Адам услышал стон. Это была женщина в светлом старомодном платье, которую он видел в своей квартире – самая первая галлюцинация. – Ты знаешь, чего хочет Кабесуотер? – спросил он. Прислонившись к неровной коре дерева, женщина в смятении прижала ладонь ко лбу. – Auli! Greywaren furis as. Lovi ne… Это была не латынь. Адам сказал: – Я не понимаю. Рядом с ней вдруг появился мужчина в шляпе котелком, тот самый, которого Адам видел в особняке Ганси. Мужчина умоляюще произнес: – E me! Greywaren furis al. – Простите… – сказал Адам. Появился еще один дух и протянул к нему руку. И еще один. И еще. Все видения, которые посещали его. Десяток фигур. Непонятная речь. Тихий голос рядом с Адамом проговорил: – Я переведу. Адам повернулся и увидел маленькую девочку в черном платье. Она в чем-то напоминала Персефону – пышные белые волосы, похожие на сахарную вату, узкое лицо, черные глаза. Девочка взяла Адама за руку. Рука у нее была очень холодная и немного влажная. Он подозрительно вздрогнул. – Ты будешь переводить точно? Она крепко держалась за него крошечными пальчиками. Адам точно знал, что никогда раньше ее не видел. Этой девочки не было в числе видений и призраков, которые посещали его с тех пор, как он совершил жертвоприношение. Она походила на Персефону, но искаженную. Как в плохом сне. Нет. Если это был сон – если Кабесуотер был как сон, – следовательно, он мог контролировать происходящее, если хотел. Адам высвободил руку. Он не собирался отдавать кому-то свой разум. – Кабесуотер, – произнес он вслух. – Скажи, что тебе нужно. Он потянулся к пруду. Тот оказался холодным и нематериальным – всё равно что провести рукой по простыне. Адам осторожно выловил одну-единственную каплю, за которой следовал в видениях. Она покаталась туда-сюда в его ладони, вдоль линии жизни. Он помедлил – и по истечении нескольких секунд понял, что здесь есть нечто, что навсегда отделит его от остальных. В какой мере – Адам не знал. Но он мог попасть туда, куда никогда не попали бы они. Он мог стать чем-то, чем они не стали бы. Но он и так уже был другим. А потом Адам оказался в капле воды. Кабесуотер перестал тянуться к нему с помощью видений. Больше не нужно было неуклюжих мельканий перед глазами. Никакой отчаянной борьбы за его внимание. Он и был Кабесуотер, он был дерево снов, и он был все здешние дубы, с корнями, которые прокладывали себе дорогу среди камней в поисках силы и надежды. Он чувствовал движение и пульс силовой линии в себе; как глупо, приземленно звучали эти слова – «силовая линия» – теперь, когда он ее ощутил. Адам вспомнил другие названия. Они подходили гораздо больше. «Дорога фей». «Путь духов». «Песенная линия». «Старая дорога». «Тропа дракона». «Путь сна». «Дорога мертвых». Энергия мерцала и трещала в нем, напоминая не столько электричество, сколько секрет. Она была мощной и всеобъемлющей, а временами затихала и ждала. Иногда он весь превращался в чистую энергию, а иногда она почти пропадала. А в глубине он чувствовал древность Кабесуотера. Его странность. В нем было нечто искреннее и абсолютно не человеческое. Оно существовало столько веков до Адама – и будет существовать много столетий после него. В относительной схеме мироздания Адам Пэрриш ничего не значил. Он был такой мелочью. Всего лишь завиток в отпечатке пальца какого-то гораздо более крупного существа… «Я не соглашался отдавать свои мысли». Он был руками и глазами Кабесуотера, но он не был Кабесуотером. Он был Адамом Пэрришем. Адам сел. Он находился в гадальной. Капля воды лежала на стекле фотографии. По ту сторону стола Персефона