», не попадающими в категорию агрессивно-гетеросексуального мужского братства людей белой расы и не принадлежащими к рабочему классу или нижней страте среднего, — в глазах Троя немногого стоили, и потому, говоря о ком-то подобном, он употреблял безличное «они». — На прошлой неделе возвращаюсь домой, — пояснил Трой свою мысль. — И что вижу? Подруга делает Морин перманент. Здесь же сидят все ее сестренки. Расселись вокруг стола на кухне, задрав ноги, хрустят чипсами, по очереди прихлебывают колу. Визжат, хохочут, травят похабные анекдоты. Вся кухня воняет уксусом и сигаретным дымом. Как вам такое? Барнаби отчего-то сильно сомневался, что встречи Симоны Холлингсворт с девушкой-парикмахером, легкокрылым эльфом в описании миссис Молфри, проходила в том же ключе, но ему не хотелось показаться снобом. — Когда будешь беседовать с парикмахершей, спроси, бывало ли такое раньше. Я имею в виду, чтобы кто-то еще присутствовал, пока она колдовала над прической миссис Холлингсворт. — Оки-доки.