протирала салфеткой три кровавых царапины у себя на запястье; рукав у нее был разорван. Всё в комнате показалось Адаму иным. Он просто не был уверен, в чем разница. Как будто… он настроил телевизор, с широкого экрана на нормальный. Он сам не знал, почему думал раньше, что у Персефоны черные глаза. Составляя черный, в них соединились все цвета. – Они не поймут, – сказала Персефона. Она положила на стол перед ним колоду таро. – Они не поняли, когда я вернулась. – Я другой? – спросил Адам. – Ты был и раньше другим, – ответила Персефона. – Но теперь это будут замечать всё время. Адам коснулся карт. Казалось, прошло очень много времени с тех пор, как он смотрел на колоду на этом столе. – Что мне надо с ними сделать? – Постучи по ним, – шепотом сказала Перефона. – Три раза. Им это нравится. Потом перетасуй. И приложи к сердцу. Он слегка постучал костяшками пальцев по колоде, перетасовал карты, едва умещавшиеся в руках, и приложил их к груди. Они были теплыми, как живое существо. Раньше они такими не казались. – Теперь задай им вопрос. Адам закрыл глаза. «Что теперь?» – Выложи четыре карты, – продолжала Персефона. – Нет, три. Три. Прошлое, настоящее, будущее. Рисунком вверх. Адам осторожно выложил три карты на стол. Рисунки были темными, стертыми, едва различимыми в тусклом свете. Фигуры как будто двигались. Он прочел подпись на каждой из карт. Башня. Повешенный. Девятка мечей. Персефона поджала губы. Взгляд Адама перешел от первой карты, на которой человек падал с горящей башни, ко второй, на которой кто-то висел на дереве вниз головой. А потом к последней, где человек плакал, закрыв лицо руками. Эта третья карта… она воплощала полное отчаяние. Адам не мог отвести от нее глаз. Он сказал: – Такое ощущение, что он проснулся от кошмара. «Похоже, – подумал он, – так будет со мной, если дерево видений показало мне правду». Когда Адам поднял глаза на Персефону, то убедился, что она видит то же самое. Он угадал это по ее поджатым губам, по сожалению в глазах. Комната простиралась вокруг, черная и бесконечная. Пещера, или старый лес, или плоское озеро, похожее на темное зеркало. Будущее продолжало быть чем-то, куда Адама швырнули, как в омут. Загадка, жертвоприношение, мертвое лицо лучшего друга. – Нет, – негромко сказал Адам. – Нет? – эхом отозвалась Персефона. – Нет, – он покачал головой. – Может быть, это действительно будущее. Но еще не конец. Персефона спросила: – Ты уверен? В ее голосе звучали ноты, которых не было раньше. Адам задумался. Он подумал об исходящем от колоды тепле, о том, как задал вопрос «что теперь» – и получил ужасный ответ. Он подумал, что по-прежнему слышит вокруг себя отзвуки голоса Персефоны, хотя им следовало бы заглохнуть в тесном пространстве гадальной комнаты. Он вспомнил, как был Кабесуотером и чувствовал змеившуюся внутри себя дорогу мертвых. Он произнес: – Уверен. Я… я возьму другую карту. Адам помедлил, ожидая, что Персефона скажет: «Так нельзя». Но она тоже ждала. Тогда Адам разделил колоду, опустил ладони на стопки карт и взял ту, что казалась теплей. Перевернув карту, он положил ее рядом с девяткой мечей. Фигура в длинном одеянии стояла перед разными предметами, обозначающими масти таро – монетой, чашей, мечом, жезлом. Над ее головой витал символ бесконечности, одна рука была поднята властным жестом. «Да», – подумал Адам. Понимание сначала прорезалось, а затем ускользнуло. Он прочел подпись внизу. «Маг». Персефона протяженно выдохнула и начала смеяться. Это был смех облегчения, который звучал так, словно она бежала. – Адам, – сказала она. – Доешь пирог.